«К вечеру понедельника мы не только уютно устроились на сцене актового зала с инструментами, но и выяснили, что кроме барабанов, которые не на что подвесить, у нас ничего не работает. Ой нет, еще есть пианино, которое стоит сбоку на сцене в постоянном режиме. Вот до него все по очереди и домотались. Кто-то вполне профессионально, условно говоря, а кто-то как любитель музыки вообще и музицирования в частности.
Подробно по инструментам: „Юность-73“ оказалась без футляра, зато в уродском корпусе из черного пластика с металлической окантовкой. Куча клавиш и бегунков на вертикальной панели. Дизайн напоминал пульт космолета из мультфильма, еще и весила эта бандура всего сорок пять килограммов. Без основания, без колонок, без крышки. Я фигею с этого „всего“, но спорить с народом не стал. Печаль по поводу футляра знающие люди разъяснили в двух словах — в нём были динамики. И нет, синтезатор не фурычит. Две гитары вероятнее всего исправны, к ним есть несколько комплектов струн. Одна у нас будет басом, а вторая ритм-гитарой. Усилители тоже не пашут, так что услышать гитарный риф и фразу из навязшего в зубах „Дыма над водой“ пока не получится. Ну и всё. Более ничего в наличии нет».
Пацаны предложили соло-гитару построить из старой акустики, которых в чулане валялось аж две штуки. Смех смехом, но как оказалось, Курко у нас доморощенный радиолюбитель, он собрался превращать акустику в электрогитару грубо и дёшево. Если верить ему, то на каждую струну наш гений паяльника и припоя поставит по звукоснимателю от старого проигрывателя грампластинок. Все их как-то скоммутирует, подключит к усилителю, и гитара запоёт. А усилители, по его словам, скорее всего просто без предохранителей. Есть надежда, что их замены будет достаточно для восстановления работоспособности. Мол, хорошие усилители, транзисторные. Вот же смех, в будущем меломаны будут молиться на ламповые аппараты, а сейчас от них бегут как чёрт от ладана.
«По домам расходились довольные собой и с ощущением, что какая-то часть класса стала более дружной, сплоченной общим делом. Не по Уставу ВЛКСМ, не в соответствии с лозунгами, претворяемыми в жизнь, а по жизни. Немного сумбурно, но как есть. Так вышло само, что мы с Иркой быстро откололись от коллектива и пошли вдвоём, да еще и под ручку. На ледяном участке тротуара я ей предложил опираться на свой локоть, она его подхватила и больше не выпускала. Да и пусть, меня такое ограничение свободы не напрягало».
— Мишка, а почему ты меня избегаешь?
— Да нет, не избегаю ни разу. Просто как-то так получилось, колхоз этот и всё такое…
— Так и скажи, что не хочешь со мной ходить. Не нравлюсь тебе?
— Нравишься, даже слишком. Может, потому и не подхожу близко. — Это я ей объясняю или себе?
— Я дура такая что ли? Так не бывает.
— Ир, ну смотри. Скорее всего, я тебе нравлюсь как парень. Ты мне однозначно нравишься, и очень даже. Беда какая — у меня на тебя организм реагирует очень бурно.
— То есть?
— Вот то и есть. Ты девушка юная, у тебя в голове романтика всякая, а я мальчик взрослый, мой гормональный фон требует тесного общения. Так требует, что прямо аж зубы сводит порой.
— Дурак что ли!
— Вот-вот.
— Блиныч, Миш, и что теперь делать?
— Солнце моё, если бы я знал. То есть я знаю, но все варианты пока немного сильно неподходящие.
— Слушай, а ты месяц назад трепался, что ты уже того… Ну что в деревне ты был с девушкой. Это правда, выходит?
— Выходит, что да. Не по любви, а чисто по дружбе.
— Врешь! Это как, по дружбе? Вы ЭТИМ занимались просто так?
— Ну да, ради удовольствия. Ты, Ир, когда-нибудь поймёшь, то есть почувствуешь, какое это удовольствие. Вот прямо как сто мороженых под просмотр всех серий «Ну, погоди!», только лучше.
— Издеваешься?
— Нет, пытаюсь сбить пафос. Ирчик, взрослая жизнь, она такая порой резкая, что и не знаешь, что лучше.
— В каком смысле?
— В том, что непонятно, лучше кидаться в неё с головой или подольше посидеть в песочнице. Тут спросу меньше, тут цена ошибки не такая. А там чуть только ошибся или просто нога сорвалась — и амба! Жизнь сломана, хоть по-новой начинай. А по второму разу жить не каждый сможет. И не каждый согласится, кстати.
— Кабздец, какой ты умный! Накрутил с три короба, а сам боится ходить со мной. Евсюка испугался?
— А он тут при чем?
— Он хотел со мной ходить, в августе подкатывал.
— Он же еще мелкий совсем! Куда ему!
— А ты не мелкий? Давно ли сам в солдатики играл?
— Не, я взрослый. Я уже о будущем думаю, просто вида не подаю.
— Ага, не подаёшь. Так поддал жару, что Галинишна тебя уже боится. Раньше просто не любила, а сейчас опасается.
— Ей-то чего бояться?
— А что дурой выставишь. Ты не замечал, а она только тем хорошие оценки ставит, кто её слова повторяет. Она чужого мнения у учеников сильно не любит.
— Ах это. Это да. Со своим мнением у меня как раз всё в порядке. Как выдам, то хоть стой, хоть падай, хоть рядышком ложись.
— Я подумаю.
— Ир, я ж пошутил. Рано нам пока по-взрослому общаться.
