то время как я говорил обратное, я немного изменил метод. В конце каждого занятия я стал диктовать вкратце то, что мы прошли за занятие.
Труднее мне было вести курсы первые дни. Дело в том, что, как только я приехал в Еткуль, меня схватила за горло ангина. В первый день моего приезда я ввалился в отведенную мне квартиру вечером, когда керосиновые лампы в избах уже распространяли свой свет и благоухание. На столе кипел самовар, за которым одиноко сидел человек, пивший чай с конфетами. Конфеты он клал прямо в стакан и размешивал их ложечкой. Я подсел к столу, и тут первый стрептококк ударил меня по голове. Я почувствовал боль в горле. Ради вежливости надо было сказать несколько слов незнакомцу. Он оказался из Челябинска. Я спросил, что у них там идет в гортеатре, и сейчас же раскаялся, ибо собеседник, оживившись, длинно и нудно начал пересказывать какую-то пьесу. Между тем голова у меня все больше и больше начинала шуметь и раскаляться. Как только занавес был опущен и зубы разговорчивого челябинца защелкнулись, я стал укладываться спать. Собеседник остался допивать чай. Я закрыл глаза, но керосиновый свет все равно проникал сквозь веки, и чем плотнее я их сжимал, тем сильнее раскалялся зрачок. Прошло неопределенное количество времени, в течение которого я пытался бороться с жаром зрачков. Наконец я раскрыл глаза, чтобы загородить чем-нибудь лампу от себя. Темнота царила кругом. Окна, закрытые ставнями, не пропускали даже капли лунного света.
В углу тихо раздавался храп моего челябинского собеседника.
…Ангина все-таки честный боец, она лежачих не бьет. Наутро я встал почти здоровым, и если бы пролежал день — все было бы хорошо. Но курсы ждали меня. Сто с лишком ушей было открыто для принятия премудрости. Говорить приходилось по десять часов в день, ангине не стоило большого труда сшибить меня прямо в постель. Так единоборствовал я с нею пять дней, пока не победил. Теперь я чувствую себя отлично и на аппетит не могу пожаловаться. Скорее будет жаловаться он на меня, что я удовлетворяю его не полностью. Насчет еды здесь скучно.
Многое можно было бы написать, но всего не упишешь в одном письме.
Поэтому скажу в общем — в общем хорошо! Зори цветут малиновыми кустами, и солнце дисковой бороной ходит по небу.
Сегодняшнее письмо мое будет о молодости, стуке и шуме, о веселых глазах и упрямых головах, о кусочках картона, которые люди берегут, как сокровище, хотя они не дают им ничего и только накладывают на них обязательства быть первыми в труде и борьбе и не знать усталости. Короче: я буду писать о еткульских комсомольцах.
В Еткуле две ячейки ВЛКСМ: одна сельская, другая ШКМовская[21]. В ШКМовской ячейке сорок человек, хорошие и дружные ребята. Даже недурно работают, создали в Бектыше колхоз, взяли над ним шефство, устраивают субботник по сортировке семян и т. д.
Но у шекамят был один очень серьезный недостаток. Комсомольцы-шекамята были просто-напросто политически безграмотны. Как могло так получиться? У шекаэмовцев было обществоведение, у них был кружок текущей политики. Но все это было передано в одни руки — руки преподавателя обществоведения Никиты Петровича. Никита Петрович — бывший комсомолец, переданный в беспартийный актив, молодой человек приятной наружности. Он обладал замечательной способностью (увы, не редкой в наше время) говорить сколько угодно и на какую угодно тему. Эту его способность ценили, и он был постоянным докладчиком на всех революционных праздниках и в торжественные дни. Можно прослушать его два часа и после удивленно спросить себя: «О чем же он говорил?» Да ни о чем в общем, перескакивал ловко с коллективизации на Карла Каутского, а с него на акул мирового империализма. Не оскорбляйте воду. Это не вода. Вода освежает человека, а такие речи расслабляют. Вода делает человека бодрым, а от таких речей хочется спать. Мудрено ли, что шекамята ничего не усвоили из его уроков обществоведения? Мудрено ли, что кружок текущей политики мало кто посещал, а кто и посещал, тот скучал на занятиях? В сущности же, политика — это самая увлекательная вещь. Без знания ее человек слеп.
Первым долгом комсомольский политкружок я отделил от кружка текущей политики. Предоставив последний в бесконтрольное ведение Никиты Петровича (то есть обрекая его на полное захирение), комсомольский политкружок взял я себе.
Первое занятие посвятили мы вопросам коллективизации, ликвидации кулачества и правому и левому уклонам. У меня метод при ведении занятий — один к одному: чтобы мои выступления относились к выступлениям слушателей как один к одному. Я ставил вопрос, излагая иногда даже неверную точку зрения, чтобы ее разбить. Ребята обсуждали, спорили и часто сами приходили к правильным выводам. К политзанятиям у них появился интерес.
— Ну так вот, — говорю я. — Значит, вы знаете теперь, что говорили правые, что говорили левые, и видите, что они говорили противоположное одно другому. Значит, они должны сильно ссориться между собою?
— Конечно, — кричат ребята, — что за вопрос!
— А вот, оказывается, и нет! — И мы вскрываем связь этих двух уклонов, их социальное родство, говорим о право-левацком блоке.
