Вечером ничего особенного. Послушали по радио «Великого Гэтсби». Как всегда, прекрасно. Потом забрались в постель, теплую; вели себя как маленькие дети; спали сладко.
11 октября
Вторник. Все то же самое. Ничего нового.
Во второй половине дня вел дополнительные занятия по греческому переводу. Вечером слушали «Шоу тупиц». Комично-абсурдная программа на радио; острая, живая, непоследовательная. Звучит современно. Новый юмор. Другие программы еще доят старый. Слушая их, мы тоже смеемся, но только по привычке. Наш юмор уже другой.
12 октября
Среда. Ничего нового, только вместо греческого перевода — французский.
В четыре у меня была назначена встреча с Э. у кинотеатра «Плейхаус». Пили чай в одном из бесчисленных новых эспрессо-баров. Китайский чай. Странная, словно пришедшая из 1890-х, служанка — рыжая, белолицая, грациозная фигурка, насурмленные брови.
Хороший фильм «К востоку от Эдема»; вполне приличный, с великолепными актерами — Джулией Харрис и Джеймсом Дином. Насколько они лучше своих английских коллег! Частично это объясняется тем, что драматическую игру в Англии тормозят общественные архетипы: произношение и принципы среднего класса — принятый в стране стандарт для внутреннего пользования. Как это сломить?
Фильм нас несколько раздосадовал взрывом сентиментальных эмоций в конце; хотя, как ни странно, это выглядело вполне логично и жизненно. Удивительно, но хеппи-энд всегда не удовлетворяет; мы жаждем вечных мук и гибели. Э. назвала его просто безвкусным; боюсь, причина тут гораздо серьезнее, более разоблачительная.
13 октября
Днем поход к дантисту. Его отношение ко мне безупречно. Мне предлагаются книги из библиотеки — клавишные произведения Таллиса, «История Англии при Тюдорах», стихи Спендера.
14 октября
Пятница. Преподаю весь день — психологию, историю кино; во время обеда немного выпиваю с Флетчером; тяжелая голова. В пятницу всегда встречаю Э.; в этот раз у меня плохое настроение, спорим, чем заняться. Чтобы прийти к согласию, нужно выпить. Тоска после пива и вина. Мне нужна Э., но мне необходимо также время, время и время, мне нужно читать и писать. Ненавижу бездарно тратить время.
15 октября
Суббота. У Э. один день из четырех — выходной, поэтому сегодня мы долго лежали в постели и любили друг друга; занятие любовью для меня и, думаю, для нее стало таким же здоровым и необходимым, как хлеб. Мне с ней никогда не бывает скучно. Интересно, не потому ли, что к сексу начинаешь относиться как — в основе своей — эгоцентрическому действию. Требуются только две вещи: разумеется, чувственное наслаждение и радость от любви — ощущение, что тебя любят (то есть доставляют удовольствие). Это легко получить — не требуется постоянное возбуждение, новизна. Нужно только относиться к этому как к естественной функции и только потом как к психологической. Э. тает в постели, с легкостью принимая женскую ипостась и становясь Женщиной, я же становлюсь Мужчиной. Я по-прежнему заглядываюсь на хорошеньких женщин, но у меня нет ни малейшего желания узнать, что они представляют собой в постели. Любовь с Э. у меня на первичном уровне, на уровне архетипа; все прочие искушения сюда включены.
Утром ходили за покупками, потом в прачечную самообслуживания. Для меня нож острый ходить туда, такой я сноб, и еще боюсь, что меня там застукают ученицы. Ходил вечером в библиотеку — Марциал[508]. Слушали по Би-би-си пьесу «Стража на Рейне»[509]. А потом поссорились. Э. вдруг взбесило, что у нас нет политических убеждений. Я стал спорить: в прежние времена отношение личности к обществу было важно, теперь важнее отношение личности к себе. Горечь и ненависть, но теперь я научился справляться с этими вспышками ярости — признаю свои ошибки и понемногу убеждаю ее успокоиться и взять себя в руки. Главное обвинение: я несерьезно с ней говорю. Это верно в том, что касается общих этических проблем. Область морали и философии — только моя сфера.
16 октября
Воскресенье. Довольно утомительный день. Э. сердитая, мрачная, ворчливая. Приготовили мясо с красным перцем и фасолью под острым соусом, читали «Санди тайме» и «Обсервер», потом пошли в паб пропустить рюмочку; день холодный, безоблачный, ясный, но ветер пронизывающий. У меня руки чешутся, так хочется писать, но это совершенно невозможно.
Вечером хороший фильм Хьюстона[510] «Алый знак доблести» и Ремю в «Сезаре»[511]. Доброе старое кино. В первом хорошо передана атмосфера сражения середины девятнадцатого века. Проблема страха; чем дальше, тем больше я уверен, что не пошел бы воевать, если б началась война. Ее чудовищная жестокость. Уверен: я самый настоящий трус. Могу рисковать по собственному желанию, но погибнуть под колесами военной машины или по холодному приказу генерала — увольте… Не сомневаюсь, что принесу человечеству больше пользы живой, чем мертвый. Мученичество — пусть, но не участие в бойне.
