— Признаем, сеньоры, — вставил большерукий господин, — чтобы дать распоряжение о выплате пенсий, требуется большое мужество. Мера непопулярная, и логично, что ей будут сопротивляться.
— А исполнение обязательств разве пустяк? — спросил Рей.
— На днях, — вмешался остролицый, — я слышал разговор о плане компенсации: пожилым людям предложат землю на Юге.
— Скажите лучше попросту и честно, что всех стариков сошлют, — сказал Данте.
— Как пушечное мясо, — уточнил Рей.
— Чтобы воспрепятствовать возможной инфильтрации наших братьев чилийцев, — прибавил Аревало.
— Где Джими? — спросил Видаль.
— Как это — где? — спросил Аревало. — Он же вышел из дому, чтобы тебя позвать. Разве вы не встретились?
— Может, он пошел в уборную? — спросил Видаль.
— Я видел, как он вышел из дому, — подтвердил Рей. — Через эту дверь. Он сказал, что идет за тобой.
— Джими — настоящий лис, — пояснил Данте. — Ему невтерпеж долго сидеть на таких сборищах, и при первой возможности он убегает домой, в свое логово.
— Он сказал, что идет за тобой, — повторил Рей. — Я его не видел, — сказал Видаль.
— Настоящий лис, — повторил Данте. — Убежал домой, в свое логово. Мы же его знаем не со вчерашнего дня.
— Беднягу Нестора мы тоже знали всю жизнь, — возразил Аревало. — Пойду проверю, дома ли Джими.
— Я с тобой, — сказал Рей.
— Соболезнования как будто уже принесены, — улыбаясь, проговорил остролицый. — Я бы не стал беспокоиться, он скоро вернется.
— Нет, пойду я. Он вышел позвать меня, так что пойду я, — сказал Видаль.
— Ладно, — сказал Аревало. — Пойдем вдвоем. Аревало надел плащ, а Видаль накинул свое пончо.
На пороге они на минуту остановились, вглядываясь в темноту, потом вышли.
— Не то что я боюсь, — объяснил Видаль, — но неприятно, когда на тебя нападут врасплох.
— Еще хуже — ждать нападения. Кроме того, я не хочу предоставлять этим кретинам инициативу в вопросе моей смерти. Признаюсь, что смерть от болезни меня тоже мало прельщает. Пустить себе пулю в лоб или выброситься из окна — пренеприятная, должно быть, штука. Или, к примеру, уснешь с таблетками и вдруг захочешь проснуться — что на это скажешь?
— Не продолжай, не то еще выберешь кретинов — правда, эти двое мне сказали, что нас не зачислили в старики.
— Значит, не такие уж они кретины. Они поняли, что никакой старик не считает себя стариком. И ты им поверил? Они хотят внушить нам доверие, чтобы, мы им не доставили хлопот.
— Как по-твоему, я поступлю очень плохо, если рискну?
— Ты это о чем? — спросил Аревало.
— Деревья в темноте так заметны. Уж наверно, у меня будет жалкий вид, если сейчас на меня нападут.
Видаль помочился у дерева. Аревало, последовав его примеру, заметил:
— Это от холода. Холод и годы. Одно из самых частых занятий в нашей жизни.
Дальше пошли в более бодром настроении.
— Один из парней мне объяснял… — начал Видаль.
— Прыщеватый?
— Нет, тот, что пониже, с лицом как у окуня.
— Ну, это все равно.
— …объяснял мне, что в основе этой войны со свиньями лежат разумные причины.
— И ты ему поверил? — спросил Аревало. — По разумным причинам не убивают людей.
— Они говорили о росте населения и о том, что количество никчемных стариков все увеличивается.
— Люди убивают от глупости или от страха.
— И все же проблема никчемных стариков не фантазия. Вспомни мать Антонии, женщину, которую прозвали Солдафоном.
Аревало, не слушая его, твердил свое:
— В этой войне мальчишки убивают из ненависти к старикам, какими они сами станут. Ненависть от страха…
Холод заставил их ускорить шаг. Чтобы не проходить возле костров, они — будто в молчаливом сговоре — сделали крюк в несколько сот метров и подошли к участку, где фонари не были разбиты.
— При свете, — заявил Видаль, — эта война со свиньями кажется немыслимой.
Они подошли к дому Джими.
— Здесь все спят, — сказал Аревало.
Напрасно искали они в окнах хоть одну светящуюся щель.
— Позвоним? — спросил Видаль.
— Позвоним, — ответил Аревало.
Видаль нажал на кнопку звонка. Где-то в глубине темного дома послышался звон колокольчика. Они подождали. Через несколько секунд Видаль спросил:
— Что будем делать?
— Звони еще раз.
Видаль опять нажал на кнопку, и опять они услышали дребезжащий звук колокольчика.
— А что, если Данте прав и он попросту спит? — спросил Видаль.
— Дурацкое положение. Получается, мы с тобой два паникера.
— Ну ясно, если с ним что-то случилось…
— Ничего с ним не случилось. Он спит. Старый лис.
— Ты так думаешь?
— Да. Уйдем, чтобы не выглядеть паникерами.
Вдалеке горел костер. Видалю вспомнилась картина, которую он видел в детстве, — Орфей или какой-то дьявол, объятый адским пламенем, играет на скрипке.
— Какая глупость, — сказал он.
— Что?
