Придется шляться к знакомым знакомых, чтобы достать каждую вещь. Х.. со всем.
Лишь бы сохранились дневники, тетради и учебники. Я буду ходить в школу через 5 дней. Х.. со всем. Нужно быть эгоистом. Довольно мифических комнат и переездов.
Х.. со всем. А я пойду в школу. Мать плачет и говорит о самоубийстве. Факт, что положение ужасное. Плевать, плевать и плевать. 12.30 - в? 10-го был Муля. Мы написали телеграмму в Кремль, Сталину: "Помогите мне, я в отчаянном положении.
Писательница Марина Цветаева". Я отправил тотчас же по почте. Теперь нужно будет добиться Павленко - чтобы, когда вызовут Союз писателей, там сказали бы, что мы до 1-го должны отсюда смываться. Все возможно. Может быть, нам предоставят комнату из-за этой телеграммы. Во всяком случае, мы сделали, что могли. Я уверен, что дело удастся. Муля узнал, что Майзель уже имела дело с уголовным розыском и что она аферистка. Он ей пригрозил обратиться в угрозыск и сказал, что все про нее знает. Она сказала, что завтра к нему придет с человеком, который сдает комнату. Если она завтра не придет, то Муля идет в угрозыск. Так что мы сегодня обратимся к Павленко (если он в городе), во-вторых, скоро должен приехать Толстой, и жена его по телефону обещала ему передать, что матери нужно его видеть. Мы все сделали, что могли. Я уверен, что дело с телеграммой удастся.
Говорят, что Сталин уже предоставлял комнаты и помогал много раз людям, которые к нему обращались. Увидим. Я на него очень надеюсь. Увидим, придет ли завтра Майзель к Муле с этим человеком (Кисиным). Иначе - угрозыск во 2-й раз - и это высылка из Москвы. Во всяком случае, мы сделали, что могли. Сегодня должен звонить Тарасенков. Наверное, когда Сталин получит телеграмму, то он вызовет или Фадеева, или Павленко и расспросит их о матери. Увидим, что будет дальше. Я считаю, что мы правильно сделали, что написали эту телеграмму. Это последнее, что нам остается сделать. Сегодня пойду за тетрадями в школу. Увидим, что даст эта телеграмма. Писатели могут только предлагать Дом отдыха, а это нам не нужно.
А вдруг выйдет, и телеграмма даст свой эффект? Вполне возможно. Сейчас мать будет звонить секретарше Павленко, Скудиной, чтобы знать, здесь ли Павленко и как его поймать. Во всяком случае, все усилия сделаны. Страшно хочу есть.
Майзель известна «тем», что берет авансы и не дает комнаты. У нее уже было дело с угрозыском по этому поводу. У меня вновь вера в какое-нибудь "комнатное чудо".
Надеюсь на телеграмму. Павленко будет 30-го. Сейчас он на даче. Хочу есть. Вчера виделся с Митькой. Он мне позвонил, и мы с ним условились в 9 час. вечера. Были и в "Мороженом" на ул. Горького, были и в "Национале", и очень хорошо провели время. У меня деньги есть, и это хорошо - можно покушать. Сегодня куплю еще 10 тетрадей. Сегодня будет звонить Тарасенков. Мы с Митькой много болтали, смеялись, хорошо поели в "Национале". Да, деньги нужно иметь. Митьке скоро сошьют новый костюм. Мы с ним, очевидно, будем встречаться по выходным дням. И это очень хорошо. Я уломал-таки мать позволить мне с ним встречаться. Теперь она позволяет.
Но Муле я ничего не говорю, и она тоже ничего не будет говорить. Хочу есть.
