- здесь. Но ничего - "закаляюсь". Очень большое значение будет иметь то, какие вести мать привезет из Чистополя. Вот уж и не о чем писать - разве что о скуке, дожде и грязи за окном и скрипящих колесах телеги.
Дневник N 10 27 августа 1941 года
Георгий Эфрон Вчера вечером - ночью - получил телеграмму от матери из Чистополя следующего содержания: "Ищу комнату. Скоро приеду. Целую". Сейчас вечер. Лил дождь. Писал о Париже; болит голова. За окном мычат коровы. Прочел пьесы Шоу "Первая пьеса Фэнни" и "Андрокл и Лев" - прекрасно, очень остроумно. Плохо себя чувствую.
Дневник N 10 29 августа 1941 года
Георгий Эфрон Вчера приехала мать. Вести из Чистополя, en gros3, таковы: прописать обещают.
Комнату нужно искать. Работы - для матери предполагается в колхозе вместе с женой и сестрами Асеева, а потом, если выйдет, - судомойкой в открываемой писателями столовой. Для меня - ученик токаря. После долгих разговоров, очень тяжелых сцен и пр., мы наконец решили рискнуть - и ехать. Матери там говорили:
"Здесь вы не пропадете". Здесь - работы нет. Там же много людей, и пропорционально можно ожидать больше помощи. Сегодня рыскал по городу в поисках работы. Был в универмаге, в банке, в институте, на почте - нигде никаких мест.
Быть кассиром на заводе - к чорту. Там хоть буду токарем. Туда должны приехать три завода. Там есть писательская молодежь, с которой я познакомлюсь, там есть Лейтес и Асеевы, которые помогут, там откроют столовую и какую-нибудь работу уж выдумают для матери. Итак, мы решили ехать завтра. С нами едет один старик, который достанет - постарается достать - завтра подводу, чтобы отвезти вещи на пристань. Самое трудное - найти подводу здесь и комнату там. Но нужно рискнуть.
Асеевы так советовали. Celui qui ne risque rien n'a rien.1 Главное сейчас: подвода и выписка. Завтра утром пойду выпишусь и снимусь с военного учета. В Елабуге мало писателей и никаких перспектив работы. В Чистополе - неизвестность, но все-таки обещали, что постараются, чтобы это место судомойки осталось за матерью, а до этого - колхоз.
Дневник N 10 30 августа 1941 года
Георгий Эфрон Вчера к вечеру мать еще решила ехать назавтра в Чистополь. Но потом к ней пришли Н. П. Саконская и некая Ржановская, которые ей посоветовали не уезжать.
Ржановская рассказала ей о том, что она слышала о возможности работы на огородном совхозе в 2 км отсюда - там платят 6 р. в день плюс хлеб, кажется.
Мать ухватилась за эту перспективу, тем более, что, по ее словам, комнаты в Чистополе можно найти только на окраинах, на отвратительных, грязных, далеких от центра улицах. Потом Ржановская и Саконская сказали, что "ils ne laisseront pas tomber"2 мать, что они организуют среди писателей уроки французского языка и т.д.
По правде сказать, я им ни капли не верю, как не вижу возможности работы в этом совхозе. Говорят, работа в совхозе продлится по ноябрь включительно. Как мне кажется, это должна быть очень грязная работа. Мать - как вертушка: совершенно не знает, оставаться ей здесь или переезжать в Чистополь. Она пробует добиться от меня "решающего слова", но я отказываюсь это "решающее слово" произнести, потому что не хочу, чтобы ответственность за грубые ошибки матери падала на меня.
Когда мы уезжали из Москвы, я махнул рукой на все и предоставил полностью матери право veto1 и т.д. Пусть разбирается сама. Сейчас она пошла подробнее узнать об этом совхозе. Она хочет, чтобы я работал тоже в совхозе; тогда, если платят 6 р. в день, вместе мы будем зарабатывать 360 р. в месяц. Но я хочу схитрить. По правде сказать, грязная работа в совхозе - особенно под дождем, летом это еще ничего - мне не улыбается. В случае если эта работа в совхозе наладится, я хочу убедить мать, чтобы я смог ходить в школу. Пусть ей будет трудно, но я считаю, что это невозможно - нет. Себе дороже. Предпочитаю учиться, чем копаться в земле с огурцами. Занятия начинаются послезавтра. Вообще-то говоря, все это - вилами на воде. Пусть мать поподробнее узнает об этом совхозе, и тогда примем меры. Какая бы ни была школа, но ходить в нее мне бы очень хотелось. Если это физически возможно, то что ж… В конце концов, мать поступила против меня, увезя меня из Москвы. Она трубит о своей любви ко мне, которая ее poussй2 на это.
Пусть докажет на деле, насколько она понимает, что мне больше всего нужно. Во всех романах и историях, во всех автобиографиях родители из кожи вон лезли, чтобы обеспечить образование своих rejetons3. Пусть мать и так делает. Остаемся здесь? Хорошо, но тогда я ухвачусь за школу. Сомневаюсь, чтобы там мне было плохо. Единственное, что меня смущает, - это физкультура. Какой я, к чорту, физкультурник? Дело в том, что число уроков физкультуры, вообще военной подготовки, сильно увеличено - для меня это плохо, в этом моя слабость. Но, по-моему, всегда смогу наболтать, что был болен и т.п. Возможно, что мой проект со школой провалится - впрочем, по чисто финансовым соображениям. Самые ужасные, самые худшие дни моей жизни я переживаю именно здесь, в этой глуши, куда меня затянула мамина глупость и несообразительность, безволие. Ну, что я могу сделать? В Москву вернуться сейчас мне физически невозможно. Я не хочу опуститься до того, чтобы приходить каждый день с работы грязнющим, продавшим мои цели и идеалы.
