3 -
1 косность, консерватизм (фр.).
2 "Литургический институт"; краткосрочные курсы; серия лекций по литургике (англ.).
3 показатель положения в обществе (англ.).
перед самим собой, другими "иммигрантами" (такими же бедными и потому чувствительными к этим символам), Америкой…
Пятичасовой полет в Портленд. На аэродроме: Сима Гизетти, Anthony Scott, Elias Stephanopoulos – с "матушками". Ночевка у Гизетти. Бедность дома. Но и серьезность, горение – в "служении". Все это так меня всегда трогает: неумирание в мире "огня".
В субботу 28-го весь день в докладах – до хрипоты. Удивительное внимание этих греков, русских, арабов – годами, по-видимому, заброшенных. Ночевка у Скоттов. Весь день дождь, тут – холод, после чикагской весны.
В 6 утра выезжаем, вернее – вылетаем в Сиэтл. Литургия в Спиридоновском храме. Погружение в "русское благочестие" (хор, ритм, атмосфера) – в благочестие моего детства и потому всегда меня волнующее.
После Литургии, под храмом – "трапеза" и наши доклады. Как и в Портленде, просто удивительное отношение, радость – так что еще немного и я начну верить в собственную знаменитость!
Два часа у Дерюгиных – в доме с поразительным видом на залив. Нечто вроде "rap session"1 – с молодежью, взрослыми…Все время чувство: "жатвы много"2 …
В 5.30 – аэропланом в Сан-Франциско, где ждут Чекины и Глаголевы. Вскоре приезжает и Том [Хопко] из Нью-Йорка. Блины у Чекиных в их brand-new3 доме. Чувство близости, братства, единства.
Оттуда – обратно на аэродром и в двенадцать часов ночи – полет в Чикаго, куда прилетаю еще совсем ночью (5.30утра). Оставил его в пятницу весенним, с весенним закатом на крышах, с чем-то неуловимо весенним в освещении, в воздухе. Возвращаюсь – в зиму, ветер, слякоть. Такси везет меня грязным рассветом через весь город. И в этом грязном свете, дожде, тусклом снеге – Чикаго страшен. Такое чувство, что это западня для миллионов людей…
После этого свою уютную двухкомнатную "сиюту"4 [в клубе] ощущаю как дом! Тепло, убрано, тихо. Как скоро мы вживаемся, как быстро на все ложится "мое дыхание, мое тепло"5 … Два часа сна – после бессонной ночи – и в семинарию на лекции, до трех часов дня…
В три уже из последних сил возвращаюсь с твердым намерением больше никуда не вылезать, благо на дворе дождь и холод. И в этих снова зимних сумерках делается так уютно! За окном на сером небе – переплет черных, мокрых веток. Почему-то долго-долго, часами перезванивают колокола. Тепло. Уютно. Телефон Льяны из Нью-Йорка – все благополучно, и потому становится еще уютней. В семь ужинаю в клубе же. Профессора, "интеллектуалы" с женами. Вспомнился колумбийский Faculty Club6 , куда мы часто ходили с Л. ужинать, когда жили в Нью-Йорке.
1 коллективное обсуждение какого-либо вопроса; групповая беседа по душам (англ.).
2 Мф.9:37.
3 новёхоньким (англ.).
4 Suite (англ.) – номер люкс в гостинице.
5 Из стихотворения О.Мандельштама "Дано мне тело – что мне делать с ним…": "На стекла вечности уже легло / Мое дыхание, мое тепло".
6 профессорский клуб (здесь – Колумбийского университета).
После двух дней непрерывного разговора, общения, лекций – блаженные часы, когда "приходишь в себя" в самом буквальном смысле этих слов.
Остается еще три дня Чикаго. Все это время считал часы до возвращения домой. Но знаю, что, как всегда, потом и эти дни, и вот этот вечер – останутся в памяти, войдут в нее навсегда – светом …
Вторник, 2 марта 1976
Говорят об интервью Солженицына в Лондоне, но в сегодняшней "Нью-Йорк Таймс" – ни слова. Будто бы он снова "обличил" Запад и предсказал его "конец". Задержал1 себе место на аэроплане в четверг. Еще одна страница…
Среда, 3 марта 1976
Канун [отъезда]. И, как всегда, порядок, ритм, установившиеся за эту – всего лишь! – неделю, начинают как бы растворяться, слабеть, просвечивать своим собственным концом и присущей всякому концу печалью. Встреча, разлука. Начало, конец. Невозможность в "мире сем" чего бы то ни было окончательного, исполнения того обещания, что заложено во всем, но никогда в полноте не исполняющегося… Только что эти двадцать человек, которым я прочел за эту чикагскую неделю столько лекций, перестали быть анонимами, только что стала проясняться подлинная встреча , осознание единственности каждого, как вот уже – разлука. Именно потому сказано: "Крепка, как смерть, любовь"2 . Обо всем этом думал, возвращаясь белым ветреным днем по ставшей уже "своей" улице. Я страшно устал от этих лекций, я давно уже считаю часы до возвращения, даже до отъезда на аэродром, но вот и эта печаль – разлуки, все тот же опыт непоправимой раздробленности жизни…
Западный Ash Wednesday3 . В десять часов утра короткая служба в семинарской chapel4 . Все в этой службе хорошо : много молодых, пение, умная проповедь (о молитве как "Авва", "Аминь" и "Аллилуйя"). Слова молитв доходят и гимны (я всегда любил западные гимны – с первой поездки в Англию в 1937г.). А все же вопрос: почему же все-таки все это наше христианство оборачивается такой слабостью, таким бессилием и жизнь идет кругом нас так, как если бы никогда никакого христианства не было?
