«Не правда ли, жить стоит. Новое, что только мерещилось как мечта, как неземное, несбыточное, вырисовывается все больше и больше — социализм.
Мы летим в истории — старое, обычное для глаза осталось позади. Новые формы, новая жизнь, новые обычаи, новые люди…»
«Революционеры! Вся революция поставлена на карту. Всемирный капитал послал против вас своих сынов. Широкой волной вливаются враги в сердце свободы. Пощады здесь нет никому. Все, что прекрасно, все, что лучшее, — все гибнет здесь от врагов свободы…
Я обращаюсь к вам: скажите, в ком сердце революционера, кто не торгует волею, собой, что делать? Стать ли нам на колени и умереть рабами золота или победить?
Нет, граждане, вы должны поклясться победить! Вы должны, это ваш закон. Ни падению, ни смерти нет места. Только победа!!!
К оружию, граждане!»
Это уже написано в дни гражданской войны. Весной 1918 года Анатолий оканчивает первые артиллерийские курсы в Москве, и летом мы его видим на Северном фронте. В августе 1918 года он участвует в речных боях Северо-Двинской флотилии, командует пароходом «Сильный». Отцу — лаконичное сообщение: «Дорогой батька!.. Был в девяти речных боях. Но пока все обошлось благополучно… Настроение твердое…» Р. С. Землячка писала: «Анатолий попал на Северный фронт в самый тяжелый момент. Работа в прифронтовой полосе, среди разрозненных, плохо дисциплинированных красноармейских частей была крайне тяжела: темнота крестьянской массы, кругом восстания, повстанцы, хорошо вооруженные и очень многочисленные (восставали большие волости с 25-тысячным населением). Анатолий неустанно, день и ночь бегал по деревням, устраивал митинги, выступал сам, посылал агитаторов. И крестьяне любили его: кое-где он покрикивал, терроризировал, арестовывал, но чаще всего с особенной лаской старшего и с веселостью ребенка обращал в «нашу веру».
Как только стихло на Северном фронте, он отправляется на Южный и там сражается до конца. Участвует во взятии Калача, воюет в Донбассе, назначается комиссаром экспедиционных войск по подавлению восстания казаков на Дону.
Время было горячее и, к сожалению, не располагало к письмам. Сохранилось лишь еще одно деловое письмо Анатолия Попова в Москву в Совнарком, озаглавленное «Краткие тезисы тактики и мероприятий при обратном завоевании Донской области», где он высказывает свои мысли по поводу положения на Дону.
«Удержание власти в Донской области и предотвращение новых восстаний возможно при следующих условиях:
1) массовая посылка коммунистов,
2) стройное и авторитетное проведение организации власти, сосредоточенной в одних руках (узком коллективе, не зависящем от штаба Южного фронта),
3) обеспечить власть достаточной военной силой,
4) безусловная эвакуация всех пленных казаков,
5) удаление всех организаторских элементов: офицерства, урядников и т. д.,
6) минимальное количество расстрелов и при непременном условии ясности причин их.
7) провести самую широкую организацию иногородних на платформе защиты Советской власти,
8) обезоружение казаков и реквизиция строевых лошадей и седел,
9) оставление неприкосновенными всех земель казачества.
10) проведение государственной хлебной монополии — что возможно.
6 июля 1919 г. Член РКП А. Попов».
…Уходят дни и годы. Уходят люди. Их нет давно, а свет от них, как свет от звезд, далеких и упавших, дрожит — и. значит, люди не уходят. Поколение великих мечтателей. Голос одного из них как бы звучит в одном с нами пространстве и времени:
«Да, да, да, я счастлив! За огнем, за разрушениями, сквозь кровь и дым я вижу прекрасное будущее — социализм.
Жить стоит! Еще как! Борьба, победа — только это волнует.
Где ты, мой дорогой батька? Тебя мне, как всегда, не хватает…» — писал Анатолий незадолго до гибели.
Его отца звали Александр Серафимович Попов. Это был писатель Серафимович.
Публикация А. Алексеевой
УЛЛУБИЙ БУЙНАКСКИЙ«В ПОБЕДУ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИОН ВЕРИТ АБСОЛЮТНО»
Так было записано в протоколе белогвардейского военно-шариатского суда, приговорившего Уллубия Буйнакского к смертной казни.
В дни революции 1905 года пятнадцатилетний гимназист Уллубий Буйнакский вошел в социал-демократический кружок, за что немедленно был изгнан из гимназии. Дальнейшее образование — общее и партийное — он получал в Москве, участвовал в создании революционной студенческой организации на юридическом факультете Московского университета, вел большую агитационно-пропагандистскую работу среди молодежи, а после победы Октября работал в Народном комиссариате по делам национальностей. Уллубий не раз встречайся с В. И. Лениным, его хорошо знали и ценили Я. М. Свердлов, С. М. Киров, Серго Орджоникидзе.
