Ну а что значит работать при 50-метровом ветре? Кроме палки да ног, мы не имели точек опоры, а при таком урагане этого до смешного мало. Человека несет, как сорванный парус, и даже падение не помогает: просто ветер довольно бесцеремонно волочет по застругам. Ощущение такое, что ты на середине скользкой горы (что, впрочем, недалеко от истины). И если прибавить, что все это происходило в самой непосредственной близости от трещин и 17-метрового ледяного обрыва, то картина будет более полной. Ну и разве что только из хвастовства можно сообщить, что своего соседа по веревке, ползущего в пяти метрах от тебя, совсем не видно и не слышно, да дышать очень трудно, легкие переполнены воздухом.
Кто не верит — пусть проверит. Сделать это легко: при полете на самолете высунуть голову (Ли-2 как раз имеет скорость 50 м/сек).
Сейчас час ночи (так что уже 29-е), но ни Сенько, ни посланного за ним тягача нет.
Единственная надежда (более или менее реальная), что потерпевшие отсиживаются в палатке, установленной для магнитометра у буровой…
29 июня. В двенадцать дня наш вчерашний отряд вышел на припай. Ошибки прошлого дня частично учтены, захватили два передатчика для радиозонда, в 12.00, 14.00, 17.00 и далее через два часа я должен был давать один из четырех условных сигналов в надежде, что радиотеодолит (используемый для радиозондов) уловит их. Ветер за тридцать, но видимость плохая, только в промежутке между порывами можно видеть за 15 метров. Наша задача прежняя.
Поход на четыре километра занял семь часов. За все время ни разу не видели барьера, хотя должны были идти у самого его основания. Ни разу, кроме выхода, не знали своего местонахождения. Шли по воде, проваливаясь в трещины. Промокли насквозь. Если бы богу суждено было увести нас мористее[49], предыдущая запись была бы, вероятно, последняя.
Спасли нас ракеты. В Мирном почуяли неладное, хоть последний срок нашего прихода еще не истек. Начали пускать ракеты. В метель, при далеком расстоянии ракета не указывает направления, только на несколько секунд окрашивает летящий снег в красный или зеленый цвет. Но сам факт, что кто-то ищет тебя, швыряя ракеты, действует ободряюще. То же было и с нами. Отправившись практически наугад, подошли к барьеру. Но на протяжении многих километров есть только одно место, шириной в 20 метров, по которому мы смогли бы подняться (там же, где спускались). Важно было не пропустить его.
И вот мы опять в родном Мирном. Игра в прятки окончена. Все тело ноет, нас раздевают, дают спирту.
Но на душе нерадостно: Павел Кононович не найден, а он прекраснейший человек. Только что с купола вернулся спасательный отряд № 2, ездивший на АТТ. Проплутали одиннадцать часов, но не добрались до буровой вышки. На обратном пути въехали в зону трещин. АТТ провалился.
Все живы, пешком смогли прийти в поселок. Но АТТ, видимо, достать не удастся: в Мирном нет транспорта, который вытянул бы 20 тонн его веса.
Только что мне позвонил Матвейчук. Спросил, в состоянии ли я ехать завтра на тракторе к буровой. Ответил, что поеду. А сейчас спать, чтобы отдохнуть. Вот ведь как бывает: сто человек вместе с современной техникой не могут спасти двоих, а они где-то рядом…
Метеорологи сообщили, что порывом ветра в 53 м/сек у них сломан анемометр[50]. А может, и не ветром. На крыше их дома оказалась занесенная откуда-то бочка из-под антифриза. Вес ее около ста килограммов. Возможно, разгром учинила она. Немцы говорят, что их прибор показывал скорость ветра в 56 м/сек.
30 июня. Утром ветер неожиданно стих. Но спасательные операции отменены: Сенько и каюр вернулись. Сами.
Оказывается, еще в начале пурги они выехали от буровой (сразу же уменьши® шансы на свое спасение). В пути пурга разыгралась в полную силу. Собаки понесли, сбились с пути, попали в зону трещин. В одну из них собаки с нартами ухнули, люди успели соскочить. Поползли вперед и провалились (в дальнейшем оказалось, что это трещина между барьером и припаем, они свалились с барьера). Совершенно не зная, где находятся и в каком направлении идти, решили переждать пургу, сидя в этой трещине.
Сидели двое суток, пока не начали обледеневать. Решили: лучше заблудиться, чем замерзнуть.
Пошли, но в противоположном направлении. В это самое время наш спасательный отряд был от них метрах в ста пятидесяти — двухстах. Они видели наши ракеты и поняли истинное направление. Кричали нам, сорвали голоса, но мы, не услышав их, повернули обратно. Вслед за нами, но гораздо медленнее, шло двое людей. Если б мы только знали это! Четыре километра мы прошли за четыре часа (с 15 до 19 часов). Это же расстояние они шли одиннадцать часов. Последние сотни метров почти ползли.
Сегодня на диспетчерском совещании нашей четверке объявлена благодарность. Но дороже всего благодарность самих спасшихся и сознание, что ты хоть чем-то помог людям.
Оба они поморозились, но не очень страшно (от ветра спасла трещина). Для того чтобы их раздеть, одежду пришлось разрезать на куски.
