а плоха и жалка, у нее всё кишечная болезнь. В Харькове овации, больше всё дам. Вошел к нам Плевако, интересно рассказывал свои разные дела. В Курске с выставки народного образования пропасть народа на вокзале. Жандармы толкали публику, входили в вагон депутации от учителей, учительниц и студентов. Пришли и Миша Стахович, Долгоруков, Горбунов, Ладыженский и проч. Хорошие разговоры Плевако и Стаховича.
Радостно было приехать в Ясную, но всё опять омрачилось. Маша начала мучиться и вечером родила мертвого мальчика.
29 июня. У Льва Николаевича к вечеру жар, 37 и 8, и мы все встревожены. Посидела утром у Маши. Дождь, холодно. Пошли рыжики.
1 июля. Разбирала письма. Дождь льет. Приехали Оболенский и Саломон. Интересные разговоры, Л. Н. участвовал в них охотно. Сегодня ему лучше, температура 37 вечером. Дали 5 гран хинина.
2 июля. Лев Николаевич пьет много кумыса, ходит по комнатам бодро, много пишет по утрам, но еще не выходит, всё сыро и свежо. Саше лучше.
3 июля. Приехали и уже уехали Вася Маклаков и Марья Александровна. Сережа и Саломон уехали сегодня утром. Лев Николаевич ходил во флигель навестить Машу, а вечером играл в четыре руки с Васей Маклаковым 2-ю симфонию Гайдна. Саша принесла рыжиков, их много.
4 июля. Лев Николаевич здоров, дошел до флигеля и обратно. Вечером много разговаривал со своим доктором Никитиным о психиатрах и не одобрял их.
22 июля. Со страшной быстротой летит время. 5 июля поехала к Илюше в Калужскую губернию, провела в их Мансурове с внуками, Ильей и Соней, прекрасные два дня. Гуляли, катались по красивой местности и лесам, разговаривали по душам о многом.
7 июля поехала к Мише в Бегичево. Прелестный симпатичный маленький внук Ванечка. Лина – деликатная, серьезная и любящая женщина. Миша слишком молод и заносчив, но ненадолго. Пока за них спокойно и радостно, благодарю Бога. 8-го ночью вернулась с Мишей в Ясную. Лев Николаевич здоров, но слаб. 10-го был у Саши нервный припадок. 11 июля ездили с Сашей на именины Ольги в Таптыково. Провели хороший день, вернулись ночью после ливня.
Заболел серьезно Михаил Сергеевич Сухотин: гнойное воспаление левого легкого. Очень я беспокоилась и жалела Таню и наконец поехала туда в Кочеты 16 июля вечером. Там грустно, чуждо. Очень жалкий, исхудавший Михаил Сергеич, и Таня, измученная, напряженная, ночи всё с ним не спит. Пробыла четыре дня, вернулась 21-го утром.
Всё свежо, вчера лил дождь, рожь в снопах не свезена. Овес еще не косили. Сейчас вечер, 10° тепла только! Ездила вчера до дождя по всей Ясной Поляне, по посадкам и наслаждалась. Как красиво и хорошо везде!
Здоровье Саши поправляется, а Л. Н. всё жалуется на плохое состояние желудка. Кумыс его не поправляет, а только расстраивает. Если б было тепло, то пищеварение было бы лучше.
Уход за ним делается всё труднее от его отношения к ухаживающим. Когда войдешь к нему помочь или услужить, у него такой вид, что ему помешали или что он ждет, когда уйдут. И точно мы все виноваты, что он стал слаб и хил. И как бы я усердно, терпеливо и внимательно ни ходила за ним, никогда я не слышу слова ласки или благодарности, а только брюзжание. С чужими – Юлией Ивановной, доктором и проч., он учтив и благодарен, а со мной только раздражителен.
26 июля. Хорошо и весело проведенный день. Приехала вся семья Ильи, внуки, Анночка. Гуляли с Зосей Стахович, Сашей; вечером играл Гольденвейзер сонату Шумана и балладу Шопена – прекрасно. Говорили о поэтах, Лев Николаевич упомянул о стихотворении Баратынского «На смерть», и тотчас же принесли книгу, и Зося прочла это прекрасное, высокого слога стихотворение. Потом она же продекламировала стихи Фета на смерть. Лев Николаевич говорил, что у Баратынского отношение к смерти правильное и христианское, а у Фета, Тургенева, Василия Боткина и тому подобных отношение к смерти эпикурейское.
У Левы и Доры 22-го родился сын, сегодня была телеграмма.
Лев Николаевич здоров, несмотря на 12° тепла, дождь, сырость. Играл весь вечер в винт, слушал с удовольствием музыку. Пишет по утрам свой роман «Хаджи-Мурат», и я радуюсь этому.
27 июля. Музыка продолжает благотворно на меня действовать. Сегодня вечером Гольденвейзер отлично играл сонату Шопена с «Похоронным маршем». Близко от меня сидел Л. Н., вся зала полна была близкими мне людьми: Илюша, Андрюша, Соня, Ольга, Анночка, Зося Стахович, Марья Александровна. И, растроганная музыкой, я почувствовала, как тихая радость входит в мое сердце и как оно наполнилось благодарностью к Богу, что еще раз собрались мы все, любящие друг друга, счастливые, и среди нас Лев Николаевич живой, сравнительно здоровый… И совестно стало за свои слабости, недовольство, за всё то дурное, что портит хорошую жизнь…
С Ильей, Соней и внуками очень приятно. Зося Стахович уехала. Умная, содержательная и сердечная она девушка. Приезжал Андрюша с Ольгой и Дьяковым.
