Договорились оба о том, что читатель страшно истосковался по лирике. Отсюда тяга и огромный успех стих. Симонова «Жди меня», повести Панферова «Своими глазами» и пр. немногих вещей.
Сказал Славин о своем любопытном разговоре с генералом Игнатьевым (автором «50 лет в строю»). Генерал сказал: «Самые храбрые люди журналисты».
— Почему?!
— А они все время возвращаются на фронт. Это — самое страшное.
И верно замечено.
24 июня.
Вечером были в театре им. Шевченко. Смотрели пьесу «Талант» украинского классика Старицкого. Отлично. Ночью приехал с КП Ляхт. Сидели до 3-х, разговаривали. Два-три дня назад мы предполагали начать наступление. Немцы опередили. Бои идут по данным на 22 июня за Белым Колодезем (он у немцев), на подступах к Ольховатке, в 38 км. от Валуек. Основная сила — авиация. заменяющая даже арт. подготовку и танки. Пехота наша держит слабо. Отлично показала себя вся танковая бригада Еременко, в которой мы были 9-10 июня. Она сдержала натиск на Валуйки. Валуйки все время бомбят, сильно разрушена Россошь: пострадало 300 домов. На фронт идут большие пополнения, особенно техники, в т. ч. американской и английской.
Сегодня (во вчерашней вечерней) сводке говорится: «…на Харьковском направлении наши войска вели бои с наступающим противником. Наши войска несколько отошли на новые позиции». Такая формулировка по Харьковскому направлению. За последние полтора месяца — впервые. Тревожно!
Редакция предложила мне задержаться на ЮЗФ на некоторое время, усилить информацию о боях. Это понятно: сейчас на всем фронте только два активных участка: Севастополь и тут. Думаю послезавтра выехать на КП.
Вот только узнать где он: не переехал ли?
Гриша Ляхт привез мне с КП 10–12 писем. Читаю весь вечер. Тут и от Зины, и от Славки («папа, сколько немцев ты укокошил?») и от Абрама, и деловые. Сейчас буду продолжать чтение.
28 июня.
В ночь на сегодня немцы устроили полный концерт. Еще в ночь на вчера, часиков в 11 вечера они прощупывали оборону Воронежа. Объявили тревогу, постреляли. Мы не вышли из номера, сидели, банковали.
Вчера, в 10:20 вновь начали строчить зенитки. Круто. Я сидел дома один, ребята ушли в город. Писал о танкистах («Единоборство»). Стрельба усилилась. Вышел в фойе, сидит старик книжник. Купил у него «Одиссею» в переводе Жуковского. Пришел обратно. Стучат. Повинуясь какому-то предчувствию, сложил бумаги со стола, убрал зажигалки в шкаф и уложил чемодан. Потом вышел в коридор. Полно народу, все пережидают. Слышно, как где-то кладут бомбы.
В коридоре увидел режиссера театра им. Шевченко Шарлотту Моисеевну Варшовер. В халате. Предложил ей спуститься вниз, в вестибюль. «Я должна взять сумку». Зашли к ней в номер. Окно открыто. Подошли. Ночь лунная, чистая. Вблизи виден пожар. Вдруг — свист, присели, квартала за полтора взрыв. Фонтан искр и пламени.
— В коридор!
Снова свист. Мы вниз. Она поискала уголок потемнее (из-за халата), сели на вешалки в гардеробе у окон. Я закурил. Снова свист, взрыв. Вскочили, кинулись к колоннам. В тот же миг раздался страшный взрыв, повылетали все стекла и двери, погас свет, здание заходило ходуном. Это бомба легла у тротуара гостиницы, как раз у окон моего номера.
Режиссер мой присела, голову опустила до земли и закрыла лицо руками. И страшно и смешно.
Прислушиваюсь — взрыв чуть дальше. Значит, пронесло. Народ голосит, крики, разом все рванулись в бомбоукрытие. У улицы уже бежали: помогите, где санитары — погибает раненый. Не шелохнутся — испугались. Я и еще несколько человек вышли. Взрывом оторвало ногу постовому милиционеру. Мы взяли его, подняли, внесли в подъезд, он без сознания. Одна женщина разорвала свое белое платье, перевязала, но не помогло. Через полчаса он умер.
Зенитки продолжали стрелять валом. Строчили пулеметы — шли низко. Канонада сливалась порой в один гул. Неподалеку от нас полыхали три пожара. В вестибюле не осталось никого. Нашел бомбоубежище. Битком. Темно. Окликнул Ляхта, Устинова. Их нет. Откликнулась Варшовер. Протиснулся к ней, встал у стенки. Так пробыли до 2-х часов ночи. Зенитки продолжали бахать. Слышались и взрывы.
Мы разговорились. Оказалось, что Варшовер — жена Корнейчука (умолчала только о том, что он ныне женился на Ванде Василевской). Рассказала забавную историю, как она зимой попала в Уфу, застряла. А надо было ей двигаться к семье в Семипалатинск. В нее влюбился какой-то железнодорожный начальник, занимавшийся трофейным имуществом. Он решил отправить ее в трофейном вагоне с трофейным паровозом. Неожиданно Москва потребовала трофеи. Отдали. Тогда начальник начал делать комфортабельную теплушку, обили ее всю войлоком, сделали салон, поставили зеркало, печи, мебель и т. д. Получили разрешение Москвы на прицепку к пассажирскому. Потом потребовалось разрешение Куйбышева (это их дорога). Все сделано. Вдруг выясняется, что прицепить нельзя — у поезда автосцепка. Варшовер решила ехать просто поездом. Но заболела воспалением легких. Начальник тем временем начал ладить новую комфортабельную теплушку с автосцепкой. Почти закончил, но его нежданно отозвали в Москву. А она уехала на ЮЗФ. Театр этот им. Шевченко готовился переезжать в Харьков…
Забавно она попала и в Уфу. Летела самолетом в Семипалатинск. Авария, посадка в поле. Семь суток добирались по снегам до Уфы.
