Я попробовал идти официальным путем - у меня ничего не вышло (что я и предполагал).
Теперь придется действовать через знакомых, и только через них, потому что они-то, возможно, что-нибудь для меня и найдут, - а я сам пытался "найти", но ничего не нашел. Эта проблема должна как-нибудь разрешиться. Если она не разрешится (в смысле кружка, студии, частного преподавателя и т.п.), то что ж - придется работать одному и разрешаться от бремени в тяжелых родах какой-нибудь пошлятинкой, которая мне будет стоить неимоверных усилий. Если мне это не опротивеет, то что ж, может, я чего-нибудь и добьюсь, но это может меня отвернуть от художества. Чорт его знает, как это разрешится?! Вчера был у Иэты - она очень милая. Она, мне кажется, умнее и Майи, и Мирэль. У нее красивые глаза - это факт. У нее тоже неприятности: она учится в студии, и ей приходится ездить за город, где студия. Она хочет поступить в ИЗО-Институт, но я сомневаюсь, что ей это удастся, потому что директор этого института - Грабарь, а она о нем весьма нелестно отзывается; говорит, что это чрезвычайно неприятный, капризный старик, "тиран" и т.п. Да, Иэта, конечно, умнее и Майи, и Мирэль. Она просто умеет связно, логически рассуждать, сохраняя при этом свою женственность (логика и женственность редко идут вместе). Я у нее долго сидел, и мы много говорили.
Она очень жалеет французов. Конечно, Иэта капельку наивна, но только капельку.
Она уезжает на подмосковную дачу. Приглашала меня приехать. У нее неплохая библиотека. Что мне в ней нравится, это то, что она дельная, активная. Сегодня не слушал новостей по радио, так как лег к? 3-го и проспал новости. Вчера до? 2-го сидели с Вильмонтами (которые скоро уезжают на дачу) в кафе "Националь".
Там симпатично и хорошие "Кафе Гласэ"1 и морс. Кажется, с той комнатой, которую предполагали Вильмонты для нас, ничего не вышло. Опять встает призрак Сокольничьей комнатушки и окраины. Неужели выйдет так, что придется все-таки въехать туда? Я все-таки не хочу этому верить. Поживем - увидим. Мне осталось купить четыре учебника - и я буду рыскать по городу, чтобы их найти. Меня беспокоит проблема художника. Я - график, но мне придется пройти через масло, акварель и т.п. штуки, которые я не переношу. Я не переношу атмосферы художников, этой "творческой" атмосферы, где говорят о "воздухе", "объеме", "воздушности" и прочей мерзости и где говорят с благоговением о "великих художниках", что меня тоже бесит. Может, у графиков другая терминология, менее раздражительная для меня. Вообще я очень люблю графику (перо, карандаш, тушь, гравюру и т.п.) и не переношу живопись (масло, акварель), но если я буду учиться, то мне придется через это пройти. Мне главное, чтобы из меня вышел бы хороший график (иллюстратор, карикатурист). Я знаю, что я имею большие графические способности: так говорили Кравченко, Фальк, Кукрыниксы, Радлов. Но меня тоже очень пленяет литературное призвание, Институт западной литературы. Вообще для меня настал период сомнений.
Пока я немного знаю художественную среду и неплохо знаю писательскую.
Писательская меня привлекает больше. Конечно, об этом рановато думать. Еще до института будет армия, до армии три года. Меня, по правде сказать, не очень пленяет "трудный путь художника", опять-таки, чорт его знает, как это все обернется? Стоит здоровая жара, даже противно. Пойду рыскать по городу за книгами (учебниками). Скоро, очевидно, приедет Митька. Нужно будет с ним встретиться. Пока "художественные" перспективы таковы - работать одному над натюрмортом! Какая мне предстоит скука! Но может быть, из этой скуки и выскочит какая-нибудь правда.
Дневник N 7 1 июля 1940 года
Георгий Эфрон Погода испортилась. Льет дождь, и в комнате очень темно. Мать не хочет зажигать света. Вчера был Муля. Он удивляется, почему я еще не пошел к Оболенской (знакомой отца - художнице). Он говорит, что я очень ленив - и оттого еще не пошел. Мне надоела эта волынка таскания по художникам и вообще вся эта моя "проблема".
Хотелось бы жить нормально. У нашей квартиры - соседка (Габричевская), у которой муж - художник. Муля и мать советуют мне обратиться к этой Наталии Алексеевне - показать рисунки и попросить совета (раз у нее муж художник). Хотя из этого может что-нибудь выйти, потому что ее муж знает много художников и может помочь в деле моего художественного обучения (предположение), но мне противно заваривать эту кашу; идти к этой Наталии Алексеевне с просьбой (хотя она симпатичная женщина), как какой-то "молодой начинающий", опять слушать критику или ненужную хвалу; знакомиться с ее мужем и попадать в какой-то новый механизм событий, все это мне отнюдь не нравится. Главное то, что я совсем не знаю, выйдет ли из меня художник или нет, и что я имею исключительно глубокое отвращение к живописи и натюрморту. Я хочу быть графиком, но графиком нельзя быть, не постигнув живописи и не преодолев огромной работы. Вот эта работа-то мне и неприятна и отвратительна. Главное, я добиваюсь, добиваюсь, а когда добьюсь того, что меня будут учить чрезвычайно скучным (как они мне сейчас, по крайней мере, кажутся) вещам, то возможно, что сам буду себя проклинать за то, что так упорно добивался. Но это все пустяки. Во всяком случае, нужно "попробовать".
