Зато Андрюша, вернувшись из цирка, всё мне говорил, что они мало меня ценят, что я удивительно хорошая, что он меня любит больше всех на свете.
До трех часов ночи разбирала письма Льва Николаевича к сестре Тане и мои к ней, а потом перечитывала его письма к Валерии Арсеньевой, на которой когда-то он хотел жениться. Письма очень хорошие, но он никогда не любил ее.
Мороз 5°, ясно и красиво.
12 января. Встала раньше, дала Ване апоморфин от кашля, который усилился. Открыла форточку, 10° мороза, вымылась холодной водой, но всё не оживилась. Так что-то нерадостно. Сидела с Ваней, читала ему, принимала гостей. Были Чичерин, Лопатин, с которым говорили хорошо о смерти; между прочим, он говорил, что жизнь не была бы так интересна, если б не было этой вечной загадки впереди – смерти. Потом приехали Петровская и Цурикова. Цурикова осталась и обедать, и ночевать. Тип старинной барышни дворянской с гаданием в карты, огромным кругом знакомства и влюблением до 40 лет.
Вечером у Ванечки оказался опять жар, и я опять страшно встревожилась. Что-то во мне надломилось и болит внутри, и я собой совсем не владею. Взяла на себя, съездила на панихиду Лопухиной, заехала за Мишей к Глебовым и посидела еще часок у Толстых. Пришла оттуда пешком и немного боялась.
Лева опять кроток, Маша очень мила и старается помочь, и мальчики ласковы. Чичерин сегодня говорил о Левочке, что в нем два человека: гениальный литератор и плохой резонер, поражающий людей парадоксальными эффектами самых противоречивых мыслей. И он привел несколько примеров. Чичерин любит Льва Николаевича, но по старой памяти; он видит в нем того Льва Николаевича, которого он знал молодым и от которого хранит множество писем.
13 января. Разбирала письма голодных времен от жертвователей; рвала те, в которых только цифры и официальные фразы, откладывала те, в которых выражение мыслей или чувств. Ваня помогал очень мило. Бедный крошка, всякий день жар, и очень он опять побледнел и похудел.
14 января. Сидела с Ваней, читала ему. Вечером Бугаева, Зайковская, Литвинова. Глупо болтали. У Вани утром 37 и 8, вечером 38 и 5. Кашель мягче, насморк гуще.
Остановка жизни и души, и тела. Жду пробуждения.
15 января. Пробуждение не наступило, тоска усилилась; оттого ли, что утомляюсь, целые дни глядя на больного Ванечку и Леву, и это влияет на нервы и настроение.
Весь день напряженно и усиленно занимала Ванечку. Вечером был доктор, Филатов, не нашел ничего осложненного ни в легких, ни в горле, и селезенка не увеличена. Грипп – и больше ничего.
Прокатилась за Сашей к Глебовым, где был первый танцкласс; приехал вечером брат с женой, жалкой и худой. Позднее гадала Маше на картах. Гадала на Мишу Олсуфьева, и ему вышла смерть. Меня расстроило гаданье, и стало страшно за Таню и Льва Николаевича. Хоть бы скорей вернулись. Как я любила бы Льва Николаевича, если б он был хоть немного добрей ко мне и внимательнее к детям, мальчикам.
Лева капризен немного, но сегодня он как будто в первый раз мне показался свежей. Маша жалка и приятна желанием помочь.
16 и 17 января. Ваня всё тот же. Жар начинается с полудня и продолжается до ночи. Кашель лучше, насморк всё тот же. У Саши тоже насморк. Вчера и сегодня был Стахович; и он не развеселил меня. Вчера вечером еще приехала Маша Колокольцева, и ее душевное участие и настоящие дружеские отношения очень приятны. Сегодня вечером пришли Елена Павловна Раевская и Дунаев.
Я очень утомлена и Ваниной болезнью, и своим положением. Чувствую себя слабой, одышка от всякого движения. Андрюша жаловался на боли в животе; Миша спит у Левы, Маша очень кротка, мила и полезна.
Метель, ветер гудит, 6° мороза. Завтра обещают вернуться Лев Николаевич и Таня от Олсуфьевых. Читаю «Les Rois» [Альфонса Доде], пока интересно. Шила, сидела с Ваней весь день. Живу праздно и грустно.
18 января. Всегда помню, что это день смерти моего Алеши; он умер 9 лет тому назад.
Встала в 6 часов утра, дала 4 грамма хинину Ване. Потом встала в 8½ часов, померила ему температуру – 36 и 7. Легла и заснула. Встала поздно, висок болит. Ездила за покупками полотна, чулок, катушек и проч., всё необходимое; привезла детям пьес еще для аристона[94].
После обеда играла с Мишей, со скрипкой, сонату Моцарта, потом Шуберта; жалела, что плохо разбираю; он увлекался, и жаль было его отрывать для уроков с репетитором. У Андрюши живот болит, но он ленив и неприятен своей слабостью.
Приехали Лев Николаевич и Таня от Олсуфьевых. Не радостна была наша встреча после 18 дней разлуки, не так, как бывало. У Тани злобный тон осуждения, у Левочки полное равнодушие. Они там жили весело, беззаботно: ездили по гостям, Лев Николаевич даже в винт играл и в четыре руки играл. Там нет критических взоров его последователей и можно жить просто и отдыхать от этой ходульной фальши, которую он сам себе создал среди своих темных.
