И еще «Collection des Mémoires relatife à la Révolution Française. Mémoires sur les Journées de Septembre, 1792» — яростное, обагренное кровью проклятие в адрес революции; книга вышла в 1823 году. Свидетельства очевидцев, сходные по умонастроению с позицией «Дейли телеграф». Книга изъедена молью, но от этого она мне нравится не меньше, — да и что может быть чище этих дырочек. Такие аккуратные разрушители не могут быть паразитами, как не могут быть паразитами сидящие на цветах пчелы.
У нас с Э. есть некоторые телепатические способности; мы получили убедительные доказательства этого, лежа в нашей односпальной кровати месяц или два назад. Загадав страну, оба назвали Гренландию; из фруктов — дыню. Некоторые другие догадки тоже были очень близко задуманному. Этому может быть только одно объяснение. Рождение мысли сопровождается неким излучением. Часто оно содержит одни общие признаки, и тогда приходится выбирать из них — очертания, цвет, размер или первую букву.
Реципиент должен быть очень пассивным; должен отрешиться от себя и целиком нацелиться на восприятие, должен ждать, пока повторяемая характеристика не всплывет в подсознании. Именно там происходит прием.
Хотелось бы экспериментировать больше, но Э. слишком порывистая. Ей трудно сконцентрироваться и быть хорошим подопытным кроликом.
10 февраля 1957
«Тяжелые времена». Внимательно читаю эту благочестивую, невыносимо правильную книгу — неудивительно, что коммунисты так любят Диккенса; у него, как и у них, универсально-добродетельное отношение к девушкам. Девушкам же это не нравится — становится скучно. Любая приличная девушка с тоски умрет. Но есть и компенсации. Поразительная сцена на террасе у озера, в ней принимают участие двое молодых людей: Том Грэдграйнд, раскусывающий пополам розовый бутон, и Хартхауз, большой мастер по части обольщения[540]. Читая, не можешь удержаться от улыбки — так гениально написана эта сцена, но остальное в книге — журналистика, скучное (и первоклассное) поучение, из-за чего этот прекрасный отблеск запретного мира оказывается по другую сторону великой викторианской стены.
15 февраля
Открытие грустной книги. «Поэтическое наследие Лукреции Дэвидсон» (опубл. 1843); поэтесса умерла в возрасте шестнадцати лет 27 августа 1825 года.
Этому гениальному американскому ребенку удавалось с легкостью писать стихи в духе того времени, вялые, романтические вирши. Благочестивые, изысканные.
Однако есть у нее стихотворение «Жизнь» — такое печальное! В нем за набожностью и отвратительным лицемерием того времени видишь удивительное создание. Симптомы маниакальной депрессии налицо. Это видно. Но «Жизнь» сообщает о поэтессе разные маленькие подробности, и с их помощью она вновь оживает. Девушка сидит в своей комнате и пишет, пишет; лихорадочно ищет слова; она знает, что умрет молодой (они все тогда это про себя знали, но она действительно умерла молодой); она была красива, красива лихорадочной, чахоточной красотой; в своем окне она повесила эолову арфу. Муза арфы.
Два последних стихотворения, написанные, когда она уже знала, что умирает, прекрасны: «Прощание с моей арфой» — замечательный комментарий к ее жизни; связь с внешней средой через самовыражение. «Страх безумия» — поразительное стихотворение.
Оно заканчивается так:
…разгоряченный мозг…
…Остынь, затихни и замри,
Не поддавайся круговерти,
Не дай безумию войти…
Почему стихотворение осталось незаконченным? Очевидная рифма — «смерти». Почему, почему, почему? Оно так и не получило концовки. Замечательная предпоследняя строчка — а еще лучше та, которой нет. Причудливая девушка; она любила тонкую шутку; вся в себе, в своих мыслях.
Напомнила мне о С.
Подобные книги дарят живое впечатление, хотя это и может показаться странным; впрочем, я сам до недавнего времени не мог погружаться в прошлое — тут я имею в виду нечто не совсем обычное, а что-то вроде перехода в параллельный мир. Прошлое — иллюзия, существуют только параллельные миры.
27 февраля
Вчера ездил домой и все рассказал родителям. Они расчувствовались и были нежны, как котята. Первая реакция: ну и дурак же я был, что так долго скрывал наши отношения от них, — а потом подумал: может, именно поэтому они сейчас такие ласковые и понимающие.
2 марта
Сегодня перебрались на новую квартиру — ее снимала наша ухоженная соседка; та переехала в Белсайз-парк. Там ей больше пристало жить.
Прекрасная большая комната окнами на запад — светлая. Мы так долго жили без солнца.
Небольшая спаленка с двуспальной кроватью. Отдельная спальня — неслыханная для нас роскошь. И еще большая кровать.
Мы называем новое жилище квартирой и не лжем; почти не лжем.
Но суета… Просто кошмар; предполагалось, что переезд будет развлечением, а я заболел. Провалялся два дня в постели со странным недомоганием, какая-то необычная лихорадка. Впрочем, Э. сейчас очень добра ко мне.
19 марта
«Беовульф». Свежее впечатление. Написано просто, энергично, мощно, цельно; все общество как на ладони. Такой и должна быть подобная поэзия — заменой эпохи. И тогда в основе последующих археологических дискуссий будет поэма, а не сама эпоха.
