Весь день метель. Насыпало много снегу. Вечером читал нам Л. Н. рассказ Чехова «О любви». Очень талантливо, тонко описан самый обыденный случай любви постороннего человека к молодой замужней женщине, человека, ставшего другом всего дома: мужа, детей, прислуги. А между тем любовь между ними растет без слов, без связи и высказывается при разлуке тем, что они бросаются друг другу в объятия, плачут, целуются и – расстаются. Сколько такой молчаливой страсти, трагически-мучительных чувств любви проходят между честными людьми, не высказываясь никогда. А эти чувства самые сильные!
17 октября. С воскресенья вечера, то есть с 11-го, мы с Сашей в Москве. Она серьезно и хорошо принялась за учение, ведет себя хорошо. Дай бог, чтоб так продолжалось. За Мишей следить очень тяжело. Постоянное напряжение и страх, что он сделает что-нибудь дурное. Я чувствую, что он считается с моим беспокойством о нем, чувствую ответственность, неумение, и все это утомительно для души.
Живу в постоянных занятиях: то овес продаю по образцу, то дом убираю, то книжные дела, работа. Переписываю дневники Льва Николаевича, и это большое терзание для души. Два дня живу музыкой. Опять охватило меня это пьянство, и оно меня чарует. Вчера утром – репетиция. Вечером Маклаковы и дядя Костя увлекли меня в духовный концерт. Прелестна была музыка к молитве «Верую во единого Бога». Сегодня опять утром репетиция, ездила с дядей Костей. Антракт из оперы «Орестея» Танеева безумно хорош.
Из дому внешние известия хорошие; о внутренней же жизни Левочки-мужа и Тани очень тревожусь и интересуюсь. Муж меня удаляется потому, что продал в «Ниву» за 12 тысяч рублей в пользу духоборов свою повесть «Воскресение». Я эту торговлю не одобряю, и он это знает, а сам не одобряет моей музыки. Грустно! Всё стало врознь. Кто виноват?
20 октября. Приехал Сережа-сын, хочет покупать имение. Я очень ему рада и люблю его. Играл Грига прелестно. Получила хорошее письмо от Л. Н., хотела ему писать, но голова болит, как-то застыла от напряжения всех нерв. Миша стал лучше; говорили с ним о внутренней борьбе и совершенствовании, я ему упрекала, что он не стремится к этому, а он сказал: «Почем ты знаешь?» – и слезы были в голосе. Он еще не безнадежен.
Вчера Сергеенко, сегодня опять он с дочкой. Звал меня гулять, звал в театр… Похоже, чтоб я с ним пошла! И скучно, и несимпатичен он. Напала на меня настоящая осенняя тоска. Работаю страшно над собой, но чувствую, что скоро так или иначе погибну. Что-то назрело в сердце мучительное и безвыходное…
Была у меня на днях княгиня Цертелева, рожденная Лавровская, певица. Она потеряла единственного двадцатидвухлетнего сына, и мы много говорили о безысходности горя. Сколько горя на свете! Я утешала ее, как могла, а у самой в душе тоже все дверки заперты – бейся о стены, пока разобьешься.
Тепло, серо, сыро.
22 октября. Когда что-нибудь созреет, то и отваливается. Созрела тоска – и вчера отвалилась. Написала письмо Льву Николаевичу нехорошее; сегодня получила от Левы, он пишет, что у папа голова болит и он очень утомлен заботами о духоборах и писанием повести. И к чему эти духоборы! Как неестественно.
Сегодня на фотографии вгляделась в Л. Н., в его худые, старческие руки, которые я так часто целовала и которые меня столько раз ласкали, и так стало по нем грустно, захотелось от него именно старческой ласки, а не любовной.
Вчера пришли дядя Костя, Маруся, Сергей Иванович. Прекрасно провели вечер: читали стихи Тютчева; восхищаясь им, Сергей Иванович был нежен, вдохновлен и предложил сочинить романс на какое-нибудь стихотворение. Выбрали всё неудачно, наконец наугад Маруся открыла стихи «О, не тревожь меня укорой справедливой…», и Сергей Иванович сейчас же сочинил, написал и сыграл романс на эти слова. Талантливый человек.
Рассказ Померанцева о том, что на Арбатской площади солдат не отдал чести пьяному офицеру, а офицер шашкой зарубил тут же солдата до смерти. Какое безобразие и зверство!
23 октября. Вечером три часа играла, четыре часа переписывала дневник Льва Николаевича. Копию в Ясную, оригинал в Румянцевский музей. Разговор о Л. Н. Сережа говорит: «Отдайте права издания сочинений папа». Я говорю: «Зачем? Награждать богатых издателей? Это ложь».
26 октября. Утром приехала в Ясную, через Козловку. Дождь, слякоть, всё серо; озябла, промокла. Дома все спят. Вошла к Л. Н. Комната темная; он вскочил, начал меня целовать. По утрам писал усердно свою повесть «Воскресение»; говорит, что последние дни не мог работать, всё думал обо мне и утро моего приезда видел меня во сне. Изредка приходил ко мне, улыбался и целовал меня.
Таня и Вера очень милы и веселы. Таня деятельна, смешлива и шаловлива, как по-старому – привлекательно и радостно. Обманывали они [экономку] Дунечку тем, что спрятали всё из кладовой в шкап, а она, приехав из Тулы, думала, что всё украли, хотела идти к гадалке.