Вчера вечером ужин у Гарклавсов. Радостный опыт семьи , ее реальности, ее красоты, ее "доброты". Ни о чем важном и серьезном не говорили. Шутили. Дети играли на рояле. А вот всем хорошо . И это "хорошо" совершенно бескорыстно. Семья не имеет "цели", она не "прагматична". Она источник, она – та жизнь, из которой вырастают цели. Возвращаешься домой после такого вечера – как бы омытый этой радостью, этим "хорошо".
Взял у Гарклавсов советский альбом, посвященный Блоку. Фотографии – от рождения до смерти и похорон – его, его жены, друзей, домов и т.д. Все
1 забронировал.
2 Песн. 8:6.
3 "Пепельная среда", день покаяния (первый день Великого Поста в англиканской церкви).
4 часовне (англ.).
это в свою очередь "иллюстрировано" его стихами. Я давно не возвращался к Блоку. Пожалуй, с острого увлечения им в шестнадцать-восемнадцать лет (мечтал даже книгу о Блоке писать тогда: читал о нем доклады!). И вот, вглядываясь в эти фотографии, перечитывая эти стихи, которые знаю наизусть, чувствую, чего не чувствовал тогда: присущую Блоку "пошлинку". Ее нет или, может быть, она преодолена в его "взлетах", но она присуща всему, что не "взлет". Все эти "королевы ночных фиалок", увлечение декламацией(!), тон писем, дневников, статей – заставляют постоянно внутренне морщиться. Этой "пошлинки" абсолютно нет у Мандельштама, у Ахматовой. Но она есть у Пастернака и в еще большей степени у Блока. И это, мне кажется, неслучайно. Это – тайный, духовный порок "символизма", его органическая неполноценность, червоточинка в нем. Интеллигент, приобщившийся "эстетике", но не освободившийся от "интеллигентщины". Это не умаляет ни великого дара Блока, ни его "правдивости", ни даже исключительного места его в русской поэзии. Остается и то, что все прощаешь Блоку, когда доходишь до:
"Пушкин! Тайную свободу
Пели мы вослед тебе!
Дай нам руку в непогоду,
Помоги в немой борьбе!"1
" Тайную свободу " подчеркнуто в рукописи, воспроизведенной в альбоме. Этот призыв, это рукопожатье – обращенные к Пушкину перед уходом в ночную тьму – это возносит Блока, делает его слова – словами гибнущей России (об этом хорошо писал Ходасевич в "Некрополе").
Только что под мелким дождем и низким небом – прогулка по университетскому campus'у2 . Готика, простор, великолепие. И куда ни посмотришь – шпили церквей, башни, готические окна храмов. Все, буквально все создано богатой, уверенной в себе, торжествующей религией. И это же все от нее отреклось, ее отбросило и насаждает и разрабатывает под сводами этих cloisters3 , в тени этих храмов, в лучах, отраженных этими витражами, – культуру, весь пафос которой, сознательно или бессознательно, направлен против христианского видения мира.
Вечерня в Троицком соборе. После вечерни – лекция… Я уже как в тумане их читаю, словно не я, а кто-то другой. Много народу, почти все духовенство Чикаго во главе с влад. Иоанном.
После этого – ужин у молодого греческого архимандрита, необыкновенно умного и открытого (о.Феохарис Хронис).
Crestwood. Пятница, 5 марта 1976
Вчера бесконечно трогательный финал в Чикаго. Даже приводить всех похвал и хороших слов не хочу. За ними, однако, – радостный опыт встречи.
1 Строфа из стихотворения "Пушкинскому Дому".
2 Campus (англ.) – территория университета, колледжа и т.п.
3 крытая аркада, галерея (англ.).
Вечер с Л. – в ресторане, потом дома. Радость, но и страх от завтрашнего (то есть сегодняшнего) погружения в эту все более и более невыносимую суету.
Дома нашел: третий том "Архипелага" – еще толще, чем первые два… А сегодня получил "с приветом от автора" книжечку Вейдле "Зимнее солнце": о его детстве. За завтраком начал читать. Книга вся в тональности счастья и благодарности и этим сразу – близкая мне…
Понедельник, 8 марта 1976
Великий Пост. И, как всегда в эти дни, – в памяти длинная, в самое детство уходящая гряда "прощеных воскресений".
Эти дни, в субботу и воскресенье, читал по очереди и вперемежку – третий том "Архипелага" и "Зимнее солнце" Вейдле. "Архипелаг" снова потрясает силой, объемом, каким-то "половодьем" солженицынского таланта. Поражает буквально каждая страница. Точность и гибкость языка, богатство интонации, напор "воплощения". Казалось – после двух томов пресыщение, невозможность снова погружаться в тот кошмарный мир. Но вот – так же захватывает, так же несет эта могучая волна…
А из книги Вейдле льется, другого слова не сыщешь, свет. Это книга о свете, собирание жизни, памяти – светом. Та "тональность", которую я больше всего люблю и в которой больше всего нуждаюсь – как в воздухе и пище.