Со мною в купе два крутых — или омоновца, или рэкетира, или и то и другое, молодые симпатичные парни. Приступ разгулялся. Пью чай и ем мед. Засыпаю довольно рано. Один из молодцов за простынкой ночью трахает пассажирку, претенциозную, старше его лет на 5-6.
2 марта. Приехал в 5.00 по расписанию. На работе все разваливается. Поговорил с Ольгой: или заявление и тогда готовиться выступать на суде буду я, или выступай. Приехал домой и сразу свалился.
4 марта. Утром 3-го температура 38,5. Еле доплелся. Просидел на суде. Дело — к повторному рассмотрению.
Теперь болею дома. Звонил Ерохин. Бедняжку объявили на какой-то тусовке антисемитом, ибо в статье о Минкине он сказал: «русский бы так не поступил». Замучили нас еврейским вопросом. Этот вопрос касается только евреев, и пусть они его и разбирают. Есть еврейский вопрос или нет еврейского вопроса, но Алла Гербер все равно лишь бойкая публицистка, не писатель.
Еще из сведений: Нерлер прислал ответ на мою публикацию об «окне» Мандельштама. Не пожалел денег. Он сам в Нью-Йорке, Аверинцев — в Вене, и оттуда защищают интересы О.Э. Мандельштама, заключенного, погибшего из-за того, что не получил лишней тарелки супа. Хорошо защищают. Я представляю реакцию самого О.Э.: живое или мертвое? Объяснил же я им, что через это окно — половина наших институтских доходов!
8 марта. Весь день на ТВ ведьмин шабаш. Одна дикторша спрашивала у какой-то иностранной дамы: «Сколько американских бизнесменов нужно привезти в Россию, чтобы настало возрождение?»
6-го ездил с В.С. на «Емелю», премьеру спектакля, который поставил Симакин.
10 марта, четверг. Слушал «Евгения Онегина» в театре Станиславского и Немировича-Данченко. Боже мой, слушаю всю жизнь — что за чудо эта опера. Как светло соединились здесь два гения русских. Поразительно угаданы народные песни в ткани этого довольно рафинированного действия. Особенность русской музыкальной культуры — мы хотим знать слова, и в русской опере это необходимо, как нигде. Каждый звук здесь волнует, каждое выпорхнувшее слово заново осмысливается. Но может быть, я смотрю этот спектакль в последний раз? Смерть страшна не червями и могилой в полиэтиленовом гробу, а потерей этого дивного «Слыхали ль вы за рощей глас ночной?».
11 марта. Был на совещании в правительстве Москвы, мое письмо Ю.М. Лужкову, которое я долго и старательно сочинял, возымело действие: мэр со всей определенностью заявил, что фасады и ограды в этом же году нам отремонтируют. Проводивший заседание Александр Сергеевич Матросов (очень большой начальник) дал указание готовить проект реконструкции института. Заковыка же здесь такая: а не перейти ли Литинституту с его собственностью к городу?
1995
17 января, вторник. Защита докторской Прониным. Все это было прекрасно. Влад. был элегантен и язвителен. Первая половина дня была занята разборкой подряда: замена труб в общежитии. Один из подрядчиков написал письмо на Лар.Ник. она за счет украинцев отремонтировала квартиру и теперь хочет одного отблагодарить за счет другого.
18 января, среда. Вечером писал на Радио две передачи «Студию молодых» и «Писатели у микрофона». В первой были интересные ребята. Леша Сизов, ученик Рекемчука, оказывается с блестящей прозой, тонкой и с великолепными глубокими ассоциациями, и два поэта: Дима Добровольский и Марина Кравцова. У Димы еще великолепные тонкие песни. Он кончил или почти закончил Авиа-какой-то институт. Рыжий, одутловатый парень, родом из Костромы. Марина — химик, уже закончила Ленинский пединститут. Она до слез меня тронула, сказала: «Я думала — это передача по ТV. На мне ни одной своей вещи, и даже шуба взята на стороне». Бедная девочка, но ее жизнь — это плетение ее слов.
В другой передаче высказал свою заветную мысль о Чечне. Когда мы видим матерей и сестер, перегораживающих дороги нашим танкам, невольно думается: а разве матери не видели, что их сыновья, и мужья, и братья привозят из Москвы, куда они ездили как охотники в лес, как лисы в курятник, — сумки денег? Эти деньги — слезы и беда других матерей и жен. Разве они не знали, что поддельные авизо обогатили их мужчин?
Весь день занимался хозяйством вместо других своих сотрудников. Сегодня Гр.Гр., хохол-бригадир написал письмо: «Л.Н. отремонтировали квартиру, а она теперь хочет отблагодарить Серг.Голака, другого хохла, за счет института».
19 января, четверг, Крещение. Именно поэтому не созвали Ученый совет. Завтра, с 14 по 18 — совещание одно за другим по ремонту. Приехала Л.Н. и пошла в бой. К счастью в этот момент был Лев Ив. и Буханцов. Пасую против хамства. Вечером она с торжеством принесла мне подметное письмо. Видимо, его написал давний клиент Вал. Сорокина. Институт пуст, конфликтов нет. Дазыбао вывесил кто-то из ВЛК или их друзья. Как всегда, дикая обида на несправедливость ко мне. Нет сил работать, дышать.