И еще современное, искреннее отчаяние от того, в каких условиях пребывает человек; густой, темный фон, на котором льется кровь, звенят деньги и мельтешат викинги.
Э. привела в порядок квартиру; я покрасил пол. Стены белые, чуть сероватого оттенка с намеком на серебристо-салатовый. В прошлом месяце мы купили антикварный стул; вставили в рамки картины. Гелиогравюру рисунка Мерийона[541]. Репродукцию Модильяни. В прошлое воскресенье ездили домой; застолье, обжорство, болтовня. Родители, похоже, были рады. Э. необычно вежлива; нервный отец и ни на минуту не закрывавшая рот мать. Не могу вспомнить, чтобы раньше на столе было столько растительной пищи; блюда следовали одно за другим, потом телевизор, болтовня, кресла, сигареты — и снова за еду. Удушающая атмосфера.
Договорились о свадьбе: в «День дураков», 1 апреля в 10 часов. Но я думаю все переиграть. Не выношу никакой публичности.
22 марта
У меня есть ученица — богатая и вульгарная гречанка из Фессалии. Как она ни старается, ей не удается победить в себе природную верблюжью простоватость. Мне приснился о ней сон. Она — абсолютно голая — стоит и мочится в комнате, где, помимо меня, находится еще несколько человек. «Это все ерунда», — говорит она. Мое безобразное сновидение — из области предательств в снах. Механизм таков: ты составляешь некое смутное представление о человеке. Оно символически отражается во сне. Грубый, неточный символ подсознательно укрепляет впечатление о человеке. Не сомневаюсь, что в этом причина многих необъяснимых антипатий: кто знает, какие страшные сцены разыгрываются в фантастическом мире бессознательного. Основа рационального отношения разрушена; все мы накрененные пизанские башни.
А обратная сторона? Объясняются ли некоторые наши симпатии приятными ассоциациями из снов?
Гречанка вульгарна, но не до такой степени, как теперь, после сна, мне кажется.
Сознание создает пластичные фигуры, мир сновидений отливает их из бронзы.
Мы с Э. ездили в Кентиш и Кэмден-таун за старинной мебелью; удивительно, как эти места отличаются от Хэмпстеда. Обшарпанные, выщербленные, ужасно грязные дома; играющие на улицах дети. Бедно одетые люди, на некоторых кричащая, аляповатая одежда; лавки старьевщиков, дешевые бакалейные лавки. По словам Э., когда она попросила полфунта сыра, ей несколько раз отрезали от куска, пока не получилось ровно столько, сколько она просила; не так, как здесь, где никто не возражает, если придется немного доплатить. Стоял туманный, в розовато-голубой дымке день; рынок Кэмден-тауна оживленный, как все рынки, — люди толкаются, смеются, суетятся, глазеют, обманывают, меняются; от всего этого получаешь эстетическое удовольствие. В конце концов, Хэмпстед похож на Париж.
31 марта
Только что добрались до дома. Р. предпринял еще одну отчаянную попытку нас разлучить. На этот раз он пытался убедить Э. пойти к его психоаналитику. Он проходит курс лечения и хотел бы ввести ее в новый круг общения. Я был в ярости. По этому поводу мы с Э. целую ночь ссорились. Прекратили ссору только за час до отхода поезда на Ли. Это мой день рождения. Неспешная поездка по Эссексу; весенняя природа, примулы, зеленая трава. Родители очень добры, взволнованы, полны планов, просто неистощимы; во мне пробуждается чувство вины. Они хотят, чтобы мы все время были с ними, а Э. так бы и проглотили целиком, как прожорливые цыплята. Надеюсь, позже проблем не возникнет. На свадьбу они подарили 50 фунтов. Надо бы вернуть долг Д. Шарроксу. Однако это сомнительно: ведь последние годы деньги были у нас редкими гостями.
2 апреля
Сегодня мы поженились; серенький день, серенький от тумана, но туман рассеялся, когда мы вышли из дома; Э. в светлом желтовато-зеленом костюме, туфлях оливкового цвета, бежевой шляпке. Встретились с Кемпами, которых не видели много месяцев, они совсем не изменились; даже тысячелетие пронеслось бы Для них как неделя. Встретились в Белсайз-парке, выпили. Я нервничал, боялся, что меня увидят, — в колледже никто ничего не знает. Завтра у меня занятия, и мне было бы трудно выносить любопытные взгляды. Но нам никто не встретился, и мы незаметно проскользнули в бюро регистрации браков. Это что-то вроде зала ожидания, на стене картина, складные металлические стулья, большая позолоченная корзина с увядшими цветами; двое мужчин, один со скучающим видом, слегка под мухой, другой весьма обходительный. Глупейший ритуал — короткий и пустой. Из окна виден чахлый садик и больничная труба, посылающая тонкий завиток дыма в бледно-голубое небо. Я заплатил 11 шиллингов 3 пенса, и мы покинули это заведение, направившись по улице в ближайший паб. А оттуда домой, в нашу прекрасную новую квартиру, где нас ждал вкусный обед, «Асти Спуманте», залитая солнцем комната; и рождалось чувство, что быть женатым хорошо; ведь, в сущности, необходимости в регистрации не было — брак не изменит наших отношений, они за пределами антропологии; и все же теперь мы исполнили чаяния, ожидания или надежды других людей — мы законно сочетались браком, и в нашем взгляде появилось символическое, торжествующее выражение: мы это преодолели.