— Ничего. Костры. Все.
22
Возвратясь в дом Нестора, они заметили, что у друзей озабоченный вид.
— Здесь что-то случилось, — шепнул Аревало.
— Вот этот появился, — объяснил Видаль, указывая на племянника Больоло.
«Всякий новоприбывший, — подумал он, — обновляет печаль. Я проверил. Те, кто уже собрались на бдение, подчинились ходу вещей: жизнь продолжается, ничего другого не остается, как чем-то отвлечься; однако новоприбывшие опять привлекают внимание к покойнику». И как бы сквозь сон услышал слова Данте:
— Говорят, что Джими схватили.
— Кто говорит? — спросил Аревало.
— Такой слух, — подтвердил племянник Больоло, — идет в молодежных кружках.
Рей издал что-то вроде глухого рычанья, заметно побагровел, запыхтел. «В гневе он, наверно, превращается в зверя, в настоящего свирепого быка», — подумал Видаль и сразу же горько пожалел, что он и Аревало проявили такую нерешительность. Они не должны были возвращаться, не выяснив, дома ли Джими.
— Мы были недостаточно настойчивы, че. Всего лишь два раза позвонили.
— А если бы и проявили настойчивость, — рассудил Данте, — и выяснили, что Джими нет дома, тоже не много бы успели: только переполошили бы женщин.
— Уж взялись, надо было довести до конца, — возразил Видаль.
— Бедняга сказал, что идет позвать тебя, — объяснил Рей. — Вышел вот в эту дверь. Больше мы его не видели.
Видаль отвел племянника Больоло на другой конец столовой и сказал ему твердо:
— Говорю с вами конфиденциально. Если правда, что Джими схватили, постарайтесь встретиться с похитителями и, пожалуйста, скажите, чтобы они его отпустили. Если будут возражать, скажите, чтобы поговорили со мной.
— Но подумайте, как я могу с ними связываться? — спросил племянник жалобным тоном.
«Неужели я поддался импульсивному порыву? — подумал Видаль. — Но я должен был что-то сделать для Джими. Я тогда стоял как дурак и смотрел в это дурацкое окно и подверг его опасности. А теперь вышел показать свою храбрость, а его похитили».
Он вернулся к друзьям. Рей, величественный в своем гневе, что-то проворчал о сыне Нестора и о племяннике Больоло.
— Что ты говоришь? — спросил Данте с улыбкой.
— Что? Не слышу.
— По правде сказать, это подозрительно, — сказал Аревало. — Молодежные активисты сообщили ему об этом чересчур быстро.
Видалю вспомнилось, как Нестор гордился своим 90
сыном. Потом он подумал об Исидорито и спросил себя, знает ли сын про последние убийства и хватит ли у него мужества их не одобрить.
— В нашей пассивности, — заявил Рей, — есть что-то недостойное. Если мне суждено умереть, пусть у меня хотя бы будет утешение, что я вспорол брюхо трем или четырем из них. Скажите этому парню, что его, мол, вызывают по делу.
— Вы его встретите на улице, и что тогда? — спросил большерукий.
— Да ничего. Уложу одним ударом по башке, — ответил Рей.
— Но разве это не будет зверством? — спросил остролицый.
— Вроде бы существует молчаливый сговор, — заметил Аревало. — Одна половина общества имеет право бесчинствовать, другая нет. Всегда было так.
— Я с вами не согласен. У меня, слава Богу, еще хватит и духу и сил, и я с удовольствием проучу одного из этих нахальных юнцов… Только, ох, — Рей издал хриплый стон, — птичка-то упорхнула!
Все взглянули на дверь — да, племянник Больоло, откланявшись, уходил. Видаль спросил себя, стоит ли радоваться. Снова появилась соседка с чашечками кофе на подносе.
— Сеньора, — обратился к ней Данте, — не могли бы вы объяснить, на каком основании вы утверждали, что выдал Нестора собственный сын?
— Не выдумывайте, — запротестовала женщина. — Я никого не обвиняю, и я не позволю, чтобы обвиняли меня.
Аревало протер стекла очков и астматическим своим голосом проговорил:
— Страх — не глупость. Верно, кто-то из этих молодчиков сказал ей, что, если она будет болтать, из нее душу выбьют.
— Грозятся, убивают, — проворчал Рей, — а мы сидим сложа руки.
Видаль услышал шум мотора, визг тормозов.
— Возможен и другой вариант, — рассудил Аревало. — Хитрая старуха чует в воздухе перемену к худшему.
— А может, от вашего прямого вопроса у сеньоры, так сказать, помрачение в мозгу? — спросил большерукий. — На экзаменах такое бывает.
— Tc-c-c, — прошептал остролицый. — Не оглядывайтесь. Разговаривайте, будто ничего не случилось.
Видаль оглянулся — оказывается, в столовую ворвалось четверо парней. Он не только посмотрел на них, но (видимо, потому, что не сразу понял, что произошло) задержал взгляд на том, который казался у них старшим. После нескольких секунд грозного молчания этот тип направился к приземистому и прыщеватому; остальные двинулись за ним, громко стуча подошвами; до сих пор все, кто был в доме, ходили на цыпочках и разговаривали шепотом. Внезапно пошли стенные часы.
— Они невольно выдают, кто они есть, — беззвучно, словно страдая афонией, произнес большерукий.
— А кто они? — с тревогой спросил Данте.