Будут котлеты - вот это хорошо. Я рад, что скоро начнется школа. Это здорово - телеграмма Сталину! Увидим, что из этого выйдет. Сегодня мать напишет письмо Павленко и передаст его Пастернаку, который живет в двух шагах в Переделкино на даче от Павленко и ему передаст. Он сегодня уезжает обратно на дачу. Страшно хочу есть. Куплю тетради сегодня. Есть, есть, есть. Да здравствуют котлеты с маслом! Это факт, что это очень вкусно и питательно. Я предпочитаю, бесспорно, брюнеток - их труднее добиться. Но любят они горячее и лучше, чем блондинки.
Митька хвастался, что он спал со своей преподавательницей немецкого ("une brune, qui a du style, mon vieux je ne te dis qu'зa!"1). Несмотря на то, что он принадлежит к такой плохой семье, я к нему отлично отношусь, и он мой единственный друг. Он мне нравится, и мы с ним отлично ладим. Сегодня завезу письмо Пастернаку.
Дневник N 8 30 августа 1940 года
Георгий Эфрон Сегодня приезжают Северцевы. Мы решили поставить все ящики в большой комнате Габричевских - они предлагали жить здесь до их приезда. Значит, просто перетаскаем с помощью Мули вещи из комнаты в комнату. А ночевать и обедать будем в Лилиной комнате. Вчера мать говорила с Павленко, который ее вызвал в Союз. Он сказал, что говорил о ней в Литфонде, был очень мил и направил ее туда. Она пошла, и в Литфонде обещали сделать все, что могут, чтобы найти комнату в наикратчайший срок. Телеграмма еще не имела действий. Может быть, Литфонд действительно что-нибудь и найдет. Я на это очень надеюсь. А пока будем у Лили.
Завтра пойду в школу - узнаю, в каком классе буду учиться. А послезавтра пойду в 9 часов туда же - на демонстрацию Международного юношеского дня. Послезавтра будет первый мой контакт со школой и с будущими соучениками. Для меня это как холодный душ - или как в первый раз окунаешься в море - сначала зверски холодно, а потом можно плавать. Завтра будут вывешены списки, и я, таким образом, узнаю, в каком я классе. Спрошу, как мне узнать 1-го мой класс, с которым я буду "дефилировать"1. Да, это будет как холодный душ, но потом все пойдет хорошо.
Значит, в течение недельки-двух я буду в школу ходить от Лили. Интересно, что нам найдет Литфонд. Может, гадость, а может, хорошую комнату. Сегодня, очевидно, перевезем к Лиле, что берем туда, и перетащим вещи в комнату Габричевских.
Сегодня предстоит опять укладка, как вчера.
Дневник N 8 1 сентября 1940 года
Георгий Эфрон Вчера мать вызвали в ЦК партии, и она там была. Мы с Вильмонтом ее ждали в саду-сквере "Плевна" под дождиком. В ЦК ей сказали, что ничего не могут сделать в смысле комнаты, и обратились к писателям по телефону, чтобы те помогли. Очевидно, письмо к Сталину попало в секретариат, до него не дошло, из секретариата было отправлено в культурно-просветительный отдел ЦК - и там они ничего другого не могли, конечно, сказать. Так что с телеграммой и помощью из ЦК дело провалилось.
Хорошо уже то, что из ЦК рекомендовали Союзу писателей устроить мать. Приходится, в смысле комнаты, рассчитывать только на помощь Литфонда. Тэк-с. Если бы телеграмма дошла до Сталина, то, конечно бы, с комнатой было улажено. Мать в подавленном настроении: "она москвичка, ее отец воздвигнул Музей изящных искусств, она поэт и переводчица, ей 47 лет и т.п., и для нее нет места в Москве".
Я ее отлично понимаю. Авось все устроится. Сегодня был на демонстрации МЮДа, вместе со школой. Контакт установлен, и все ко мне чудно относятся, так что с этой стороны "порядочек", как говорят. Школа довольно культурная - как надо.
