Вышли прогуляться с Кириллом, интервью записать. Перед этой поездкой в Лисичанск я увидел его в интернете. В ролике военкора Насти Елсуковой.
— Кстати, недавно она ранена была, — делюсь с мальчишкой не совсем детскими новостями. — Прям в колено ей осколок попал.
Кирилл слушает внимательно.
— Она тебя тогда спрашивала, — продолжаю я. — Кем ты хочешь стать? Помнишь, что ты ей ответил?
— Да. Танкистом или лётчиком.
— А теперь мама говорит, что ты снайпером уже хочешь быть? Почему вдруг?
— Не знаю. Снайпером прикольно быть, — улыбается Кирилл. — Его тяжело заметить. Он может замаскироваться, что даже если возле него пройдут, не увидят. И он может где-то сесть, стрельнуть и спрятаться.
— Но они же должны сидеть часами там, понимаешь? Даже двигаться нельзя вообще, — словно пытаюсь отговорить его. — Ты сможешь так вообще?
— Ну да, смогу, — отвечает без тени сомнения.
Спрашиваю о его предпочтениях не просто так. Купил в Луганске ему подарки: военные конструкторы — с авиацией и танками. А он теперь вот снайпером хочет быть! И ведь была же в том магазине игрушечная снайперская винтовка! Но знать бы заранее, что у ребенка так быстро меняются желания.
— А какие они вообще, военные? — интересуюсь у него.
— Хорошие, добрые, смелые, — перечисляет качества взрослых друзей мальчишка. — Петя хороший, он мне вот это всё выдал, — показывает на обмундирование.
— За этот год ты много, где бывал. Но где тебе лучше всё-таки?
— Дома, — отвечает Кирюха. — Потому что это Родина моя, где я родился.
— А чем хорош Лисичанск? Может, любимые места какие-то?
— У меня любимых местов нету, — говорит он. — Это вся округа. Весь Лисичанск — это моё любимое место.
Подарили ему военные конструкторы и пару шевронов от «Известий» и «РЕН-ТВ», которые я когда-то изготовил для подарков бойцам. Кирилл в восторге, сразу их нацепил на рукава. Конструкторы обожает. Так что тоже в точку попали. Надеюсь только, что все эти военные игры и мечты воевать останутся для него всего лишь обычными детскими мальчишескими увлечениями. И на блокпост он перестанет ходить. Опасно всё же, мало ли что, ДРГ или снаряд прилетит — не место там ребенку. Хоть уже и рано повзрослевшему, но всё же продолжающему жить счастливо в своём детстве, которое любовно создают для него окружающие: родители с братьями, друзья-бойцы, мы — журналисты — и все, кто хочет этому ребенку добра. А война, свидетелем которой ему пришлось стать, пусть только еще больше научит его ценить мир.
21 марта 2023 г
— Двадцать третий год, а мы снимаем клип о том, как люди родниковую воду набирают! Понимаешь? Ну, это просто… — мой спикер от избытка чувств не может подобрать нужных слов, чтобы точнее охарактеризовать эту абсурдную ситуацию. — Это просто вода. Мы что, в Африке?.. Вода. Вот это главное золото этих людей сейчас! Этой молодёжи. Пацаны из Донбасса, с оружием, едут на машине за водой. Это их жизнь.
Мы сидим на крыльце алчевского центра детского и юношеского творчества, оба в чёрном с ног до головы, будто сговорились о дресс-коде, и пишем интервью. Моего собеседника зовут Юрий Бардаш. Он продюсер, рэпер и создатель проектов «Quest Pistols», «Нервы», «YOURA» и других. Тот самый участник группы «Грибы», чей клип на песню «Тае лёд» набрал больше четверти миллиарда просмотров. Имел успешную карьеру в Киеве, но во время СВО бросил её, не ужившись в шкуре «своего среди чужих», и, написав разгромный музыкальный диск на киевский режим, покинул Украину. И вот он снимает клип для донецкого рэпера Димы OM в закопченном от дыма фабричных труб Алчевске (ЛНР), его родном городе. Так что Юра дома.
— Я тоже тут вчера просыпаюсь от звука. Прилёта или отлёта, я не шарю… Просто бууууу! Тут постоянно громыхает. И эти люди, молодые в том числе, живут в этом девять лет уже. Молодёжи нужен герой, голос поколения, — говорит модный продюсер. — Я приехал, чтобы его найти. Ни в Москве, ни в каком регионе России, кроме Донбасса, этого голоса сейчас нет и быть не может. Потому что голос поколения — это голос, который пережил опыт, актуальный опыт в контексте России сегодняшнего дня. Соответственно, где искать этих людей? На Донбассе. Они здесь. Вот Дима OM. Я услышал его песню: «А пацан не спит, листва шелестит, под ногами лепестки не розы. Донецка сохнут слёзы. И в груди болит. Сука, так давно болит! Слышишь, пусть небо поможет — уведёт ракеты!»
— «Лепестки» не роз. Не роз, понял? — в свойственной донбасской манере акцентирует Юра. — Я услышал это, пробил его, звоню, говорю: «Почему? Где ты? Ты сейчас должен говорить. Ты! Твоё время сейчас. Объяснять, рассказывать об этом через своё творчество. И потом он мне скажет, что в тот момент я качнул его, дал импульс. И он написал сразу двадцать четыре песни.