Занятие идет живо. Ребята понимали теперь, что к чему.
— Вот, а ты не хотел идти, — подтолкнул один парень другого, когда кончилось занятие.
— Не знал, вот и не ходил, а теперь сроду не пропущу!
Комсомольцы в общем были ребята хорошие, но они еще слабо понимали, в чем главные обязанности комсомольца. Комсомолец, чувствовавший себя комсомольцем, только приходя на собрание, — вот главная беда, с которой можно встретиться нередко. В обычной работе он себя комсомольцем не чувствует. Все работают хорошо — и он подтягивается. Все работают плохо — и он работает плохо. Другие, видя беспорядок, бесхозяйственность, молчат — и он молчит. Комсомолец не чувствует еще силы комсомольской организации. «Как же, скажи ему, — говорили комсомольцы в ответ на мои слова, что о каждом случае бесхозяйственности они должны доложить правлению, если не могут справиться сами, — он тебя облает, и больше ничего».
Ребята не привыкли еще выносить хозяйственные вопросы на комсомольское собрание, чтобы за спиной каждого стояла организация, которую уже никто «облаять» не посмеет. Мое замечание, что на комсомольских собраниях должны ставиться такие вопросы, как, например, о скотном дворе, чтобы комсомольцы обсудили, все ли там в порядке, правильно ли кормят коров, не воруют ли корма, было встречено с интересом.
На следующем собрании мы решили заслушать отчеты комсомольских групп о непорядках в колхозах. Это научит комсомольцев критически относиться к работе и втянет их в борьбу за укрепление колхозов. Я уверен: будет так, что комсомольцы станут в колхозе авангардом и докажут, как умеют работать люди в стране холодных снегов и пылких сердец.
МИХАИЛ МОЛОЧКО«ВРЕМЯ ЛЕТИТ БЫСТРО»
С виду неторопливый, он был порывист и горяч. Умел организовать самого себя и других, быть требовательным к себе и друзьям.
В школе Миша Молочко — настоящий вожак, отдает много сил общественной работе. Он один из лучших деткоров в Белоруссии, пишет заметки не только в республиканские детские газеты, но и в центральные: «Пионерскую правду», «Комсомольскую правду» и даже в «Правду». С шестнадцати лет Миша становится штатным корреспондентом республиканской молодежной газеты «Чырвоная змена». Комсомольская жизнь — вот главная тема острых выступлений Михаила Молочко. В них отражен сам дух эпохи 30-х годов.
Сразу после школы Миша поступил в ИФЛИ. И все успевал: читать тысячи страниц классиков, участвовать в строительстве Большого Ферганского канала, плавать по Волге, писать. Его критические статьи напечатала «Литературная газета», они поражают четкостью мысли, свежестью наблюдений, зрелостью совсем еще молодого автора.
Тревожной суровой зимой 1940 года двадцатилетий Михаил Молочко ушел добровольцем на финскую войну. Ушел на подвиг, который был подготовлен всей его короткой жизнью.
11 марта. Время летит неимоверно быстро. Я вот прямо не успел оглянуться, как после 7/III стало 11-е. Позавчера я объяснялся с Витькой. После этого мне стало прямо смешно: объяснились, как парень с девушкой, о раздорах в дружбе. Мы говорили обо всем. Я ему высказал то, что у меня накопилось против него. Пришли к выводу, что нужно держаться ближе один к другому.
Сегодня у нас письменная по алгебре. Вот уже 11 часов, а я еще не садился за работу. Читал Толстого А. «Гиперболоид инженера Гарина» и «Похождения Невзорова».
Каждый вечер проводим репетиции «Адвоката Патлена». Из-за этих репетиций я еще не сходил на «Человека-невидимку». Сегодня думаю обязательно сходить. Все уже были, кроме меня.
Вчера был на металлокомбинате. Ребята совершили парашютные прыжки с вышки, 15-го будут еще прыгать. Надо будет прыгнуть и мне — это довольно интересно. Встречают меня на заводе радушно.
Вот, кажется, и все. Да, читальня уже работает. С сегодняшнего дня нужно будет взяться за организацию переменок, а то они проходят скучновато. Очень хороший план выработал я на весенние каникулы. Если он будет выполнен, то больше мне ничего не надо.
13 марта. Вчера был в кино на «Человеке-невидимке». Производит большое впечатление. Сам невидимка сделан довольно искусно, и это действительно достижение кинотехники. Очень интересная фантазия.
Позавчера родители были в школе на вечере. Мы с Витькой очень хорошо провели время. Сидели у меня. Разговаривали о дружбе между нами, о дружбе между парнем и девушкой. В общем, переговорили о многом. Все разве запишешь? Это же не стенография. Но этот вечер оставил большое впечатление. Хорошее дело — дружба!
Сегодня получил письмо из «Комсомолки» от Юрия Жукова в ответ на мою статью о мещанстве и новых чувствах. Письмо очень интересное («классное»), я хочу его сохранить. Сегодняшняя «Комсомолка» замечательна. Вся состоит из писем молодежи. Мне очень нравится статья украинской артистки Зои Гайдай. Хорошо бы с ней завязать переписку… Теперь газету жду с нетерпением.