Он нервно глянул на Софию, которая явно больше думала, чем писала, и стучала карандашом по лбу, уставившись в подсказку.
«Я опережаю ее», — подумал он и продолжил царапать вычисления.
Через пару минут страница его дневника выглядела так:
«Начало: полночь.
A. Отметка в шесть часов до полуночи — 18.00.
B. Четверть часа после A — 18.15.
C. Семнадцать минут после B — 18.32.
D. C плюс 166 минут — 21.18.
E. D минус 7 четвертей часа — 19.33.
F. E плюс минута умножить на 7 — 19.40.
G. F округлить до получаса — 19.30.
H. -G плюс три получаса — 21.00 шестого мая».
— Бинго! — закричал он, оборачиваясь, чтобы сказать время вслух. Его слова застряли в глотке, когда он увидел ухмылку Софии и ее лист бумаги с написанным поперек ответом: «21.00».
— Блин, — пробормотал Тик. — Но ты даже ничего не записывала!
— Зачем мне записи, если есть мозги?
Тик сложил руки:
— Я беру свои слова назад. Ты не женщина, а девочка. И я ненавижу спагетти.
— Не можешь смириться с тем, что продул, или как там выражаются американцы?
— Примерно так.
София заложила руки за голову, уставилась в потолок и глубоко вздохнула, наслаждаясь победой:
— Сгораю от нетерпения увидеть твой домишко в Вашингтоне. Твоя мама ведь приготовит мне хот-дог?
Тик схватил со стола шестую подсказку и встал:
— Если тебе повезет. А что заставляет тебя думать, что у нас не дом, а домишко, а, богатая девочка?
София опустила руки на колени и оглядела Тика с головы до ног:
— Я посмотрела на твою одежду и сказала себе, что этот мальчик, должно быть, живет в маленьком домике. — Она подмигнула и сильно ущипнула Тика за ногу.
— Ай! — вскрикнул он, потирая пострадавшее место. — Зачем?
— Нужно же дать тебе понять, что я шучу.
Тик покачал головой:
— Ты ненормальная.
— Чья бы корова молчала, твоя бы мурчала.
Тик сложился пополам от хохота и упал на диван, держась за живот.
— Что такого?
— Для начала, ты сказала все наоборот. И корова, наверно, все же мычала.
— Все равно. Вот приеду к тебе и возьмусь учить тебя итальянскому, чтобы можно было поговорить, как положено умным людям.
— Спасибо большое, я не думаю, что мне нужно знать что-нибудь по-итальянски, кроме «спагетти». Ну и еще есть пицца.
София попыталась снова его ущипнуть, но Тик опередил ее, подпрыгнув и выбежав из комнаты, чувствуя, что погоня настигает его. К счастью, в кухне уже был готов обед — лапша быстрого приготовления и бутерброды с арахисовым маслом.
На следующий день Тик с тяжестью на душе попрощался с Норбертом, а затем с Фрупи и Софией, высадившими их у агентства по прокату машин: богатой итальянке и ее дворецкому надо было спешить на самолет. Всего за день они стали одной семьей, и он не мог думать о том, что больше никогда их не увидит. Что ж, по крайней мере, всегда можно было рассчитывать на электронное письмо от Софии, и Тик надеялся, что она действительно приедет к нему этим летом.
Конечно, к тому времени волшебный день уже пройдет, и никто не может знать, что тогда изменится.
После еще пары насыщенных дней в компании сверхзаботливой тети Мэйбл, жаждущей обрисовать внучатому племяннику всю его будущую жизнь, Тик с папой направились обратно в Вашингтон.
А потом для Тика начались три самых длинных месяца в его жизни.
Часть 3. Волшебные слова
Глава 27. День дурака
Тик разглядывал собственное отражение в темной луже всего в нескольких дюймах от своего лица, не в состоянии поверить, насколько жалко он выглядел. Напуганный ребенок с плещущимся в глазах страхом. Оба конца его шарфа свисали и макались в лужу, лежа там, как дохлая рыба. Он зажмурился, когда Билли «Козел» Купер снова занес над ним кулак и впечатал его Тику в спину: боль была невыносимой.
Тик не сказал ни слова:
— Ну же, хозяин Тошношарфа! — рычал Козел, все сильнее давя коленом Тику на позвоночник и выворачивая тому руку. — Тебе всего лишь нужно сказать: «С днем дурака. Пожалуйста, вымочите меня как следует». Ты уже большой мальчик и вполне с этим справишься.
Тик не произносил ни слова, несмотря на боль и чувство унижения, растущее по мере того, как все больше и больше школьников стекалось к месту действия. Несколько месяцев назад он сдался бы и сказал то, что от него требовал Козел. Он сделал бы все, только бы это побыстрее закончилось и он бы смог пойти домой. Но не теперь. И никогда больше.
Билли погрузил лицо Тика в лужу и держал его так несколько секунд. Тик сохранял спокойствие, зная, что сможет задерживать дыхание гораздо дольше, чем у Козла достанет смелости его держать. Когда тот наконец убрал руку с шеи Тика, он медленно поднял голову, сплюнул и сделал глубокий вдох.
— Говори уже! — прокричал Билли уже не в силах сдерживать злобу. Если ему не удастся подчинить себе Тика, стороны поменяются местами, и унижение почувствует уже он. — Говори, или я оберну твой несчастный шарф вокруг твоей головы и буду держать, пока не задохнешься.