Если мне слишком опротивеет вся эта "черная работа", то никогда не будет поздно ее бросить; если же я увлекусь живописью и рисунком, то это будет хорошо и мне на пользу, и тем лучше. Так что попробовать, во всяком случае, нужно. Но один (только один) работать над "черной работой" я отнюдь не намереваюсь. Я буду работать и один - это другое дело. К чорту советы из МОССХа - работать упорно одному и т.п.
В общем, попытаться нужно чего-нибудь добиться - авось что-нибудь выйдет. Сам процесс этого "попытывания" (беганье по городу, по МОССХу, по художникам, собирание мудрых советов и пр.) мне лично противен. Но нечего делать. Права французская поговорка: Celui qui ne risque rien n'a rien (тот, кто ничем не рискует, ничего не имеет). Это верно - рисковать нужно; в сущности, я даже ничем и не рискую, кроме скуки. Но этот "художественный" вопрос скоро разрешится.
Да, попытаться нужно. Даже если из меня и не выйдет художника (что возможно), то все-таки попытаться нужно (попробовать свои силы). Муля вчера говорил, что война империалистическая, предпринятая французским правительством против Германии, превратилась в борьбу национально-освободительную французского народа против завоевателей и что капитуляция Франции является венцом политики предательства французской буржуазии. Он тоже говорил, что он слышал, будто бы Париж был накануне коммунистического восстания, которое бы сорганизовало сопротивление немцам (и мы бы тогда им помогли - коммунистам), и оттого французская буржуазия заключила мир с Германией, чтобы уберечься от коммунизма. Я в это не верю.
Никакого восстания не должно было быть, и я очень сомневаюсь, чтобы французский народ хотел бы продолжать войну. И что это за история, что коммунисты смогли бы организовать сопротивление при нашей помощи! Впрочем, сейчас все возможно. Но все же в эту версию я не верю. А Муля на меня набросился, почему я придерживаюсь иного мнения, точно уже установлено, что его мнение единственно правильное! А я просто говорил, что французский народ теперь расплачивается за ошибки своих правителей и что такая непопулярная война вряд ли могла превратиться в национально-освободительную. Вообще исключительно трудно разобраться в политической обстановке с точки зрения выгоды СССР и коммунизму. Муля говорит, что быстрая победа Германии над Англией обеспечит сильную фашистскую Европу и создаст прямую угрозу СССР. То же самое будет, если Англия заключит мир с Германией. Если же война затянется, если Германия и Италия будут иметь против себя англо-американский блок (под руководством США), то это будет нам выгодно, так как это ослабит капиталистические страны и сделает почву благоприятной для коммунистических революций. Значит, короче говоря: победа Германии нам невыгодна, а затяжная война нам выгодна. Муля говорит, что никакой "дружбы" с Германией у нас нет и не было; что договор о ненападении и дружбе был просто нужным в данный момент маневром, чтобы избежать войны между Германией и СССР, чтобы обмануть планы англо-французского империализма, который рассчитывал на эту войну. Планы англо-французского империализма были обмануты этим договором. Англо-французский империализм надеялся натравить Германию на СССР (или наоборот - СССР на Германию), а вследствие маневра нашего и Германии был вынужден драться сам. Но мы знаем, что победа (окончательная) Германии создаст сильную фашистскую Европу, чрезвычайно опасную для СССР и для коммунизма. Поэтому мы принимаем "контрмеры" - Западные Украина и Белоруссия, некоторые части Финляндии, "коммунизация" и "обезвреживание" Литвы, Латвии и Эстонии и, наконец, присоединение к СССР Бессарабии и Северной Буковины. Это мы все делаем на случай, если под руководством Германии Европа двинется на нас. Потому, чтобы помешать необычайно опасному для нас усилению Германии, нам выгодна затяжная война. Если это знали коммунисты в Париже, то версия предполагаемого восстания делается правдоподобной. Если французские коммунисты поняли, что у нас нет "дружбы" с Германией, что это только маневр, необходимый для усиления коммунистической страны, если они поняли, что их сопротивление Германии может только послужить делу коммунизма (СССР), то мысль о восстании становится правдоподобной. Значит, французская буржуазия, возглавляемая Пэтеном, предала народ, который хотел сопротивляться? Но тогда позиция Торэза и коммунистов совпадает с позицией бывшего премьер-министра Рейно, генерала де Голля, и Черчилля, и Чемберлена. Воможно ли такое совпадение?
Возможно, конечно. Во Франции префектом полиции назначен крайне правый Кианн, да и все правительство состоит из крайне правых. Значит, если крайне правые за мир, то крайне левые (коммунисты) - за продолжение войны? Но как объяснить, что и правый Рейно, и коммунист Торэз оказались в "одной тарелке"? Рейно, очевидно, патриот и стоит за сохранение целостности Франции в экономическом и территорьяльном отношении, за ее "буржуазную независимость", а Торэз - тоже стоит за независимость Франции и за коммунизм; он стоит за продолжение войны, потому что знает, что это на