— Боишься, что я пойму, что у тебя никого на самом деле не было? Глупенький, это же не главное.
Вот же! Я ей про Фому, а она про Ерёму! Люди! Держите меня семеро, а лучше её держите! Долгополова меня провоцировала, товарищ прокурор! Сладким манила, а еще комсомолка.
«Вечером рассказывал родителям про нашу новую активность. Мать аж слезу пустила, ей было очень приятно, что её волюнтаристское решение об определении меня в музыкальную школу проросло как три тополя на Плющихе. Пришлось пояснять, что пока ничего не выросло, чтоб вышло что-то путное, надо много времени и сил убить. И всё равно родителям было приятно, что их сын возмужал и занимается не фигнёй всякой типа чтения книг, а серьёзными проектами в рамках школы. С такой активной жизненной позицией никто не позволит Галине Ильиничне написать мне отвратную характеристику. И вообще, раз я настолько вписался в школьный коллектив в восьмом классе, может тогда и про девятый подумать можно? Мол, может ну его нафиг, этот техникум? А папа попробует законтачить с районной газетой. Ага? Такому внешкорру как я, которым даже всесоюзная газета не брезгует, чай не откажут в публикации. Чем публикации в городской газете хуже многотиражки на каком-нибудь комбинате. Пришлось объяснять, что в своих планах я собирался не просто публиковаться в заводской газете, а попасть в штат. А уже из штата поступать на заочное.
— Михаил, всё здорово. Но ты забыл про службу в армии. После техникума тебя сразу призовут, потом работа, а потом ты уверен, что сможешь поступить? Экзамены придется сдавать наравне с вчерашними школьниками. Блата тебе никто не организует, а твой гипотетический стаж в газете…
— На заочку берут с пониманием, что абитуриенты все взрослые люди, забывшие про интегралы и политическое устройство Испании в восемнадцатом веке. Но ты прав в чем-то. Надо думать.
— Очень рад, что ты понял — думать надо всегда и много. А уже потом что-то делать».
Вот ведь… своими разговорами родители Мишиного тела внесли сумятицу в мои такие железные и такие понятные планы. Хотя, если честно говорить, эта авантюра с газетой, с журналом, она тоже постучала по моим планам с грацией медведя. В самых смелых мечтах я не предполагал, что… Тьфу-тьфу через плечо, пока ничего не стало, даже вслух не буду произносить, даже думать не буду про публикацию в центральной прессе. Не буду, я сказал!
— Павка, где там твои солдатики! Каникулы у нас или не каникулы? Тащи, будем играть!
— Ты прикалываешься, да? — а у самого глазенки аж светятся от желания поиграть со старшим братом. Может, и в самом деле он не такой пропащий? Может, с ним тоже можно по-человечески? Главное только палец в рот ему не класть, чтоб не откусил по локоть.
— Да хорош жаться уже, сказал играем, значит играем! Солдатиков дели поровну, кидаться будем батарейкой из твоего фонарика. — У Павла есть фонарик в виде пистолета под маленькие батарейки. И батареек тех не сыщешь в магазине днём с огнем. С фонариком. Так что польза от него одна — я точно знаю, где сейчас находятся бомбы, которыми мы будем обстреливать вражеские отряды.
— А не поздно?
— Так каникулы! Завтра никуда не вставать, так что сегодня позже ляжем, завтра позже встанем. Родителей беру на себя.
4 ноября 1981 года
«Я так и не понял, как вышло то, что вышло, но в результате уже сегодня в актовом зале собралась практически половина класса. И еще пара-тройка пацанов из параллельного. Вот уж неожиданность, где мы, а где спортсмены. Оказалось, и Ашки не чужды музыки. Валерка Арзамасцев вообще прямо вцепился в „Юность“. Она сегодня голос подала, вот он на этот голос и прибежал как крыса на звук флейты Гаммельского крысолова. Антоха голова! Прочухав, что у всех усилителей перегоревшие предохранители, он пошел по цепи питания и выяснил, что у синтезатора какая-то умная в кавычках головушка заглушила предохранитель перемычкой. В результате сгорела первичная обмотка трансформатора блока питания. И нам дико повезло, что стабилизатор не накрылся. А трансформатор что, трансформатор мы нашли подходящий. Мы — громко сказано, Антон Курко и нашел. Аппарат подключили к усилителю, и „Юность“ запела. Если отойти подальше, а лучше вообще уйти в зал, то вполне неплохо. А если стоять рядом, то ощущение портят клацающие клавиши. Это вам не пианино, тут сплошная пластмасса и алюминий.
Когда врубили усилитель погромче, то эта хреновина прямо загремела через колонки, намертво стоящие на сцене актового зала, заставляя уважать себя неплохим сочным звучанием. Лепота! Вот только я никак не могу понять, как можно исполнять эстрадную музыку, а тем более рок на органе. Пять регистров как бы синтезатора, а по факту электрооргана весьма узнаваемо имитировали как раз орган, если не начинать баловаться с различными режимами. Искусственный электрический звук лично меня не шибко радовал, а одноклассники чуть не визжали от восторга. Ты такой по клавишам па-ба-пам, а оно тебе в ответ муур-взуу-мурь! Как настоящий вокально-инструментальный ансамбль песни и рукоблудия. По поводу последнего — пара человеков в школьной мастерской под руководством Максима Петровича лепят из чего-попало стойки под два найденных по углам школы микрофона и основание под синтезатор. Кстати, в слове „вокально-инструментальный“ на первом месте стоит вокал. И вообще, если хорошо петь, то никто не услышит, как ты и