— Но при этом российский шоу-бизнес не особенно пропускает патриотическую повестку, — подвожу Бардаша к проблеме, которая не решилась даже год спустя после начала СВО. — Рэпер Рич рассказывал мне, что ему пришлось пройти семь кругов ада, чтобы выпустить в России альбом, где есть песни о войне и Донбассе.
— Нам нужен в России патриотический лэйбл, — подхватывает Юра. — И это не значит, что в каждой песне там будет слово «Родина» или «Я люблю Россию». Нет! А пока что система устроена так. Когда делаю патриотическую песню, мне на радиостанциях говорят: «Нет, патриотическую песню мы не поставим. Неси любые другие. То есть Саяна, украинская певица поёт: «Возвращайтесь с победой», «За русского солдата». Суперпесня. Но нет, не ставят. Но, я думаю, это изменится в скором времени.
А пока не изменилось, вся съемочная группа, кроме Бардаша и артистов, попросила скрыть их лица в репортаже. Им ещё работать в этом каком-то совсем не российском «российском шоу-бизнесе».
С крыльца дома молодёжи пересаживаемся в кресло микроавтобуса и продолжаем беседовать с Юрой. Задача клипмейкеров — найти интересную и людную локацию, где Бардаш исполнит фирменную танцевальную импровизацию. Но людного и при этом антуражного места в Алчевске найти не смогли. Остановились просто на антуражном — заброшенном вот уже тридцать лет, красивом, но полностью почерневшем от копоти алчевском кинотеатре.
— Я, кстати, очень давно не танцевал, — признается Юра, который не расстаётся с хореографией с самой юности. — Год, наверное. И немножко одышка, конечно, присутствует. Но в целом, если навык имеется, то всё в порядке.
Бардаш надевает чёрную балаклаву с помпоном. И исполняет для клипа странный экспрессивный танец. Нестандартные движения. Неожиданные фигуры и жесты. Я не знаю, думает ли о них сам танцор или это просто поток сознания в заданном настроении, но я определённо считываю для себя следующее: «Бег. Беженцы. Бег на месте: бежать бесполезно. Пузатые важные политики, похожие на индюков, кровожадные правители. Пляски на костях. Пир во время чумы. Нищета. Короткий путь до сумы. До смерти и войны. Солдат-фанатик, поднимающий меч на своих братьев». Что-то в этом духе.
После нескольких дублей трудоёмкого танца Бардаш садится на корточки и тяжело дышит:
— Не танцевал я давно… всё болит внутри, — и добавляет уже нараспев: — Где мои…
— …Семнадцать лет, на Большом Каретном! — подхватывает его слова команда.
Юре подают шестилитровую баклажку с родниковой водой, он пьет, затем ставит её на землю и, мягко похлопывая бок пластикового сосуда, говорит:
— Вот наше «золото»!
Продолжаю беседовать с продюсером:
— Здешней молодёжи нужен движ, как ты говоришь. Насколько это важно?
— Нужно создавать творческие трансфер-коридоры, — отвечает Юрий, — по которым будет идти обмен опытом между регионами, между народами, населяющими Россию. Вот здесь есть танцевальный коллектив, сильная школа народных танцев. Но эти дети восемь лет ничего не видят. Наша задача сейчас: вывозить их, как можно чаще, в мирное пространство, где нет грохота, нет бомб. Чтобы они там танцевали, пели, развивались, делились своим опытом, вообще видели жизнь! Покажите детям Донбасса, что такое Россия. Она огромна! И столько чудесных, волшебных природных мест у нас.
Мы едем по улицам Алчевска. Они такие, будто сотканы из множества оттенков серого. Листвы еще нет, поэтому вокруг сплошной монохром. Провинция. Моя тема. Я сам из небольшого городка Новгородской области.
— Вот я жил в Алчевске, как и ты, в маленьком городе, — говорит Юра, а я киваю в ответ: только мой город Старая Русса был раза в три-четыре меньше Алчевска. — И выехав однажды в Луганск, это была фантастика! Я до двадцати лет думал, что самый большой город — это Сумы. Я просто больше почти нигде и не бывал. И вот нас везут в Луганск. Танцевать. Вау! Я такой важный и нужный. Мне будут аплодировать. Танцы, искусство — это здорово.
За окном микроавтобуса Алчевск начал бронзоветь. Вечерняя заря. Многообразная серость улиц постепенно превращается в сепию. Юра смотрит на плывущие мимо картины и задумчиво рассуждает:
— Странно ведь как-то получается… Что Алчевск, Донбасс, какой-то вроде бы грязный промышленный регион… А культура — здесь, прикинь? — Бардаш поворачивается ко мне. — Культура. Здесь.
— И среди этого бетона и арматуры, — зажигаюсь я той же мыслью, — вырастают вот эти цветы!
— А так и есть, — соглашается Юра. — Вот девочка Алина из ЛНР, которая многое пережила здесь, голос которой я выделил из тысячи демо-записей — это в рамках проекта при Президентском фонде культурных инициатив. Я выбрал её. Мы её доведём. И в моём понимании, это будет голос поколения. Я не берусь кричать наперёд. Но моя интуиция пока что меня не подводила.
Мы вышли из автобуса, обнялись, попрощались с ребятами из съемочной группы, сели в машину к нашему Сане и поспешили в Луганск. Пока ехали, в моей голове крутилась мысль: а может, вся эта ситуация с Донбассом нам давно была необходима, как явление? Необходимы эти люди, выкованные в жерле украинской войны. Возможно, Донбасс — это и есть та самая опора новой преображенной России.