— Вот и я спрашиваю, — сказал Аревало. — Почему «со свиньями»?
— И я не понимаю почему, — подхватил Рей.
— Да нет, — возразил Аревало. — Я спрашиваю, почему они пишут «со свиньями». У этих щелкоперов нет никакой логики, даже в употреблении слов.
— Достаточно какому-то газетчику что-то ляпнуть, и вся страна будет твердить о войне со свиньями, — рассудил Рей.
— Вовсе нет, — возразил Данте. — Другие называют ее «охотой на сов».
— Сова, по-моему, лучше, — заявил Аревало. — Сова — символ мудрости.
— Но признайтесь, — сказал Джими, обращаясь к Аревало и Рею, — вы двое предпочли бы, чтобы вас называли свиньями.
Все засмеялись. В столовую вошла соседка, неся на подносе чашечки кофе. Она укорила их:
— Ведите себя прилично, сеньоры. Вы забываете, что в доме покойник.
— Его уже привезли? — спросил Видаль.
— Пока еще нет, но это все равно, — ответила женщина. — Кофе хорош?
— Какой ужас, — сказал Данте. — Покойника привезли, а мы как ни в чем не бывало.
Помешивая сахар, Видаль обратился к Джими:
— Послушай, что это за разговор о каких-то совах и свиньях?
— Почем я знаю.
— Спрашиваете, откуда такое название? Говорят, что старые люди, — пояснил Аревало, — эгоисты, жадины, обжоры, неряхи. Настоящие свиньи.
— Пожалуй, это справедливо, — согласился Джими.
— Посмотрим, что ты скажешь, — уколол его Данте, — когда за тебя возьмутся.
— Я не из этой компании, — возразил Джими. — Я не старик. Все меня уверяют, что я в самом расцвете лет.
— То же самое говорят мне, — поспешил вставить Рей.
— Мне уже надоело это слушать, — сказал Данте.
— Ты нам не чета, — с раздражением возразил Джими.
— Недаром эскимосы и лапландцы отвозят стариков в тундру, чтобы они там замерзли насмерть, — сказал Аревало. — Защитить стариков можно только сентиментальными доводами: мол, сколько они для нас сделали, у них тоже есть сердце, они тоже страдают и так далее.
Джими, снова развеселясь, заметил:
— Очень жаль, что молодые этого не знают, а знаем только мы, несчастные. Я думаю, даже активисты комитетов молодежи не знают…
— Беда в том, — сказал большерукий господин, — что они не нуждаются в разумных доводах. Им хватает тех, которые у них есть.
Вошел невысокий, худощавый человечек с острым лицом, напоминающим набалдашник трости.
— Вы знаете, как это случилось? — спросил он.
— Могу сказать вам мое мнение, — не унимался Аревало. — В основе этой войны со стариками в пользу молодежи одни лишь сентиментальные доводы.
— Вам известно, как это случилось? — повторил новоприбывший. — Его, кажется, повалили наземь и затоптали те, кто поднимался и спускался с трибуны.
— Бедный Нестор, эти скоты затоптали его насмерть, — сказал Видаль.
С другого конца столовой высокий парень провозгласил:
— Уже едут!
— Ну, тогда я пойду заниматься своими делами,
— заявил Эладио. — Будем мы здесь присутствовать или не будем, бедняге Нестору уже все равно.
— Вы мне должны, — предупредил друзей Рей.
— Я заказал венок от имени всех.
— Венок твой либо из чистого золота, либо тебя надули, — проворчал Данте, расплачиваясь.
— Не говорил ли я тебе, Исидро, — подмигивая одним глазом, пошутил Джими, — что венки нынче дороги?
19
После стольких лет дружбы он впервые вошел в комнату Нестора. Рассеянно глядя на портреты незнакомых людей, подумал: «Хотя мы о нашей личной жизни не говорили, это не мешало нам быть друзьями». Эта мысль побудила его сформулировать сентенцию: «Нынче все тебе приятели, а друзей нет».
— Боже, как его изуродовали, бедняжку! — ахнула одна из женщин.
Весть о гибели Нестора меньше взволновала Видаля, чем это уменьшительное «бедняжка». «Я плачу, как ребенок, — подумал он. — Или как лицемер. Какой позор».
Он закрыл глаза. Он не хотел, чтобы последним воспоминанием о друге было лицо мертвеца. Собрался было поздороваться с доньей Рехиной, но она оказалась такой отупевшей от горя и дряхлой, что его протянутая рука опустилась. Он вернулся в столовую.
— Могу тебе сообщить, — сказал Аревало, — что этот тощий был на трибуне.
Видаль подошел к прыщавому парню:
— Вы видели, как его убили?
— Видеть, собственно, не видел. Но у меня есть своя версия, подтвержденная очевидцем.
— И это правда, что его затоптали? — спросил Видаль, посмотрев на него с отвращением.
— С чего бы это стали его топтать? Он же сидел на самом верху трибуны… Знаете, как было дело? Игра долго не начиналась, народ заскучал, а тут кто-то предложил: «Скинем какого-нибудь старика на поле». Вторым стариком, которого скинули, и был сеньор Нестор.
— А сын защищал его?
— Если я правильно понял, — сказал большерукий, — кое-кто утверждает, что не защищал. Верно я говорю?
— Точно, — подтвердил юнец и холодно прибавил: — У кого в семье нет стариков? Это никак не компрометирует. Но ведь есть такие, что своих стариков защищают.
