И сегодня общими усилиями честных исследователей эпохи Сталина это выявляется всё более и более.
Такой поворот дел можно было предвидеть заранее, и уж, во всяком случае, его нельзя было исключать. И поэтому для фальсификаторов истории было очень важно лишить честных исследователей убедительной документальной И ИСТОЧНИКОВОЙ базы для будущей исторической реабилитации Л. П. Берии.
Соответственно, архивные материалы по Берии уничтожались особенно рьяно и тотально и ныне уничтожены, кроме разве что документов советского Атомного проекта, почти подчистую — если даже брать в расчёт такой сомнительный источник, как многотомное «следственное дело» Берии, где нет ни одной очной ставки с ним.
По ряду свидетельств, бумаги Берии уничтожались мешками.
С учётом всего этого надеяться на отыскание оригиналов дневника сегодня не приходится. Похоже, «Павел Лаврентьевич» и его сотоварищи по спасению исторического наследия Берии или знали о том, что оригиналы, с которых они тайно сняли фотокопии, уничтожены, или догадывались об этом. Изъять оригиналы они не могли никак, а копии сняли. Когда появилась компьютерная техника, они создали ещё и электронную версию материалов.
Не исключаю, между прочим, что, хорошо зная Берию, его эпоху и её детали, они могли что-то дополнительно в эту электронную версию и внести, но внести то и так, чтобы дополнения не искажали историческую правду, а чётче проясняли её.
Так или иначе, в виде фотокопий материалы Л. П. Берии были ранее сохранены, а к концу века или в начале нового века эти материалы были перенесены также на электронные носители — винчестеры, дискеты и компакт-диски.
Теперь стояла задача так или иначе обнародовать материалы Л. П. Берии в нужное время и в должной форме.
В хрущёвские, брежневские, горбачёвские, в ранние ельцинские и ельциноидные времена делать это было или невозможно, или преждевременно. Кроме того, если бы делом публикации занялась сама группа «Павла Лаврентьевича» — даже после 1991 года, то мороки было бы через край — где взяли, а на каком основании?
«Вы нарушили то, вы нарушили сё» А докажите, что вы люди, а не верблюды…
И пришлось бы доказывать, но — кому?!
Ведь начиная с горбачёвских и по нынешние времена безнаказанно можно лишь клеветать на эпоху Сталина. Это не только приветствуется, но и стимулируется различными коврижками, пряниками и «пирожками» с «зелёной» «капустой».
А вот честно реабилитировать эпоху Сталина и Берии — дело малоприбыльное, и на этом пути получишь не пироги и пышки, а синяки и шишки.
Не думаю, что «Павел Лаврентьевич» и его группа были людьми робкого десятка. Но все «подводные камни» государственного (точнее — антигосударственного) крючкотворства, продажность горбачёвско-ельциноидных «экспертиз» и тд. они знали явно не понаслышке. Отдай ельциноидам оригинальные фотокопии — они их подменят фальшивками, потом дадут соответствующее «заключение», и доказывай, что ты не верблюд.
Подобная технология была неплохо, похоже, освоена, если судить по «катынским» «документам» 90-х годов. Увы, сегодня имеется слишком много оснований предполагать, что в случаях, неудобных для нынешнего режима, слова «государственная», «экспертиза» и «проведена» надо писать и читать в кавычках.
Поэтому, как я понимаю, «Павел Лаврентьевич» и его группа были аккуратны в выборе стратегии и тактики обнародования материалов Л. П. Берии. Они запустили процесс их обнародования тогда, когда для того начала складываться выигрышная ситуация, одной из деталей которой стало появление ряда объективных книг о Берии, в том числе и книги Кремлёва (Брезкуна) о Берии как «лучшем менеджере XX века».
Ещё раз поразмыслив над ситуацией после появления статьи профессора Козлова, я, как мне кажется, понял «Павла Лаврентьевича» и восхитился им и вновь почувствовал к нему и его товарищам глубокую признательность уже не только за то, что они удостоили своим доверием именно меня, но и за то, что они просто-таки гениально прикрыли меня, передав мне материалы Берии так, как они мне их передали!
Ну, в самом-то деле!
Во-первых, все фотокопии на листах примерно формата A4 не вместились бы не то что в старый портфель крокодиловой кожи, но и в десяток портфелей. А мы встречались всего раз. Поэтому мне показали только часть фотокопий, не отдавая их.
Но ещё существеннее другое, и я это понял лишь недавно! Если бы «Павел Лаврентьевич» передал мне, кроме электронной версии материалов, хотя бы часть фотокопий или тем более их сканов, даже с прикрытой архивной разметкой и т. п., то он тем самым создал бы для меня ту же потенциальную сложность, которая имела бы место для него самого в том случае, если бы материалы Берии обнародовал он.
Так же начались бы вопли о подложности…
Так же была бы предложена якобы «государственная» якобы «экспертиза» с заранее предрешённым «результатом»…
И т. д. и тл.
Вот только обвинить меня в фабрикации фотокопий или сканов было бы проще.
