Историки-академисты спокойно взирают на то, как на разных общественных уровнях — от высшего государственного до «кабельно-геббельного» телевизионного — подлинная история искажается и уродуется до неузнаваемости. И такая тотальная фальсификация в духе антикоммунизма и антисоветизма историков из Академии наук не тревожит и не возмущает.
Нередко и сами историки заняты тем же, то есть сознательной и очевидной для информированных людей фальсификацией типа того, что Сталин якобы встретил войну в стельку пьяным, а Берия якобы 21 июня 1941 года «стирал в лагерную пыль» неких «секретных агентов», якобы предупреждавших Сталина о том, что завтра начнётся война.
Даром что Сталин начал 22 июня 1941 года свой день в 5.45 и работал с того дня сутками…
Даром что Берия не только не «стирал в пыль» никаких, к тому же на деле никогда не существовавших агентов, а раз за разом в реальном масштабе времени информировал Сталина о военных приготовлениях по ту сторону границы.
Нет, напропалую, взахлёб, лгать и лгать о той эпохе, то и дело освящать ложь или передержки академическими регалиями — это допустимо.
А если какой-то, пусть не достоверно аутентичный, документ воссоздаёт подлинную историю эпохи (что академисты, как видим, и сами сквозь зубы признают), то это — подлог.
Подлог эпохи для них, оказывается, допустим.
А текст, адекватно воссоздающий эпоху, выходит, недопустим? Его сразу объявляют подлогом, а Кремлёв, повторяю, оказывается виноват уж тем, что господам-академистам хочется кушать и дальше, причём желательно «зелёную» «капусту» западных грантов».
Н-да-а…
Да, мне не предоставили формально достоверных доказательств аутентичности материалов Л. П. Берии. Но имеют ли право профессор Козлов и прочие академисты бездоказательно объявлять эти материалы подлогом?
Именно бездоказательно, потому что убедительных доказательств подлога ни профессор Козлов, ни кто-либо другой из моих оппонентов не привёл!
Возьмём общее право… Его основой — и именно основой так любимого ныне так многими классического буржуазного права — является принцип презумпции невиновности.
Напоминаю, что презумпция — это предположение, которое считается достоверным, пока не доказано законом обратное. По этому принципу всякое лицо считается невиновным, пока не доказана его виновность в установленном законом порядке.
Пока не доказано обратное, юристы считают факт достоверным.
Ситуация с дневниками Берии существует не в сфере юриспруденции, а в сфере истории и исторического анализа, и порядок её рассмотрения устанавливается не законодательством, а нормами научного анализа.
Но разве эти нормы профессором Козловым выдержаны?
Ведь подлог — это ложь. А о какой лжи — в широком историческом смысле — может идти речь, если — в широком историческом смысле — публикацией материалов Л. П. Берии восстанавливается историческая правда?
Переходя от общих рассуждений к тексту дневников Л. П. Берии, отмечу, что даже профессор Козлов не может указать ни на один лживый факт в тексте дневников, если не считать того утверждаемого профессором «факта», что этот, в принципе исторически адекватный, текст якобы не принадлежит перу Берии.
Фактически «экспертиза» профессора Козлова выявила лишь то, что по крайней мере основная часть текста дневников Л. П. Берии или полностью исторически достоверна, или не противоречит объективной исторической картине эпохи, описанной в дневниках.
Но профессор Козлов выделяет в тексте дневников и третий информационный пласт и пишет о нём следующее:
«Тем более такового значения не имеет третий, условно говоря, «личностный» пласт информации о Берии, идущий от Берии, — здесь мы видим не домысел, часто рождаемый увлеченностью идеей, а исключительно сознательную фальсификацию».
Сказать можно, конечно, что угодно.»
Да и написать — тоже, бумага всё стерпит.
Но не мешает помнить: то, что написано пером, не вырубить и топором.
А что здесь написал профессор Козлов?
Он написал, что часть текста дневников (заметим, не весь текст, а лишь один его «пласт») представляет собой «исключительно сознательную фальсификацию».
После такого ответственного заявления можно было ожидать, что мой оппонент тут же приведёт хотя бы одно конкретное подтверждение такого своего утверждения.
Увы!
Ни одного примера не приводится!
Да, если дневники не аутентичны и являются подлогом, то в них обязательно должен присутствовать тот третий пласт, о котором ведёт речь профессор Козлов. Собственно, тогда весь «дневник» только из одного такого пласта и состоит.
Но ведь наличие этого пласта мало лишь предположить — его наличие надо доказать! Не так ли? Причём доказать надо неопровержимо, приводя прямые доказательства, а не досужие рассуждения…
Ну, скажем, если бы в тексте обнаружилась следующая запись: «20 декабря 1940 г. Вчера закончил поэму «Великий Сталин на Кавказе» и читал её на заседании Политбюро в присутствии Кобы. Одобрили, и будем публиковать под псевдонимом «Александр Есенин», — то куда надо было бы отнести такую запись?