Видаль почувствовал, что Джими тронул его локоть. Остролицый спросил:
— Вы уверены, что его не затоптали?
— Зачем было его топтать, — сказал парень, — если он шлепнулся, как дохлая жаба?
— Пойдем, Джими, — предложил Видаль. — Пойдем поговорим с Реем. Ну, что ты скажешь об этой молодежи?
— Мне от нее тошно.
Видаль приблизил ладони к печурке.
— Зачем приходит на бдение человек с таким настроением? — спросил он.
— Ты говоришь об этом юнце? — спросил Рей. — Он и его товарищ, похожий на лупоглазого морского окуня, ошиваются здесь, потому что они — пятая колонна.
Данте, словно только что проснувшись, услышал их разговор и напророчил:
— Боюсь, что мою теорию вскоре подкрепят факты. Поймите, мы в мышеловке. По первому сигналу этих типов их сообщники, притаившиеся снаружи, ворвутся в дом.
— Еще чашечку? — предложила соседка.
— Где же он сейчас, этот сынок Нестора? — спросил Видаль.
Женщина ответила:
— Предатели всегда прячутся. Джими заметил с ехидцей:
— Тебе не удастся с ним поздороваться.
— Говорят, что теперь, — заявил Рей, — человеку безопасней находиться вне дома.
— Ну ясно, ведь дома ты все равно как в мышеловке, — повторил свою теорию Данте.
Рей пояснил:
— Чтобы соблюсти приличия, правительство больше не разрешает никаких бесчинств в общественных местах.
— Вряд ли бедняга Нестор согласен с твоими словами, — пробурчал Джими.
— Это отдельный случай, — не сдавался Рей. Данте еще раз сравнил дом с мышеловкой. К ним
подошли господин с огромными руками, остролицый и Аревало. Видаль заметил, что двое парней опять остались одни.
— Наконец-то правительство вмешалось в это дело. Чувствуется, что позиция властей стала тверже. Я доволен заявлениями министра. В них, знаете, есть какая-то возвышенность, достоинство.
— Да, достоинства много, — согласился Аревало, — однако они помирают от страха.
— По правде говоря, я правительству не завидую, — сказал большерукий. — Сами понимаете, ситуация весьма затруднительная. Если не привлекать молодых офицеров и призывников, мы скатимся к анархии. Отдельные случаи, происходящие время от времени, — это цена, которую приходится платить.
— Что с ними, с этими господами? — спросил Аревало. — Все толкуют об отдельных случаях.
Джими объяснил:
— Вчера вечером они слушали сообщение министерства. В нем говорилось, что ситуация полностью контролируется, если не считать отдельных случаев.
— Чего вам еще? Я замечаю теперь, что тон у них более достойный, и это ободряет, — настаивал большерукий.
Из цветочного магазина принесли венок.
— Что написано на ленте? — спросил Данте.
— «От мальчиков», — ответил Рей. — По-моему, этими двумя словами все сказано.
— А не подумают ли, что это венок от молодых людей? — спросил Джими.
— Было бы недурно, — отозвался Рей. — А что, по-твоему, мы не мальчики?
— Некоторые старики, — стал объяснять остролицый, — ни капельки не остерегаются. Прямо-таки провоцируют.
— Те, кто провоцирует, — это агенты-провокаторы, нанятые за плату «Молодыми турками», — уверенно сказал Данте.
— Вы так полагаете? — спросил остролицый. — Неужто заплатили старику, который приставал к школьницам в Кабальито?
Большерукий его поддержал:
— Надо признать, что в последнее время ширится волна старческой преступности. Мы ежедневно читаем об этом.
— Лживая выдумка, чтобы будоражить народ, — возмутился Данте.
— Надо быть в разговоре поосторожней, — прошептал Видалю Джими. — Ты знаешь этого большерукого? Я не знаю ни его, ни того, другого. Скорее всего это два продавшихся старика, и они в сговоре с юнцами. Лучше держаться подальше.
— Как подумаю, что я мог пойти с Нестором на стадион… — вздохнул Видаль.
— Ты спасся от гибели, — сказал Джими.
— Возможно, вдвоем мы бы отбились и в этот час Нестор был бы жив.
— А возможно, нам пришлось бы совершать бдение у двух покойников.
— Я и не знал, что тебя так интересует футбол, — сказал Аревало.
— Не то чтобы интересует, — объяснил Видаль, ощущая свою значительность, — но так как сын Нестора поручил ему меня пригласить…
— Поручил тебя пригласить? — переспросил Аревало.
— Ого! — воскликнул Джими.
— А в чем дело? — спросил Видаль.
— Да ни в чем, — заверил Джими.
— Не думаете же вы, что на меня донесли как на старика?
— Какой вздор! — возмутился Аревало.
— Я тоже думаю, что нет, — сказал Видаль, — но с нынешней молодежью ни в чем нельзя быть уверенным. Если человека шестидесяти лет называют старцем…
— Еще хуже те девчонки, — подхватил Джими, эта тема его развеселила, — которые толкуют тебе о своем дружке и говорят: он уже старый, ему целых тридцать лет.
— Нет, я не шучу. Ответьте мне: по-вашему, я у них на примете?
— Что это тебе пришло в голову? — удивился Аревало.
— Знаешь, будь я на твоем месте, я бы ох как остерегался, — посоветовал Джими.