Вечером прошел по Темпль до Риволи. Пусто, скучно — Париж начал мне надоедать.
4 суббота, четверг. Утром в Институте славистики прочел лекцию. Аудитория вряд ли восприняла меня адекватно, хотя были вопросы, например, сравните свою позицию и позицию Лимонова. Собою я доволен: лекции буду продолжать, дополнять, превращу в курс. На лекции была Таня. Потом долго с нею гуляли. Она накормила нас с Б.Н. в кафе с видом на Люксембургский сад. Подарил ей еще две книжки «Есенина» и свое «Избранное». Расстались, настроение у меня грустное. Вечером были с Б.Н. у Варвары Александровны Марс (урожденная Урусова) и ее мужа Оливье. Прекрасная квартира на Острове, рядом живут Ротшильды, и рядом Помпиду. Дом, как мне показалось, пахнул Парижем времен революции. Винтовая лестница с деревянными ступенями.
Говорили о эакодированности и заструктуированности французов. Мы -другие, и в этом наше счастье.
Еще днем Б.Н. сделал мне подарок. В улицу Драка (дракон), идущую от бульвара Сен-Жермен, оказывается, впадает Улица Старой Голубятни. Здесь жил г-н д’Артяньян. Сейчас только один отель в большом бургундском доме. Пусто и неинтересно. Выходит улица к церкви Сан-Сюльпис.
16 февраля, четверг. Практически после Франции не пишу. Москва встретила кучей проблем, и главная — резкое неприятие меня в институте, неприязнь Смирновым, Калугиным и вокруг них. Я отчетливо сознаю, что это их собственна проблема: ненаписанные диссертации, неутверждение в профессуре, сужение круга исследований и собственная близкая старость, которая гонит их шебуршиться — вот причина. Но все это, так же как и закулисную привычку чесать языками — переносить трудно. По спине я чувствую неприязнь. Хотя бы за то, что пишу, за имя, за то, что выкручиваюсь без нянек. С Володенькой, нашим-дорогим, связано, конечно, и квартирное решение. Хочется выхватить голубчику из института квартирку и остаться чистеньким. И здесь самое хорошее: ату его, отвлекающий момент.
А проблема Сорокина, а Калугина... Ну последний-то психованный. Сорокин, это, конечно, редкая звезда работников, рожденных нашей советской властью.
...Как я не люблю эту работу. А делать ее надо — часть и достоинство важнее. Проживу.
Вчера, 15-го. В «Юности» выдали премию — «Диплом им. Катаева» за роман «Затмение Марса», 250 тыс. р. и медаль Полевого. Хорошо и интересно говорили. Говорил хорошо и я сам. Были Л.И.Скворцов, В. Орлов.
Вчера же появилась в «Новом мире» разгромная рецензия Аллы Марченко на «Сезон засолки огурцов». Вполне естественно, это про «ихних». Переживу. Главное, заметили — и слава Богу.
У С.П. «Юность» приняла повесть. Мне здесь есть чему завидовать. Наверное, я горжусь ею больше, чем «Марсом».
17 февраля. Прилетела из Берлина B.C. Утром разбирался со своей зарплатой, которую мне назначили во время моей командировки в Париж. Она оказалась ровно в 2 раза больше — 1 млн. 200 тысяч. Постарались Саша и Оля, Лев Ив. подписал. Были аргументы, но все не забыли и себя. Привел все до уровня прежней нормы — 600 тысяч. И тем не менее, чувствую, что вокруг меня творится сговоренная вороватость Саши и Оли.
Все-таки В. П. своего добился: ощущение травли вокруг меня проявлявляется, и я нервничаю, не могу работать. Пора решиться уйти, но привычный порядок сломить — это меня страшит. В конце концов, так мало сделано для института, почему же я должен сдавать позиции? Моя нерешительность и стремленье поступить со всеми по-человечески только плодит интриганов.
Вчера встретил старого Юрия Павловича, которого имел неосторожность оставить в ученом совете и дать часы, и он сухо, как с покойником, со мною поздоровался. Писал ли я, что мне заказывают роман о В.И.Ленине? Это, может быть, и есть выход. Верность никогда не подводит.
18 февраля,пятница. Весь рабочий день продолжается 14 часов, как на рабских рудниках. Одно сладкое утешение — визит Александра Терехова. Прекрасный красивый человек с очень сильным чувством слова. Я поклонник его «Зёмы». Ему достается и не пускают к пирогу известности за стихийно русское начало. Во время часового разговора снял с меня допрос по всем параметрам, касающимся творчества: как писать, что, как не страдать. Вынюхивал, как собака, травку, когда больно. Вечером был Нерлер, подарил книжку о Мандельштаме. Как в прошлый раз до театральной нашей ссоры мы хорошо поговорили: одни «Огурцы» подарил ему, другие — библиотеке Мандельштамовского общества, а третьи— С.С.Аверинцеву в Вену. С.С. сейчас заведует кафедрой славистики в Венском университете.
Плохо и тревожно сплю. Все надоело. Ощущение, что Смирнов, Калугин ведут против меня интригу. На ближайшем совете все выскажу — или перевыборы или определим срок этих выборов.
В 15.15. по радио опять шла моя передача — «Студия молодых». Послушать не удалось, опять был потерявший мое уваженье Саша, с пожарными идеями.