При первой возможности с поручением партии он отправляется в родной Дагестан, где проявил себя как последовательный интернационалист-ленинец, опытный организатор трудящихся масс на борьбу за Советскую власть против контрреволюционных сил местных националистов, английских и турецких интервентов.
Особенно тяжелым для Дагестана оказался 1919 год. Борьбу приходилось вести в трудных условиях подполья. Руководимый У. Буйнакским подпольный обком партии разработал план вооруженного свержения контрреволюционного правительства, активно велась подготовка вооруженных сил революции.
По доносу провокатора весной 1919 года весь состав Дагестанского обкома во главе с Буйнакским был арестован…
Через три месяца на суде в своем последнем слове Уллубий Буйнакский заявил:
«Вы расстреляете меня и еще тысячу подобных мне, но ту идею, которая живет уже в нашем народе, вы не сумеете расстрелять. Я смело иду навстречу палачам и твердо уверен, что возмездие близко. Я твердо убежден в победе Советской власти и Коммунистической партии и готов умереть за их торжество».
Преуважаемая тов. Тату![8]
…Никому не секрет, что в нашей богоспасаемой «республике» не все обстоит благополучно; масса слухов, масса толков… Было бы для меня чрезвычайно любознательно быть в курсе Ваших мнений, взглядов на все происходящее вокруг. Я человек неисправимый — не могу ни о чем думать, ничего делать, когда что-нибудь меня захватывает. Борьба наша близится к концу: весь мир объят пламенем пожара, нет уголка, где бы не было зарева нашего огня. И вот в такую минуту не только интересно, но любознательно, именно любознательно, слышать, в унисон ли бьется сердце человека, которого, может быть, больше чем только уважаешь. Если не поскупитесь, черкните несколько строчек о Ваших думах, чаяниях, симпатиях и обо всем Вас интересующем, захватывающем…
Уллубий
…Вы пишете:
1. «Коммунизм от корки до корки или особый коммунизм для нашего народа».
* Тату Булач — любимая девушка У. Буйнакского. Одна из первых комсомолок и коммунисток Дагестана. В 1920 году — секретарь Совета молодежи Востока в Баку. В 1922 году была направлена Дагестанским обкомом партии на учебу в Москву.
2. «Я люблю свой народ, начиная от Магомы, кончая Хасбулатом».
3. «Я готова за всех страдать».
Ответ:
1. «От корки до корки» — это понятие содержит в себе «начало и конец», программа коммунизма имеет свое начало, следующие шаги, приближение к середине, середину, переход ко второй части, приближение к концу, последние шаги и конец. Так вот, тов. Тату, это обстоятельство может успокоить Вас насчет создания «особого дагестанского коммунизма»: этого не нужно. Жизнь и развитие ее так беспредельно широки, что в один день, в один час не установить коммунизма; сейчас Вы не думайте, что борьба идет за самое непосредственное установление и утверждение коммунизма, — нет! Борьба идет за создание такой политической обстановки, при которой никто и ничто не было бы преградой на нашем пути; борьба идет за диктатуру пролетариата, т. е. за политическое господство, руководство рабочего и батрака-крестьянина, которым никто классово не мог бы перечить. Отныне он, пролетариат, — хозяин и проводник нового в жизнь, все старое должно или подчиниться, или должно быть уничтожено (если не захочет подчиниться).
2. Вы любите свой народ! Сколько угодно! Кто может Вам что-нибудь возразить? Ведь Ваша любовь не исключительная, ведь Вы этим не говорите: «я люблю свой народ, а на остальных наплевать». Ведь так я должен Вас понять?.. Любовь никогда не бывает беспечной. «Любовь для любви» — это такая же нелепость, как искусство для искусства — это многосложный абсурд. В любви всегда есть глубокое содержание — это отношение души к кому-либо, к чему-либо, безразлично к единому или к множеству, к группе.
3. «Готовы за всех страдать» — великолепно. Страдания всегда бывают глубоко содержательными только тогда, когда человек ясно знает, за что и за кого он страдает. Не могу сказать, чтобы для Вас все были одинаковы. Я, например, не люблю всех буржуев, всех генералов и т. д., а люблю и готов страдать за бедноту, за рабочих и крестьян. Это мое страдание непохоже на страдание кающегося религиозного или мистически настроенного человека. Для них сперва, раньше всего, важнее всего страдание; им нужно страдание, чтобы вымолить что-нибудь, страдание ради прощения. Для меня же страдание совершенно нежелательно, я его не хочу. Но если ради убеждения моего, ради достижения моих идеалов придется понести известное страдание, то это будет один из неизбежных эпизодов моей жизни…
…Я очень рад, что Вы так охотно, с душой рветесь на работу, это очень приятно!
…Буде Вы сумеете кое-что сделать, находясь в Шуре[9], делайте, но помните, что мы, большевики, не молим и не просим контрреволюционеров ни о чем, мы заставляем их делать то, что мы хотим. Хитрость, красиво придуманная, очень даже желательная, попытаться что-нибудь узнать о них — очень даже хорошо.