Очень общественная. Все в порядке - с этой стороны. Вчера были у Вильмонтов и обедали с ними, а потом все вместе пошли к Тарасенковым - и пили чай и кахетинское вино. Тарасенков и жена живут у родителей этой жены, так что атмосфера маленько мещанская. Когда я бы женился, я бы, конечно, не пошел бы жить у belle-mиre1, а нет! Все время быть на глазах - какая гадость! Митька завтра идет в 9 часов утра в школу (в 1-ю смену). Так что он сегодня непременно должен быть дома. Но я ему звонил, звонил, а там никто не отвечает. Непременно хочу с ним сегодня повидаться. Авось приедет сегодня (если он завтра собирается идти в школу, то он, конечно, должен скоро приехать). Я непременно с ним хочу сегодня встретиться. Завтра, в 2 часа, пойду в школу. Так начнется мой (да и не только мой) учебный год. Читаю неплохую книгу А. Толстого "Эмигранты". Сейчас - 4 часа.
Дневник N 8 4 сентября 1940 года
Георгий Эфрон Уже 3 дня, как учусь в школе. Школа ничего. Учиться довольно трудно - значительно строже, чем раньше, предметы труднее и больше. Товарищи - довольно интеллигентные. Некоторые - в заграничных костюмах. Сегодня - неприятная весть - вместо 1 часа физкультуры будет 2-3 часа военного дела (строевая подготовка, штыковой бой, военно-морское дело, топография). Весть неприятная, потому что я абсолютно ничего не понимаю ни в физкультуре, ни в строевой подготовке, очень неловок во всяких физ. упражнениях, где требуется смекалка и быстрота. В "частной" жизни, на людях и в обществе я ловок и элегантен (как надо), но всякие "справа-налево-о-о!" мне никогда не удавались. Класс разделят на отделения и взводы, и будут командиры взводов. Главное, я не умею и никогда не маршировал и не представляю себе, как все это мне удастся. Прочел книгу, которая мне очень понравилась; хорошая книга: "Эмигранты" А. Толстого. Очень хорошая, увлекательная книга.
Сегодня зашла Нина Прокофьева. Она хотя некрасива, но симпатична (так, отрешенно, не в женском смысле). Митька мне звонил: он учится в вечерней школе для взрослых (от 5 до 10.30) 4 раза в неделю (le veinard!1). Если он не поедет на дачу 8-го, то тогда мы с ним встретимся. 2-го мы испытали интересное приключение, о котором я напишу, когда будет время, потому что нужно ложиться спать. Я теперь рано встаю, чтобы хорошо готовить уроки. Напишу, когда смогу.
Дневник N 8 5 сентября 1940 года
Георгий Эфрон О сумасшедших рассказывать не буду - в сущности, это не интересно. Сейчас - 11 ч. 45 м. Вся моя жизнь проходит в 3 периодах: период пессимизма (острого), период "нейтральный" и период чувственного оптимизма. Период пессимизма у меня бывает тогда, когда какие-нибудь надвигающиеся неприятные события разрастаются до кошмарных размеров, затмевая темными тучами все остальное. Очередная "туча": послезавтра - физкультура, будет военное дело, нужно будет маршировать, и я это не умею и не люблю, и нужна "смекалка" (противное слово, иногда) и т.п. Это - очередная туча. Она темна и крайне противна. Возможно, что она лопнет, как лопнула apprйhension2, когда я первый раз пошел в эту школу. Это - период пессимизма (острого). Период нейтральный - в школе, когда учусь, слушаю преподавателя, смотрю на товарищей и т.п. Этот период продолжается все школьное время. Период резкого, интенсивного и чувственного оптимизма - всегда, когда выхожу вечером из школы, вдыхаю в себя вечерний воздух и гул города, сажусь в трамвай, гляжу на освещенные тротуары и радуюсь жизни. Я вообще не люблю дня, а par contre3 обожаю ночь. Днем - я скорее пессимист, а вечером и ночью на улице, вне дома, в городе - всегда оптимист (и резкий). На улице я вообще себя хорошо чувствую, а ночью я интенсивно рад жизни. На моем горизонте, или, вернее, на моих весах два фактора, один - отрицательный, другой - положительный. Туч