19 февраля, суббота. Накануне вечером и отрывками в субботу читаю дневники К.И.Чуковского. Карандашом делаю пометы, а потом спишу цитаты. Концепция моего «словаря» выжимается с каждым днем все отчетливое. Надо бросать институт и садиться за дело, иначе ничего не получится. Если соглашусь работать, то не более 3-х дней. Понедельник, вторник, четверг.
Четверг. Сегодня, по сути, все решится. Мне надоели разговоры за моей спиной, интриги, разные голоса... Пусть похлебают из моей чаши... Распустим Ученый совет и выберем новый, и «Совет»выберет нового ректора. Или пусть ясно и четко проголосует: когда я должен устроить перевыборы.
Последнее время стремлюсь выплыть изо всех сил из финансовой бездны: но встречаясь с ректорами, я все время слышу — положение у всех почти такое же. Мы, хозяйственники, считатели унитазов. И вторая забота: оградить институт от воровства своих и чужих, которые все тянут свои щупальца.
Вчера был на «акции», как называет в СП — встрече Армии и деятелей искусств. Все происходило в Академии Жуковского. Здесь даже в музее портреты Ленина и старая экспозиция — историю не стараются переписать. Но поразил меня конечно сам дворец, балкон, с которого Наполеон наблюдал за горящей Москвой. Прекрасно,что вся фасадная часть с лепниной и бальным, под куполом, залом сохранились. В стены не вбито ни одного гвоздя.
Из окна наблюдал прибытие Грачева. Не видел только «знаменитого Пашиного «Мерседеса», как писали о нем «Московский комсомолец» и чеченская газета, выходящая в Москве. Акция называлась «Деятели литературы иискусства в поддержку армии». Дожили, армию, которая защищала всех крыльямиистребителей — защищать силами искусства... Было человек 200. Неожиданным здесь было то, что есть люди, которые открыто индефицируют себя с понятием «русский».
У меня было готово выступление: между 2-х цитат Толстого, но я их еще использую. О Чечне.
С усмешкой наблюдал сановитость нашего писательского корпуса: Баранова-Гонченко, Ляпин, Лыкошин, Ганичев. Грустно наблюдать начальников от литературы, не подкрепленных литературой.
Вообще-то это был урок с банкетом для министра обороны. Министр, как мне кажется, ясно ощущает, что «свои» для него в этом деле, а чужие в зале Совмина, но там все-таки власть. Впрочем, еда и питье были хороши.
Из деятелей были: Андрей Ростоцкий, читавший прелестные стихи Дениса Давыдова, Н.Бурляев — Языкова, В. Конкин — рассказывавший смешное, Меньшов, читающий из Гудзенко. Это люди высокого калибра, умудряющиеся отделять свою духовную жизнь от лицедейства.
Был в «Терре», говорил с С.А. Фестиваль мы проводим фактически за его счет. Говорили о Терехове. Он полагает, что этот парень значительно выше Амутных.
Пришел около II. B.C.: «Я тебя потеряла, всех обзвонила, вдруг вижу: ты сидишь на «НТВ» очень грустный».
Сегодня решающий день.
23 февраля, четверг. День ученого совета. Но сначала вклеиваю старую заметочку Из «Культуры» Это все еще наш друг Бакланов. Все это к вопросу: свои и наши. Или искусство вовремя снова перевернуться. Сколько раз Г.Я. ел хлеб нашего Президента, а вот опять не выгодно.
Писал ли, что все время чувствую за спиной шелест недоброжелательства? В прошлое воскресенье вдруг в ЦДЛ в Малом зале нарисовалась конференция «Будущее Литинститута». Я не пошел, но потом Лебедев Е.Н. и Е.А. Кешокова рассказали. Собрались друзья и последователи Конецкого Арсения. Недавно он подарил мне свою книгу, где о нем пишут «лидер современной поэзии»» А стихов-то нет, один надрыв, одно желание близкой славы.
Кстати, в среду на защите дипломов маленький скандал: встал Левитанский Ю.Д. и сказал про ученицу Т.Бек: «А поэзия здесь и не ночевала».
Еще во время вступительного слова, когда эта ученица читала свои стихи, я тоже заметил: или пустое «штукарство», «арабески», или я ничего не понимаю. Звериная морда «постмодерна» опять получила отпор от русского поэта.
То, что произошло на Ученом совете, так грустно, что даже не хочется писать. Всем олухам я решил дать бой: «Я решил досрочные — я так считаю — выборы, но тогда пусть новый ректор решает все экономические вопросы».
Выступили: В.И.Гусев, М.П. Еремин, Л.А.Озеров, В.В.Сорокин, А.И.Горшков. Гусев: «Вы видите кого-нибудь, кто мог бы Есина заменить?» Еремин: «Закон, когда нет блага и благодати». Всю бучу подняли: Ковский, Смирнов, Калугин — «хорош» ли или нет, С.H. — здесь не надо ставить этого вопроса, надо объявлять выборы». Они считают, что решение, за которое они все проголосовали два года назад о моем сроке в 5 лет, можно отменить. Все это люди, которые пили у меня в доме за мое избрание. Они были главным двигателем на выборах. Я не оправдал их надежд: я все должен был давать им сверх меры и вне очереди.
Именно Калугин и Смирнов получили годовой и полугодовой отпуск на написание докторской диссертации, и оба не написали. Смирнов месяц пробыл в Париже. Первым. Недодал!
Сегодня увидел призрак рассказа о Смирнове. Месть должна быть совершена!