Ходили сегодня гулять с Л. Н., Зосей, внуками и Юлией Ивановной до конца деревни, откуда Л. Н. с Мишей поехали в Ясенки и обратно. Весь день был приятный и притом теплый и ясный.
9 августа. Вот как давно опять не писала я дневника! Всё время полна заботы о состоянии Сухотина, которому опять хуже. Бедная моя, любимая Таня! Она его слишком любит и трудно ей: просто уход за ним и то тяжелый.
Ездила я в Москву 2-го числа, энергично занималась делами, счетами, заказом нового издания. Обедала у Дунаева, гостеприимного и доброго, но всегда мне чуждого человека. Вернулась 3-го домой; приехала из монастыря сестра Машенька. Четвертого я уехала к Масловым. Добрые, ласковые люди. Ужасное впечатление идиота-мальчика в их доме. Сергей Иванович погружен в работу музыкального учебника, хочет его кончить до отъезда в Москву. Просила его поиграть, он отказал, остался упорен, строг, непроницаем и даже неприятен. Что-то в нем грустно-серьезное, постаревшее и чуждое, и мне это было тяжело.
Домой вернулась с удовольствием, веселого у Масловых было только катанье по лесам. Вчера приехала Лина с младенцем Ванечкой, а сегодня утром Миша. Вся семья милая, прелестная во всех отношениях. Приезжала вчера и Глебова с дочерью Любой. Здесь племянник Саша Берс, Анночка и Моод. Приехала и Лиза Оболенская. Суетно, но приятно. Сегодня прекрасно прокатились все в катках на Грумонт, много шли пешком.
У Льва Николаевича с утра болел живот, и он был очень мрачен. Я входила к нему несколько раз, и он безучастно и даже недовольно принимал меня. К вечеру играл в винт, оживился и попросил поесть. Он пишет повесть «Хаджи-Мурат», и сегодня, видно, плохо работалось, он долго раскладывал пасьянс – признак, что усиленно работает мысль и не уясняется то, что нужно.
Священники мне посылают всё книги духовного содержания с бранью на Льва Николаевича. Не прав он, не правы и они; у всех крайности и нет мудрого и доброго спокойствия. Лев Николаевич вообще необыкновенно безучастен ко всем и всему, и как это тяжело! Зачем люди ставят перед собой эту стену, как Л. Н. и как Сергей Иванович? Неужели их труды – умственный и художественный, музыкальный – требуют этой преграды от людей и их участия? А мы, простые смертные, больно бьемся об эти стены и изнываем в нашем одиночестве, любя тех, кто от нас ограждается. Роль тяжелая, незаслуженная…
День серенький, но теплый и тихий. Яркий закат, лунные ночи.
11 августа. Вчера уехала семья Миши, и вчера же приехали Ольга с Сонюшкой. Что за милая, ласковая и умная девочка! Я очень ее люблю. Уехали Лиза Оболенская, Саша Берс. Приехали Стасов и Гинцбург, который лепил bas-relief с Саши – и плохо, непохоже. Я училась, как это делается, и хочу попробовать лепить медальон с Л. Н. и себя…
Стасов громогласен, огромен, ему 78 лет, и он выработал манеру говорить всем приятное. Но многое знает, и старик интересный и значительный.
Ходили вчера все за рыжиками, и я ушла; одиночество в лесу мне было приятно. Вообще же огонек во мне потух, и я откровенно начинаю стареть. Болезнь и дряхлость Льва Николаевича затормозили во мне все порывы, всю живость и энергию жизни; и я так страшно устала!
Сегодня у Л. Н. опять болел живот, но он был оживлен и много говорил. Рассказал, как попросился в Севастополе в дело и его поставили с артиллерией на четвертый бастион, а по распоряжению государя сняли; Николай I прислал Горчакову приказ: «Снять Толстого с четвертого бастиона, пожалеть его жизнь, она стоит того».
Потом рассказывал, что Лесков взял его сюжет, исказил его и напечатал рассказ. Рассказ же Льва Николаевича был следующий: «У одной девушки спросили, какой самый главный человек, какое самое главное время и какое самое нужное дело. И она ответила, подумав, что самый главный человек – тот, с кем ты в данную минуту общаешься, самое главное время – то, в которое ты сейчас живешь, и самое нужное дело – сделать добро тому человеку, с которым в каждую данную минуту имеешь дело».
Весь день дождь, овес еще в поле, 13° тепла.
26 августа. Рождение Льва Николаевича, ему 74 года. Ходили его встречать на прогулку, он гулял много, но беспрестанно отдыхал. Приехали все четыре сына, пятый – Лева – в Швеции; и Танечка, моя бедная и любимая, тоже не была. Ее муж всё болен. Пошло праздновали рождение моего великого супруга: обед на двадцать четыре человека самых разнообразных; шампанское, фрукты; после обеда игра в винт, как и все бесконечные предыдущие дни. Лев Николаевич ждет не дождется вечера, чтоб сесть играть. Сашу втянули в игру, и это составляет мое страдание. Из посетителей самый приятный, кроме моих детей, был Миша Стахович и еще Маруся Маклакова.
Прекрасно прожили мы недели две с сестрой Льва Николаевича, Марией Николаевной. Вели религиозные разговоры, играли в четыре руки с увлечением симфонии Гайдна, Моцарта и Бетховена. Я ее очень люблю и огорчалась, что она уехала.
Лев Николаевич всё жалуется на живот, и живущий у нас доктор Никитин делает ему по вечерам массаж живота, что Л. Н. очень любит. Пишет он усердно «Хаджи– Мурата».