20 января, пятница. Весь день крутился со злосчастной трубой в общежитии. Из событий Ученого совета были два: сообщение М.П.Еремина о Грибоедове — вот здесь и понимаешь, для чего нужно 80-летие эрудита и что такое спокойная несуетная жизнь в литературе; и мое чтение анонимного стихотворения — грязной инвективы на меня. Создано все это в недрах заочки и ВЛК. Это еще раз свидетельствует о том, какие писатели у нас есть и каких писателей мы воспитываем.
«Тайному биографу, бабьезадому шустрило с «Дороги в Смольный»
СЕРГЕЮ Графомановичу ЗАСОЛО-ОГУРЕЧНОМУ
посвящается
Вот Есин именем Сергей.
Писатель тоже преизрядный,
профессор, будь оно неладно,
литинститутовский; ей-ей.
К нему я глупый с челобитной
ходил: коллега, уголок
мне дай пещеры первобытной!
Но некто бросил уголек
в его казенную квартиру,
и в ней, еи-ей, пожар возник,
и много, видишь ли, возни
с ремонтом кухни и сортиру.
А я, как юный пионер,
а он, как бедный инженер,
душ человеческих ваятель.
Он мне сказал: вали, приятель!
Таким писателям пока
в системе рыночной не место...
Ах, ты задуй тебе с норд-веста!
Ах ты, цыпленок— из ЦК!
А ведь поди ж ты, инженер!
Знаток оттенка и нюанса.
Солист. А я — актер миманса,
всегдашний юный пионер.
Он, как и прежде, «вашим-нашим»,
а мы по-пионерски пашем.
Мы состоим в одном Союзе,
как два шара в бильярдной лузе.
Но он под номером один,
а я под градусом.
И все же мы в разные системы вхожи:
товарищ — я. Он — господин.
Но, правда, я таких господ, как он,
вгонял в холодный пот.
Итак, пусть занесет в меню:
Его вгоню пять раз на дню.
Разок — от имени бродяг
с дипломами литинститута.
Второй — от имени бумаг,
что испражнил он почему-то,
а третий пот — за тех, кто пал,
служа не есинской халтуре,
а той большой литературе,
где конь Сергея не ступал.
Четвертый... Впрочем, полукровок
Грешно гонять без тренировок!
Я это, право, о коне...
ПЕГАСЕ... АСЕ... ЕСИ... НЕ».
Все последние дни лениво, по 1/2 часа, стучу на машинке «Гувернера», который не идет, потому что нет внутренней моей собственной личной темы и перечитываю «Лолиту» холодным цепким взором. Вся конструкция, перекрытия и подпорные стали обнажены. Совершенство и мастерство редчайшие, во всем крайняя продуманность. Очень продуманные соединения и ходы подготовлены и проаргументированы так точно, что выглядят органическими. Особенно мне нравится «Изабель г-жи Гейз». Набоков практически полно вводит «кирпич» с крыши» в свой сюжет, а ничего, проглатываю. Пустая и привычная суета. Просто, видимо, я бегу от себя.
23 января, понедельник. «...и очутился я в Париже». Осуществилась давно проектируемая командировка в Париж. Это Париж (Сорбона-8), с которой у института давний и тщательно выполняемый обмен. Встретил Клода Фриу, который заезжал как-то ко мне в Москву. Я с Б.Н. Тарасовым, зав. кафедрой зарубежной литературы и писателем-литературоведом. Его книжки о Паскале и Чаадаеве имели в свое время успех. Нам дали каждому по *** долларов. Гостиница стоит по 210, если вместе в сутки, выбрали совместное горемычное житие. В таком же крошечном (гостиница 2 звезды) номере я в юности жил в Японии. Правда, там был телевизор. Две койки, один стул, две тумбочки. Раздеваясь, рубашку и джинсы кладу на шкаф. А что поделать, иначе не на что будет ездить в метро и ходить обедать. Питаемся пока московскими запасами. Так живет профессура в доблестное послеперестроечное время.
Париж в принципе город скорее небольшой, во всяком случае с Москвой не сравнится. Рассмотрел памятник Карлу Великому у Нотр-Дам и Генриху IV на Новом мосту. Город, конечно, бесконечной эстетической неожиданности, как Ленинград, но на этот раз он меня не удивил. Очень хотелось бы увидеть улицу Старой Голубятни, на которой жил д’Артаньян. Но Лувр, подсвеченный снизу, Н.-Д., Сорбонна с ее поразительными амфитеатрами (например, амфитеатр Ришелье) и мраморными полами — все это волнует. В церкви св.Устена видел могилу Кольбера, здесь даже стоял. Легенды, оказывается, имеют прототипы. Но в конечном итоге цивилизация стоит лишь столько, сколько напридумает и напишет литература.
Раздумываю, когда звонить сестре.
24 января, вторник. День, посвященный д’Артаньяну. В 11.45 подъехала на машине Ирэн Сокологорская. Поехали на обед в Сен-Дени. По дороге о студентах: шустры, активны, но устрашающе необразованны. Вспомнил своих, особенно 5 и 4 курсы, которые взращивались под клекот необязательных впечатлений. Ресторан специализируется на гасконской кухне. Знал, что будет болеть пузо, но взял салат по-гасконски: чуть зелени, копченое мясо и жареная гусиная печенка с грецкими орехами. Гуся этого бедного сажают в узкую клеточку и набивают кормом через воронку, отчего печень разрастается и разбух