С другой стороны, если бы материалы запустила в оборот группа «Павла Лаврентьевича», то она оказалась бы перед неизбежной необходимостью оправдывать свои действия, приводить сведения о «технологии» и обстоятельствах копирования и т. д.
А так «Павел Лаврентьевич» поставил перед фактом не только меня, но и всех моих возможных добросовестных и недобросовестных критиков и оппонентов.
Прошу быть читателя внимательным и вдуматься в сказанное выше и ниже особенно тщательно и взвешенно.
Тот метод передачи мне лишь текста, материалов Л. П. Берии, а не фотокопий материалов, максимально развязывал руки потенциальному публикатору, то есть Кремлёву. Мне не было нужды много рассуждать о том, аутентичен ли текст, и доказывать его аутентичность. Я получил возможность сразу сосредоточиться на сути — на осмыслении текста и его комментировании. При этом текст предоставлял самые широкие возможности как для его анализа, так и для проверки его — при желании — на подлинность. Хронология дневников, обилие конкретных фактов, имён, цифр, исторических обстоятельств, множество оценок тех или иных фигур или событий самим Л. П. Берией позволяют при объективном анализе установить или отвергнуть аутентичность с высокой степенью вероятия.
Если бы у Кремлёва была хотя бы одна фотокопия оригинала, то доказывать её аутентичность (аутентичность именно фотокопии, а не сведений, в ней содержащихся) вынужден был бы Кремлёв, то есть — я.
А при наличии у Кремлёва лишь электронной версии набранного кем-то текста он мог представить на суд соотечественников и историков лишь сам текст, содержащий те или иные сведения, хронологию и факты.
Не Кремлёв его набирал, не он его отыскал — ему текст просто дали без каких-либо формальг ных гарантий аутентичности.
В этом и был, как я теперь понимаю, весь блеск тактики «Павла Лаврентьевича» и его товарищей. Они прозорливо создали вокруг материалов Берии ситуацию презумпции невиновности!
Теперь не Кремлёв был обязан доказывать аутентичность текста дневников (он обнародовал то, что ему дали), а критики и оппоненты Кремлёва должны были доказывать подложность дневников!
И доказывать доказательно!
То есть, во-первых, сопоставляя достоверные данные с данными текста дневников на предмет установления полного соответствия или, напротив, того или иного несоответствия историческим данным.
Лишь при установлении тех или иных несоответствий можно с той или иной степенью достоверности говорить о частичной или полной подложности текста.
Во-вторых, критики и оппоненты Кремлёва обязаны были сопоставить стиль дневников и стиль текстов, достоверно вышедших из-под пера Берии.
И до тех пор, пока критики Кремлёва неопровержимо не докажут подложности текста дневников, на основании принципа презумпции невиновности дневники следует считать подлинными.
Если, конечно, в «демократической» «России» хотя бы в исторической науке действует принцип презумпции невиновности.
Вот какую мощную интеллектуальную «подушку» обеспечили мне «Павел Лаврентьевич» и его товарищи.
За что я им лишний раз глубоко признателен.
В системном смысле это было проделано безупречно. Задача обнародования материалов ЛЛ. Берии была разделена на две. При этом тот, кто выполнял первую задачу, не мог адекватно обеспечить выполнение второй задачи, и наоборот.
Первая задача — спасение текста в реальном масштабе времени путём фотокопирования с последующим хранением. На этом этапе был произведён и перевод материалов в обезличенный электронный вид, а завершилась эта задача одномоментной передачей материалов лицу, заслуживающему доверия и способному обеспечить подготовку материалов к изданию.
Тем самым была проведена «отстройка» обладателей текста от его комментатора и публикатора. Этим исключалась необходимость для публикатора (то есть для Кремлёва) доказывать аутентичность текстов, поскольку меня априори лишили даже малейших формальных возможностей эту аутентичность доказывать. Доказательства — по принципу презумпции невиновности — обязаны были предоставлять оппоненты.
Вторая задача — непосредственно публикация текстов, после которой любой получал возможность их анализа и критики — от огульной и бездоказательной до детальной и скрупулёзной.
Повторяю, что всё то, что я написал выше, я стал понимать лишь после долгих раздумий над «дублированной» статьёй профессора Козлова. И до неё я не раз ломал себе голову — почему вся передача мне материалов Берии была обставлена так, как она была обставлена? Нечто подобное тому, что написано выше, я предполагал, однако полную ясность, по крайней мере для меня самого, эта версия обрела лишь благодаря тому новому импульсу сомнений, который породила статья профессора Козлова.
Лишний раз подвергнув, по совету Маркса, сомнению аутентичность дневников с позиций профессора Козлова, я в итоге лучше понял мотивы «Павла Лаврентьевича» и тактику его и его товарищей.
Надо полагать, опытнейший «Павел Лаврентьевич» заранее предвидел, так сказать, «эффект профессора Козлова» и не дал ему никаких шансов опровергнуть аутентичность дневников иным способом, кроме как указать на явные