Был у меня утром разговор с miss Spiers о ее бесполезности. Она очень неприятна и не любит детей. Придется и с ней расстаться. Совсем нет теперь хороших гувернанток. Всё грустно.
19 января. Встала раньше, занималась Ваней; он рисовал с натуры по-своему корзиночки, а я пробовала акварелью срисовывать свой сад, выходило ужасно. Ничему я хорошенько не выучилась! Жаль. Читала «Les Rois», очень плохо. Обедали приятно, всей семьей. Я не умею жить одна, я привыкла жить при Левочке и при семье, и когда я одна с маленькими, мне скучно.
После обеда занималась самарскими счетами и делами. У Левочки Гольцев, читает тверской адрес и поданную новому государю петицию[95]. Еще там Дунаев.
Ваня всё не хорош, его ломает лихорадка ежедневно около 3½ часов дня. Ясно, 6° мороза, лунная ночь, как хорошо! А я всё грущу и сплю душой.
20 января. Ване очень плохо, сильнейший жар; была вечером у доктора Филатова; велел хинин давать усиленно. Левочка недоволен, что я советуюсь; сам же, видно, не знает, как быть. Он бодр, возил из колодца воду, писал; вечером читал, теперь ушел к Сергею Николаевичу. 17° морозу, иней, туман, ясный день и светлая ночь. На душе ужасно тяжело, что-то невыносимое!
26 января. Все дни проболел Ванечка лихорадкой. Измучилась и телом, и душой, глядя на него. Сегодня получше, но ему дали хинину 8 грамм в два приема. В первый раз я выехала, купила ноты, игрушки, сыр, свежие яйца и проч. Сидела с Ваней мало, после обеда играла с Львом Николаевичем в четыре руки, выбирала для Саши и Нади Мартыновой пьесу на предполагаемый музыкальный детский вечер.
Потом все ушли, Лева говорил о доме, который хочет строить на дворе, неприятно требовал для этого денег у меня. Я отказала, но он скоро переменил тон на дружелюбный. Потом мы с Машей поправляли и переписывали корректуры рассказа Левочки «Хозяин и работник». Я досадую, что он отдал в «Северный Вестник». Ничего не поймешь в его мыслях. Напечатал бы даром в «Посреднике», и всякий за 20 копеек купил бы и прочел повесть Толстого, это я понимаю. А ведь здесь публику заставляют платить 13 рублей, чтоб прочесть повесть эту. Вот почему я не разделяю идей моего мужа, потому что он не искренен и не правдив. Всё выдумано, сделано, натянуто, а подкладка нехорошая, главное, везде тщеславие, жажда славы ненасытная, непреодолимое желание еще и еще приобрести популярность. Никто мне не поверит, и мне больно это сознавать, но я страдаю от этого, а другие не видят – да и всё им равно!
Теперь второй час ночи. Левочка ушел на какое-то заседание, собранное князем Дмитрием Шаховским, не знаю по поводу чего. Все лампы горят, лакей ждет, я овсянку ему сейчас варила и вклеивала корректурные листы, а у них там разговоры. А завтра в восьмом часу я стану температуру мерить Ванечке и хинин давать, а он будет спать. И потом пойдет воду возить, не зная даже, лучше ли ребенку и не утомлена ли слишком мать. Ах, как он мало добр к нам, к семье! Только строг и равнодушен. А в биографии будут писать, что он за дворника воду возил, и никто никогда не узнает, что он за жену, чтоб хоть когда-нибудь ей дать отдых, ребенку своему воды не дал напиться и пяти минут в 32 года не посидел с больным, чтоб дать мне вздохнуть, выспаться, погулять или просто опомниться от трудов. 11° мороза, иней, тихо, лунно.
1 февраля. У Вани третий день жару нет, четвертый день даю мышьяк по 5 и 6 капель два раза в день после обеда. Стало легче на душе. Лева всё не радует. С Левочкой отношения хорошие. На днях, между прочим, я его мерила. В нем росту 2 аршина и 7¼ вершков.
Тепло, после 25° мороза вчера было 5, сегодня только 1½ Здоровье мое плохо: удушье и сердцебиение меня мучают постоянно. Пульс в течение пяти минут бьется то 64, то 120, если я пройдусь скоро.
Читала «О пространстве и времени» Чичерина. Бездарно и скучно. Была в гимназии Поливанова, который жаловался на шаловливость и дурное поведение Миши в классах. Писала письмо [учителю] Кандидову и приказчику.
5 февраля. Или у меня дурной характер, или здравый взгляд. Лев Николаевич написал чудесный рассказ «Хозяин и работник». Интриганка, полуеврейка Гуревич ловким путем лести выпрашивала постоянно что-нибудь для своего журнала. Лев Николаевич денег не берет теперь за свои произведения. Тогда печатал бы дешевенькой книжечкой, чтоб вся публика имела возможность читать, и я сочувствовала бы этому, поняла бы. Мне он не дал в XIII часть, чтоб я не могла получить лишних денег; за что же Гуревич? Меня зло берет, и я ищу пути поступить справедливо относительно публики не в угоду Гуревич, а назло ей. И я найду.
Когда-то в день моих именин Лев Николаевич в портфеле принес мне для нового издания «Смерть Ивана Ильича». Потом он отнял рассказ у меня, напечатав, что отдает в общую пользу. И тогда я плакала и сердилась. Почему он всегда неделикатен именно со мной? Как всё, всё стало нерадостно! Маша была вчера у профессора Кожевникова, и он неутешительно говорит о болезни Левы.