Тик почувствовал внезапный прилив уверенности, и слова сорвались у него с языка, прежде чем он смог удержаться:
— Продолжай, Билли-бой. По крайней мере, мне не придется больше лицезреть твою козлино-франкенштейновскую рожу.
Он воспрял духом, когда вокруг него засмеялись. Кое-кто захлопал в ладоши и засвистел.
— Козлино-франкенштейновская рожа! — прокричала какая-то девочка. — Билли с козлино-франкенштейновской рожей!
Смеха еще прибавилось, за ним последовали шепотки и шарканье ног явно услышавших достаточно учеников.
— Оставь его в покое, козлиная рожа! — крикнула девочка, обернувшись через плечо.
Тик закрыл глаза и глубоко вздохнул, ожидая, что Билли окунет его с головой и уже не отпустит. Но, к собственному удивлению, он почувствовал, что его руку отпустили, а давление ноги Билли на его позвоночник куда-то исчезло. Весь правый бок Тика покрылся тысячами иголочек: кровь приливала обратно. Он отошел подальше от лужи и присел на мягкое место, разглядывая Билли.
Козел смотрел на него сверху вниз со странным выражением лица. Это не было злобой или ненавистью. Он как будто… удивился.
— Ты странный, парень, — сказал Билли. — И меня все равно от тебя тошнит. Так что иди домой и повесься на своем Тошношарфе. — Он пнул Тика по ноге и удалился вместе со своими дружками.
Тик не смог разобраться в противоречивых чувствах, поднявшихся в этот момент в его душе, и к собственному удивлению сначала расхохотался, а потом едва не заплакал.
По доге домой Тик выкинул Билли из головы и подумал вместо этого о трех долгих месяцах, которые он пережил. После увлекательного смертельно опасного приключения на Аляске он ожидал, что приедет домой и не успеет прийти в себя, как подсказка последует за подсказкой, незнакомец будет сменять другого незнакомца на пороге его дома, и приключения никогда не прекратятся.
Но ничего не происходило. Совсем ничего.
Они с Софией вовсю обменивались почтой, никогда не забывая спросить друг друга, происходило ли что-нибудь новое и необычное. В ответ всегда приходило злое «НЕТ!».
Где были подсказки? Куда запропали Нафталин и Рутгер? Не потерялось ли что-то на почте? Потеряли ли они доверие? Переключился ли автор писем на более достойных подростков? Вопросы так и перетекали из их голов в переписку, но ответов на них не было.
Тик совсем потерял боевой дух.
Весь январь и февраль он был способен только наблюдать за снегом, заметающим его участок. Метеорологи обожали напоминать по телевизору, что эта зима была худшей в истории, рассуждая о сугробах и снежных заносах с таким энтузиазмом, как будто они объявляли победителей лотереи. Снег начал таять только к марту, открывая взору кустики прошлогодней травы, отчаянно ждущей новой весны.
За три месяца Тик не пропустил ни одного учебного дня, пытаясь не позволять своему беспокойству по поводу отсутствия известий от Мастера Джорджа отвлекать его от учебы. Но даже шашечный турнир графства Джексон, прошедший в середине марта, был не так увлекателен, как раньше. Тик был пятым в своей возрастной группе. Его семья не могла прийти в себя от изумления по поводу того, что он впервые за последние три года его не выиграл.
Отец все время пытался подбодрить его, уверяя, что в конце концов что-нибудь случится, но через пару месяцев сдался и он. Подобно раненой улитке, ползущей в сторону еды, Тик каждый день надеялся только на письмо от Мастера Джорджа.
Впрочем, одна замечательная вещь по почте все же пришла — обещанная посылка со спагетти и соусом от дворецкого Фрупи. Как и сказала София, на вкус все это было восхитительным, и Тик понимал, что к дешевым спагетти больше не притронется.
Но даже в трехмесячном штиле Тик и София не сдавались. Они пришли к соглашению читать свои дневники хотя бы по нескольку минут в день, чтобы держать мозги в тонусе, в надежде, что что-то новое может броситься им в глаза. Они заставляли себя не сходить с дистанции, даже если другая сторона не спешила помогать. И каждый день, несмотря ни на что, они посылали друг другу письма.
Тик был уверен, что он дошел до ручки, придя домой, проверив почту и прочитав новое письмо от Софии:
«Тик!
Привет из Италии.
Чао.
Тик застонал и написал такой же короткий ответ:
«София!
Салют из Америки.
До скорого.
С окончательно испорченным настроением Тик выключил компьютер и вполз по лестнице, чтобы ждать обеда у себя в комнате. Через несколько минут он заснул, и его руки сжимали «Дневник загадочных писем», как любимого медвежонка.
Шестого апреля была суббота, и солнцу удалось растопить все остатки облаков, одарив землю теплом, какого не было месяцами. Тик прошел свой обычный путь, чтобы проверить почту, купаясь в ярком свете, в приподнятом, несмотря ни на что, настроении. Отовсюду звенела капель: огромные сугробы таяли все быстрее и быстрее, уменьшаясь на несколько дюймов в день. Скоро по всему участку будут возвышаться сотни тюльпанов, похожих на солдат в кокардах, — результат маминого многолетнего садоводства.