Просто школа - все-таки чище, все-таки какая-то, хоть и мало-мальская, культура, все-таки - образование. Если это хоть немного возможно, то я буду ходить в школу. Если мы здесь остаемся, то мать должна поскорей прописаться. Все-таки неплохо было бы иметь 9 классов за плечами. Учебников у меня нет, тетрадей - тоже. Мать совершенно не знает, чего хотеть. Я, несмотря на "мрачные окраины", склонен ехать в Чистополь, потому что там много народа, но я там не был, не могу судить, матери - видней. Нет, все-таки мне кажется, что, объективно рассуждая, мне прямая польза ухватиться за эту школу обеими руками и крепко держаться за нее. А вдруг с совхозом выгорит? Тогда я останусь с носом. Нужно было бы поскорее все это выяснить, а то если я буду учиться в школе, то нужно в эту школу пойти, узнать насчет платежа, купить учебники… Соколовский все еще не вернулся из Берсута. Держу пари, что он там устроится. Мое пребывание в Елабуге кажется мне нереальным, настоящим кошмаром. Главное - все время меняющиеся решения матери, это ужасно. И все-таки я надеюсь добиться школы. Стоит ли этого добиваться? По-моему, стоит.
Дневник N 10 (продолжение) 31 августа - 5 сентября 1941 года Георгий Эфрон За эти 5 дней произошли события, потрясшие и перевернувшие всю мою жизнь. 31-го августа мать покончила с собой - повесилась. Узнал я это, приходя с работы на аэродроме, куда меня мобилизовали. Мать последние дни часто говорила о самоубийстве, прося ее "освободить". И кончила с собой. Оставила 3 письма: мне, Асееву и эвакуированным. Содержание письма ко мне: "Мурлыга! Прости меня. Но дальше было бы хуже. Я тяжело-больна, это - уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але - если увидишь - что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик". Письмо к Асееву: "Дорогой Николай Николаевич! Дорогие сестры Синяковы! Умоляю вас взять Мура к себе в Чистополь - просто взять его в сыновья - и чтобы он учился. Я для него больше ничего не могу и только его гублю. У меня в сумке 450 р. и если постараться распродать все мои вещи. В сундучке несколько рукописных книжек стихов и пачка с оттисками прозы. Поручаю их Вам. Берегите моего дорогого Мура, он очень хрупкого здоровья. Любите как сына - заслуживает. А меня - простите. Не вынесла. МЦ. Не оставляйте его никогда. Была бы безумно счастлива, если бы жил у вас. Уедете - увезите с собой. Не бросайте!" Письмо к эвакуированным: "Дорогие товарищи! Не оставьте Мура. Умоляю того из вас, кто сможет, отвезти его в Чистополь к Н. Н.
Асееву. Пароходы - страшные, умоляю не отправлять его одного. Помогите ему с багажом - сложить и довезти. В Чистополе надеюсь на распродажу моих вещей. Я хочу, чтобы Мур жил и учился. Со мной он пропадет. Адр. Асеева на конверте. Не похороните живой! Хорошенько проверьте". Вечером пришел милиционер и доктор, забрали эти письма и отвезли тело. На следующий день я пошел в милицию (к вечеру) и с большим трудом забрал письма, кроме одного (к эвакуированным), с которого мне дали копию. Милиция не хотела мне отдавать письма, кроме тех, копий. "Причина самоубийства должна оставаться у нас". Но я все-таки настоял на своем. В тот же день был в больнице, взял свидетельство о смерти, разрешение на похороны (в загсе). М. И. была в полном здоровии к моменту самоубийства. Через день мать похоронили. Долго ждали лошадей, гроб. Похоронена на средства горсовета на кладбище. 3го числа я закончил переукладку всех вещей (вещи матери - в одну сторону, мои - в другую), и все было готово для отъезда. С помощью Сикорского и Лельки перевез на ручных тележках весь багаж на пристань, сдал на хранение его.
Все эти дни ночевал у Сикорского. Продал на 80 р. продовольствия хозяйке, купил за 55 р. башмаки в универмаге. Простился с Димкой, Загорскими, Лелькой и к вечеру 3го был на пристани, где ждал парохода вместе с неким Осносом (доцентом ИФЛИ), который возвращался в Чистополь из Елабуги и значительно помог мне в таскании вещей, билетах и т.д. Хорошо, что я с ним поехал. Пароход "Москва" был битком набит - а en йclater1 - эвакуированными, мобилизованными, все это воняло и кричало, и сесть туда не пришлось - не пускали. Наконец - часам к 12и ночи - сели на пароход "Молотов - Скрябин" в 3й класс, перетащили вещи и утром 4го были в Чистополе, после очень душного путешествия с грязными цыганами и пьяными мобилизованными. Хорошо, что я быстро уехал из Елабуги - там мне было невмоготу и все противно и растравительно. Приехав в Чистополь, я позавтракал у Осноса и пошел к Асеевым. Асеев был совершенно потрясен известием о смерти М. И., сейчас же пошел вместе со мной в райком партии, где получил разрешение прописать меня на его жилплощади. В тот же день - вчера, перевезли - я и Н. Н. - все вещи от пристани к нему домой. Мы начали обсуждать положение. Дел