Чудовищная ложь о величии боя, когда война изображается как полигон, где человек проверяется на прочность. Храбрость, игра со смертью, после чего юноша становится мужчиной. Когда войну станут оценивать без прикрас? И увидят в ней идущий из древности примитивный обряд посвящения?
Вчерашнее требование Э., чтобы каждый был предан идее, — то есть дух войны должен быть в каждом человеке. Выходит, хорошо быть преданным идее, хорошо быть закаленным, постоянно рискуя, — а вот человеколюбие — источник страданий.
17 октября
В понедельник, как обычно, унылое настроение; холодно, неуютно. Шел дождь, а это всегда скверно. Мои единственные туфли промокают, а синтетический плащ разорвался. Сейчас я увлечен Марциалом, он такой же оригинальный, подлинный и сочный, как Вийон, мощный характер. Зоркий, язвительный взгляд словно из нашего времени. Сейчас он звучит современно.
Вечером мы переставили кухонную мебель; в холодную погоду большая комната становится нежилой.
18 октября
Читаю «Горное озерцо»[512]. Удивительно, что такой исключительный арбитр, как Коннолли, пишет не безупречно; никто не может сомневаться в ее искренности. Но результат — в романе героям тесно; образец не классическая Греция, а Византия. И еще — это не совсем правдивая история, а великолепное изображение того, что могло бы быть; картина мира, где все случается к худшему.
19 октября
Э. отсутствует вечером, поэтому я перечитал первое действие «Молодого человека». Что-то выходит.
20 октября
Весь день дождь. У меня только одна пара непромокаемой обуви — старые, добротные туфли, купленные в Пуатье. И никакого плаща.
Вечером снова Марциал; очарован им. Тонкость семнадцатого столетия, цинизм двадцатого, но жгучая ненависть и горечь всегда к месту. Каждому городу нужен бич Марциала. Ночью — любовь, свежая, как фруктовый сад. Подумать — может, в ней главная гармония?
21 октября
Магия слов. Я мог бы их заинтересовать, но восемнадцатилетняя девушка — самое интровертное создание на свете.
Идем в кино с Э.; вечер ветреный, холодный. В такую погоду особенно приятно лежать в постели.
22 октября
Суббота; пьеса. Работа идет медленнее, чем раньше. Приходится все проигрывать; меня увлекают призрачные идеи, побочные линии. Магазины, поздний обед; обычный распорядок, когда Э. работает по субботам. Вечером пришли Шейла Ли и супруги Арда — напряженные, явно несчастные в браке люди. Похоже, жена страдает — она натура утонченная, муж ей не пара. Он работает в «Таймс». Говорит громко, уверенно. Оба с изумлением смотрели на Шейлу; та рассказала забавную историю об Э. Реймонде — он живет этажом ниже и однажды вечером поднялся к ней с просьбой, чтобы она не пускала кошку на пол (покрытый толстым ковром), так как шум мешает ему сосредоточиться.
От всего этого я несколько устал. Глинтвейн и скучный разговор; впрочем, я все разговоры нахожу скучными.
23 октября
Воскресенье. Немного поработал над пьесой; читал воскресные газеты; посмотрели еще один фильм — «Глубокое синее море». На наш взгляд, лучше всех Вивьен Ли, остальные — как-то не на месте. Но большинство думает иначе.
24 октября
Понедельник. Вечером оклеивали обоями ширму и слушали «Путешествие в Индию». Словно участвуешь в казни; это не назовешь литературой, скорее историей. Нежно-зеленые обои с мелким рисунком. Напоминает Матисса. В остальном — Марциал и пьеса.
25 октября
Встреча с Роем; начал разговор он бойко, но под конец упал духом; обычная неуемная жалость к себе, искажение ситуации — дабы оправдать свое отчаяние. Все шло по тому же кругу: «Почему я должен страдать, почему я все еще люблю Э. и позволяю ей любить тебя, а тебе ее, и вам обоим быть счастливыми?» Наше счастье приводит его в бешенство; он настоящее воплощение зависти. Говорить с ним больше пристало врачу. Нужно, чтобы его баловали, ублажали, обуздывали. Ум его работал с поразительной непоследовательностью; он противоречил себе, почти не слушал меня, выхватывал отдельные слова и привязывался к ним. И повторял одну и ту же фразу: «Не понимаю, почему меня бросили?»
— Видишь ли, — сказал я. — Выросла каменная стена.
Потом он заявил:
— Вы не осознаете мое положение. Пора вам и обо мне подумать.
— Мы думаем.
И все опять по новой.
Вчера вечером он утверждал, что создал Э. и потому она не может его оставить. Комплекс Мефистофеля. Я обвинил его в том, что он потерял Э. как раз по этой причине: увидел в ней, как в зеркале, свое отражение. Рой знал, какой он внушаемый.
26 октября
Только вчера вечером Р. сказал, что никогда больше не хочет видеть Э., и вот сейчас снова с ней встречается. Я уже серьезно думаю, что он подвинулся рассудком.