К третьему, по классификации профессора Козлова, пласту информации?
А вот это — не факт!
Да, такая информация не подтверждается достоверными документами ни прямо, ни косвенно. Но она достоверными документами и не опровергается! Даже такую запись — саму по себе — профессор Козлов мог бы аттестовать лишь как сомнительную по части достоверности, а не как подложную.
Да! Даже если бы в тексте дневников такая запись имелась, то и в этом случае у профессора Козлова или у кого-либо иного не было бы убедительных оснований для оценки такой записи как результата «потуг» Кремлёва.
А вдруг у Лаврентия Павловича и впрямь имелись скрытые таланты, открыто продемонстрированные Александром Пушкиным и Сергеем Есениным? Писали же стихи брежневский «чекист № 1» Юрий Андропов и горбачёвский «президент СССР» Анатолий Лукьянов.
Даже герой Сталинграда маршал Ерёменко однажды разразился поэмой, как о том свидетельствует поэт Константин Симонов. Правда, в последнем случае Симонов, которому командующий Сталинградским фронтом, вдохновлённый только что одержанной победой, показал свою «поэму», отговорил «собрата по Парнасу» от обнародования своего опуса».
Так почему бы и маршалу Берии быть чуждым тому, чтобы глотнуть порой из Ипокрены — волшебного источника вдохновения, образовавшегося на горе Геликон после удара Пегаса копытом?»
И не только глотнуть, но и попытаться найти благодарных слушателей и ценителей своего творчества среди коллег по Политбюро и ГКО».
То есть если бы в тексте дневников содержались указания на то, что Берия писал стихи или сочинял симфонии, то даже такие указания нельзя было бы определять как результат «умоделия» Кремлёва. А вдруг в лице Лаврентия Берии мы и впрямь имели непризнанного Александра Пушкина или хотя бы Евгения Евтушенко-Гангнуса?
Нет, только если бы в тексте дневников позднее отыскалась другая запись, например: «20 декабря 1949 г. Наконец-то мою поэму «Великий Сталин на Кавказе» опубликовал массовым тиражом «Гослит» в кожаном переплёте с золотым обрезом. Коба предложил заменить псевдоним на «Сергей Пушкин». Оформили постановлением Совмина, так и издали в честь юбилея Кобы», — то вот такую запись профессор Козлов имел бы все основания отнести к «открытому» им третьему информационному пласту дневников и оценить как «исключительно сознательную фальсификацию».
Но профессор Козлов ни на одну подобную запись не указывает. Зато облыжно объявляет все записи, отнесённые им к придуманному им же «третьему информационному пласту», фальсификацией.
Ну-ну…
Подведём итог «пластования» профессором Козловым текста дневников на три пласта и последующего «третирования» этих пластов.
Задумаемся: что признал, сам того, естественно, не желая, профессор Козлов в итоге своего анализа?
А вот, пожалуй, что».
По признанию профессора Козлова:
1. Текст дневников Берии разделяется на три информационных пласта.
2. Первый пласт полностью подтверждается подлинными и достоверными документами.
3. Второй пласт не подтверждается документами прямо, но не противоречит документам.
И хотя информация этого второго пласта, как пишет профессор Козлов, «невнятно, а то и вовсе» не отражена «в подлинных и достоверных документальных исторических источниках», в соответствии с собственной оценкой моего оппонента можно говорить о косвенном подтверждении документами исторической достоверности и второго пласта.
4. Третий пласт не подтверждается какими-либо историческими документами ни прямо, ни косвенно, но и не опровергается ими!
Плюс ко всему этому — по признанию самого профессора Козлова — дневники имеют безупречную хронологию, полностью совпадающую с достоверной исторической хронологией.
Вывод же профессора Козлова из его же собственной констатации оказывается почему-то на удивление нелогичным: «Дневники — плод умоделия Кремлёва».
Ну-ну…
А ведь в трёх томах дневников Берии есть ещё и четвёртый, так сказать, пласт информации, о котором профессор Козлов не упомянул явно не по забывчивости.
Этот пласт — мои развёрнутые комментарии, справки и примечания к дневникам Берии. И это очень немаленький пласт.
Оригинальный текст дневниковых записей Л. П. Берии занимает в общем объёме публикации не так уж и много места. Эти записи, что вполне естественно, — лишь малая часть того, что вошло в три тома дневников. Основную же часть трёх томов составляет мой собственный текст, где я выступаю как комментатор текстов Л. П. Берии.
Подобное соотношение комментируемого текста и комментариев и примечаний к тексту отнюдь не такой уж редкий случай. Например, вся переписка Ивана Грозного с князем Курбским занимает около 50 страниц современного типографского текста. Однако академическое издание переписки Ивана