Назавтра приказ: мастерам спорта Н-ву В. Б., Зазарьеву Б. В., а также Цукернику и мне идти к провалившемуся АТТ, разведать трещины и обмыслить пути его извлечения.
2 июля. Вчера ползали по трещинам, около АТТ. Вот это трещины! Ширина до четырех метров, глубина… Трактор завалился прочно, лишь одна гусеница более или менее на надежном месте. Все остальное — в воздухе. За другой край трещины зацепился верхушкой кабины. Вытянуть эту громадину будет трудно.
Другая группа искала собачью упряжку. Им совсем не повезло: ничего не нашли. Поэтому сегодня группа из шести человек во главе с начальником экспедиции вновь отправилась на поиски. Мы прошли вдоль кромки барьера довольно большое расстояние, но тоже безрезультатно. В конце концов нам удалось обнаружить собачьи следы, но сами собаки и нарты словно испарились. Перепахали в том районе лопатами, наверное, полгектара плотного снега, опять ползали по- трещинам, и все напрасно.
Завтра группа отправится опять. Устал от этих трещин, авралов, а кроме того, полно работы: измерения, делать косы для поезда, месячная таблица да еще через две недели отчет на ученом совете о работах на Западном шельфовом леднике и о. Дригальекого.
6 июля. Ничего существенного не произошло. Неоднократно искали собак, ходили даже сегодня: все безрезультатно.
7 июля. Кажется, я захандрил. Вынуты все фотографии. Глядишь и вспоминаешь каждого. Я раньше не думал, что фотографии действительно нужны. Не приплыл бы сюда, может, так и не узнал бы.
Ужасно хочется видеть зелень, чувствовать ее запах, слышать треск кузнечиков, птиц, даже лягушек, лишь бы живых. Ведь сейчас июль. В деревне уже начинает пахнуть свежескошенной травой, люди бродят в турпоходах, валяются на пляжах, мокнут под дождем, просто смотрят на прохожих.
Лес. Какое это чудо — лес. Прогретый, пахнущий травой, земляникой — лиственный; чуть сыроватый, немножко из сказки, с легким прелым запахом — хвойный. Вот уже мною лет подряд этот месяц для меня — месяц путешествий, приключений…
Через четыре дня будет восемь месяцев, как «наш корабль, дизель-электроход «Обь»…». Восемь! Еще столько же.
25 июля. Два дня назад возникла идея — сделать кое-какие измерения и работы на острове Победа (это 360 километров от Мирного). В напарники себе я выбрал Нарцисса. Сборы были быстры, но задержала погода, а вчера Ли-2 доставил Нарика, меня и радиста Олега Степановича на остров Победа.
Боря Дерюгин и Миша Калихман, живущие здесь с 9 мая, встретили нас очень радушно. Городок из двух палаток, КАПШ-1, почти начисто занесенных за эти три месяца.
Трудная жизнь на этих выносных. Впервые в Антарктиде в самые жестокие зимние месяцы люди живут в палатках.
27 июля. Что-то сейчас делают в Ленинграде, Москве, Казани? Сейчас там семь вечера. Но еще светло, тепло, люди гуляют, гоняют мячи, едят мороженое.
У нас же холодная проза. Два дня были без пурги, за это время пробили четырехметровый шурф — почти сплошной лед. Барометр опять падает, палатка начинает трепыхаться. Значит, с ночи снова пурга. Опять утром Боря с Мишей должны будут откапывать нас.
30 июля. Вчера во время пурги не выдержали и решили сделать тамбур. Возились несколько часов. И сделали. Стенка из снега, крышка брезентовая. Вероятно, тамбур неказистый, но для нас он — дворец, а главное — теперь не заметает вход.
Во время пурги здесь страшно повышается температура, вчера поднялась до (смешно сказать, зимой в Антарктиде!) — 1,5 °C. Порой даже капало. Но мы пришли к выводу: лучше — 40 °C, чем эта пакость.
В конце работы вдруг ни с того ни с сего пошел переохлажденный дождь. Мой мост[51] сразу вышел из строя и начал показывать сугубую ересь. Пришлось его подвесить сушиться над керогазом, как элементарный валенок. Не знаю, как он поведет себя завтра.
Несмотря на теплынь, сегодня мы промерзли (ведь мы же насквозь мокрые), пришлось вечером прибегнуть к С2Н5ОН. Подействовало. Не согрело, но увеличило остроту восприятия, заметно выступили контрасты: ободранная грязная палатка, Нарик руками хватает кровавый бифштекс и поджаривает его. Миша по графику обрабатывает данные радиозонда, а радио тихонько передает «Цыганские напевы» Сарасате. Пещерный и XX век!
А что делал я? В валенках валялся на чужой кровати и разглагольствовал о канадском хоккее.
Состоялся бурный разговор о романтизме, обывательщине и погоне за длинным рублем. По-моему, Олег Степанович кругом неправ. «Чистый романтизм» — продукт условий жизни. Иные могут позволить себе эту роскошь, иные (большинство) — нет. Поэтому никак нельзя считать шкурниками все вспомогательные отряды только потому, что у них нет в этих краях научных интересов.
1 августа. Все-таки миром управляет «закон бутерброда». Стоило нам построить тамбур, как ветер повернул на 180 градусов и наше сооружение стало отличной ловушкой для снега (уверен, что при отсутствии тамбура ветер не переменился бы).