Помучив ее, открыли с хохотом шкап и показали и варенье, и хлеб, и всё прочее. А то селедку принесли из Левиного дома и опять с хохотом стали ее есть. Вообще настроение в Ясной хорошее, и мне было весело, и хорошо, и беззаботно.
27 октября. Л. Н. ездил навестить Марью Александровну Шмидт в Овсянникове, я гуляла с Дорой по купальной дороге, потом одна, в саду. Сделала кое-какие распоряжения. Мороз, ветер; не веселая и не тихая погода. Обедали у Левы. Вечером читали вульгарную повесть Сергеенки «Дэзи», и когда нас коробило от разных невозможных по тону мест, то мы страшно хохотали. Л. Н. играл с Левой в шахматы и тоже смеялся.
Ночь плохо спали, холодно; у Л. Н. насморк. Мы дружны, просты друг с другом. Я много расспрашивала о «Воскресении» и одобрила перемены конца и других мест. Фальши всё меньше. Переписываю дневники Л. Н. и не люблю его, какой он был. Разврат без раскаяния; нелюбовь к людям; тщеславие.
28 октября. Нежно и дружно простились сегодня утром с Л. Н., Таней, Верой, Левой. Морозно, ветрено. Кучер Андриан дорогой в Ясенки рассказывал ужасную историю об убийстве четырех людей на Косой (Рудаковой) Горе. Всё испортилось от близости от нас этого завода Бельгийской компании. Ехала скучно, читала Максимова о ссыльных каторжных, их переезде, жизни и проч. Мрачное впечатление!
30 октября, Москва. Суета: Сережа приехал с Цуриковым, Сулержицкий приехал от духоборов с Кавказа, интересно рассказывал; Андрюша уехал в Петербург. Миша страшно ленив, апатичен и учиться, очевидно, не хочет. Сережа его сегодня хорошо, по-отечески, уговаривал заниматься и опомниться. Вечером пришла Маруся Маклакова.
Чувствую пустоту жизни, а весь день занята чем-то неотложным. Читала «О влиянии музыки на человека и животное».
31 октября. Утром немного играла, потом ездила, вечером была с Сашей в квартетном концерте. Трио Чайковского – прелесть, но играл какой-то Кваст плохо.
Получила от Маши и Льва Николаевича ласковые письма. Разговаривала очень хорошо с Цуриковым об отношениях супругов, когда их убеждения не во всем одинаковы; пришли к тому, что и так можно хорошо прожить жизнь вместе. Сережа и Цуриков уехали. Сережа собирается с Сулержицким на Кавказ помочь духоборам подняться ехать в Канаду.
Видела мельком Сергея Ивановича неожиданно в концерте. Мы едва поздоровались, и он даже не совсем учтиво продолжал свой разговор с каким-то стариком.
6 ноября. Всё время два интереса: болезненная, напряженная забота о Мише и устройство вечера в честь Толстого. Л. Н. прислал отрывок из прекрасно задуманной повести «История матери». Сюжет тот, что мать восьми детей, прекрасная, нежная, заботливая, остается одинока к старости и живет при монастыре с горьким, непризнанным, драматическим сознанием, что вся жизнь убита на детей, и не только ей нет счастья от них, но и сами они несчастливы.
Вечер устраивает «Общество народных развлечений» под председательством Кирпичникова, а помощница его, Погожева, была сегодня у меня. Завтра везу отрывок в цензуру; просили и еще будут просить Сергея Ивановича играть. Он мне говорил: «Если б я мог Льву Николаевичу этим доставить удовольствие, то потратил бы на это время и силы. Но для кого я буду играть и что можно сыграть, кроме “Крейцеровой сонаты”»… В воскресенье он и Лавровская приедут меня потешать музыкой вечером, и я ужасно радуюсь этому.
Шью, чиню белье, крою; сшила себе юбку черную шелковую, перешила Саше кое-что, играла много, но два дня совсем не касалась. Сегодня получала деньги детей, платила зубному врачу за Андрюшины зубы, купила Саше на ротонду, купила растения, а свои пересаживала в новые горшки. Были Сафонова, Сулержицкий, поехавший в Ясную, Алексей Митрофаныч, Погожева и умная Маргарита Алексеевна Сабашникова, с ней было приятнее всего.
Здоровье лучше, на душе спокойнее.
8 ноября. Начинаю еще одну, пятую, книгу дневников. Неужели я проживу столько, чтоб закончить эту толстую книгу? И при каких обстоятельствах кончу я ее? Вчера день не писала. Была в симфоническом, довольно скучном концерте, оттуда шли пешком при звездном небе втроем: Маруся, я и Сергей Иванович. Теперь время, когда сыплются с неба звездные дожди. Мы хотели с Марусей в бинокли смотреть, Сергей Иванович случайно к нам присоединился. Но звезды мерцали неподвижно, небо только точно всё колыхалось. Вернувшись домой, я долго стояла в саду и, в первый раз увидав небо в бинокль, поразилась этим величественным зрелищем бесчисленных звезд.
Сегодня с утра ездила к брату и за билетами в театр. Потом приготовила всё к вечеру. Вечером пришел Сергей Иванович, приехали Лавровская, брат с женой и еще кое-кто, и я весь вечер наслаждалась музыкой. Лавровская пела романсы Сергея Ивановича – из них некоторые прелестные, особенно один: «Бьется сердце непокорное»… Столько страсти, столько силы, полноты содержания! Потом Сергей Иванович сыграл сонату Бетховена. Финал был исполнен до того своеобразно и совершенно, что лучше нельзя. Да, это огромная власть у людей – такой музыкальный дар!