Ребята провели ночь в каком-то домишке, недалеко от гостиницы, лежа в сенях на полу.
В 2 ч. ночи я поднялся в номер. Страшное дело. Все вверх дном. Повылетали рамы, двери. Сила взрывной волны была такой, что распечатало и разорвало письмо Куприну, лежавшее на столе. В закрытой уборной разнесло в кусочки зеркало. Вышибло наружную дверь. На кровати — кусок дерева с сучьями (росло на улице).
Пришли ребята. Убрали свои вещи, ушли в другой номер, уснули.
В 12 проснулись. Бьют зенитки. Умылись. Пришел Жуковин. В городе нет ни одного не пострадавшего района. Видимо, клали по секторам. Было около 30 самолетов. В городе вильное возбуждение — все стремятся скорее уехать.
В час приготовились ехать на фронт. Опять зенитки. Поехали.
29 июня.
(запись сделана в Коротояке, на квартире у редактора Гринева, пока готовится обед)
Ехали караваном — три машины. Я и Устинов, спецкоры ТАСС Зиновий Липавский и Щукин и корреспондент информбюро ст. батальонный комиссар Антропов. Вчера к вечеру доехали до Коротояка — там уже через Дон не паром, а понтонный мост.
В Коротояке пообедали, во тьме двинулись дальше. До Острогожска. Ехали, конечно, без фар. С трудом нашли квартиру. Спали все в ряд на полу, на шинелях. Ночь провели спокойно.
Из-за разных хозяйственных хлопот выехали только к концу дня. Доехали до с. Щербаково. Тут решили заночевать, т. к. дольше — ж.д. станция, а мы ж.д. дорог во время войны не любим. Тут — колхоз им. Карла Маркса. Переселенцы, почти сплошь украинцы.
Ночевали в школе, натащили свежего сена. Пили яблочное вино. До полуночи наблюдали цирк над Лисками. Пятую ночь подряд бомбит. Прожектора, гул самолетов, разрывы зениток, слышны взрывы, видно зарево большого пожара.
30 июня.
Утром выехали. Приехали в Россошь к 2 ч. дня. Нашли всех. Городок пыльный, большой. На улицах непрерывное движение, машина за машиной. Немедля отправил отсюда очерк «Единоборство» о танкисте Фокине из 6-й бригады, уничтожившем за 2 боя 11 танков и 5 орудий.
Увидел здесь Алешу Суркова. Ругается. Тоскует по Западному фронту. Встретил Федю Константинова — лектора ЦК, бывшего зав. отделом библиографии «Правды», ныне корреспондента Информбюро. Его уже начали тягать делать доклады для партактива, для жителей.
Сняли хатку на окраине. Позже выяснилось, что рядом — зенитки, а с другой стороны — аэродром. На Россошь налетов не было недели две. Зато тогда — три дня подряд. В дым разбило вокзал, депо, поезд. Много жертв.
1 июля.
Россошь. Получали бензин, всякие карточки. От редакции — ворчливая телеграмма — недовольны оперативной информацией, предлагают мне взять это лично на себя.
Встретил Рузова — корреспондента «Известий». Он только что вернулся из 21-й части. Три дня назад немцы начали там сильное наступление. Очень много танков и авиации. Самолеты крестят все слева направо. Его сопровождали от передовой до Валуек. Валуйки не трогали 4 дня — сейчас (вчера) начали опять В городе — пустынно.
Бомбят и Овчинниково по старым следам (там было ПУ ЮЗФ).
Вечером пожелали друг другу спокойной ночи. Только на войне познаешь истинный смысл этих слов.
2 июля.
День тихий, солнечный. Утром прошел разведчик, довольно низко. Зенитчики хитро молчали. Вечером узнали, что все наши корреспонденции с 29 июня лежат на узле, некоторые отправлены самолетом.
…..!!!
К вечеру натянуло облака. Видимо, будет дождь. Я, Антропов и Рузов собираемся играть пульку.
Собрались, просидели до 3 ч. утра.
3 июля.
Россошь. В сводке появилось: «сегодня бои с наступающим противником на Белгородском и Волчанском направлениях.» Речь идет об участках 21 и 28-ой.
На участке 21-ой они еще в конце мая рванули восточнее Тернового (отбитого ими обратно) двумя дивизиями и 200 танков. Пошли быстро. Заняли Волчанск, потом вышли к Осколам.
На участке 28-ой заняли Ольховатку (плакала Сашкина фуражка), Волоконовку. Т. о. ж.д. перерезана в двух местах.
Пошли делать информацию. Связи с частями нет, только по радио.
Утром летал над Россошью самолет. Сбросил пару бомб у вокзала.
Узнав о нашем приезде из поезда «Красный Артист» прилетела Боде. Рассказывает о страшной бомбежке Валуек. Бомба попала в поезд. Кругом убитые, раненые. Останавливала бойцов, заставляла оказывать помощь под бомбежкой. Вся была залита кровью. Ушла оттуда пешком!
4 июля.
Россошь. Днем пролетело 4–5 самолетов. Шли на 2000–3000 метров над центром города. Я как раз брился. Зенитки. Рядом с нашей хатой — батарея. Аж стекла зазвенели. Сын хозяйки Виктор прибежал тревожный:
— Лазарь Константинович! Кипяток-то продолжать кипятить?