Вот видишь как.
В аэропорту узнали, что в Уоян нет летной погоды уже неделю и неизвестно, сколько еще не будет, и пассажиры пошли в поселок искать ночлег. Маленькая гостиница была переполнена, и я сейчас даже и не помню, как мы, девочки и парни, совершенно друг с другом незнакомые, оказались в доме одного старика. Он нас, как старых знакомых, усадил за стол, и маленькая симпатичная старушка поставила самовар. Сразу запахло домом, и я подумала, что мне вечно везет на хороших людей. И угощали нас знаешь чем? Омулем! Эта рыба водится только в Байкале. Мне она вначале не понравилась, ешь как будто свежую рыбу, а сейчас и за уши не оттащить!
Жители поселка очень приветливый народ. Еще меня удивило, что много в поселке бродит собак, больших и совсем не злых, хоть на вид и суровых.
Но больше всего очаровал, поразил меня Байкал.
Нет, Лид, мало читать о нем, его надо видеть. Все время, пока я не могла улететь из Нижнеангарска, я ходила к нему. Мне хотелось постоянно разговаривать с ним, советоваться. Я представляю даже его голос, голос очень мудрого, доброго, справедливого, могучего старика. Сама не знаю, почему он мне кажется именно стариком, а не как девочке-соседке в номере гостиницы — молодым и сильным.
Он может все понять, успокоить, дать сил. Я прихожу со встречи с ним действительно успокоенная, верю, что все будет хорошо, и даже, кажется, становлюсь чуточку мудрее, но это уже кажется.
Сегодня опять не улетела, сразу пошла к моему доброму милому Байкалу. Волны его, как морщины по доброму лицу, что-то ласково и успокаивающе нашептывали, подбегали ко мне и сразу умирали, чтобы снова родиться. Я заглядываю в глаза ему — это небо над Байкалом. Ведь что в небе, то и в глазах его. Вчера оно было чистое, ясное, синее, только у самых макушек гор, как у лба, белые косматые пряди облаков. А сегодня серое, чуть задумчивое, уж не заболел ли ты, мой милый старик?
Совсем рядом я почувствовала вдруг дыхание, и мой Байкал старческой рукой — ветром слегка потрепал мне волосы. Это он сказал, чтобы я не переживала. Видишь, хотела его успокоить, а получилось наоборот. Он — меня.
Завтра должна улететь на вертолете, обещал один человек в бамовской форме. Впереди БАМ. Что там меня ждет? От этого немного щемит сердце.
Ты спрашиваешь, почему я решила ехать на БАМ? Как бы поточнее тебе ответить. Конечно, хватило бы с меня и одной стройки — КамАЗа.
Знаешь, любая маленькая стройка, любой завод, любое предприятие нашей страны — все это как руки, ноги, голова человека. Везде одинаково пульсирует кровь, без одного из этих органов немыслим человек. Но когда хочешь нащупать пульс, невольно притрагиваешься к руке.
Вот так и БАМ — это пульс нашей страны. Именно на такой огромной стройке чувствуешь, чем живет твоя страна, что ей особенно в данный момент нужно. Поэтому я и еду на БАМ.
Пиши, К.
10 сентября 1975 г.
Первый раз в жизни летела на вертолете. Даже страшно немножко было. Внизу много извилистых речек, непроходимая темно-зеленая тайга и синие-пресиние горы, как в картинах Рериха.
Думаю, что когда-нибудь здесь можно увидеть еще и тоненькую серебряную ниточку, а пока ее нет, пока она только в мечтах и в уже начатых первых делах.
Сделав небольшой круг, вертолет сел на бревенчатую площадку. А чуть дальше от нее стоял палаточный городок из одной улицы, которая называлась Ленинградской. Это потому, что в палатках жили в основном ленинградцы.
Человек, который помог мне добраться сюда, оказался комиссаром ленинградского эшелона. В этих палатках жили его ребята. Они прибыли в апреле 1975 года на совершенно необжитое место, имея с собой только запас бодрости, здорового духа и уверенности, что они здесь нужны.
Работу выбирать здесь не приходится, работаешь кем предложат. Так, с высшим образованием девчонки работали в котлопункте, ребята — плотниками-лесорубами. Я же теперь буду работать в отделе снабжения строительными материалами.
Пожалуй, сейчас это самый ответственный участок.
Жить я буду в палатке с девчонками из ленинградского эшелона.
Палатки стоят прямо в лесу, среди сосен. А сосны здесь высокие-превысокие. Я смотрю на них, только запрокинув голову. В первые дни мне казалось, что они меня совсем не признают. Да, пожалуй, чтобы заслужить их уважение, надо крепко полюбить этот край, сделать здесь что-то доброе, обжиться.
Вот только вчера, о чем-то пошептавшись там, на самом своем верху, они мне одобряюще подмигнули, как будто легонько подтолкнули в теперь уже настоящие, не представляемые ранее в мыслях ворота БАМа.
Мне завтра надо улетать на вертолете в Улан-Удэ, в командировку, для того, чтобы отправлять сюда грузы.
Еще как следует не успела узнать девчонок в палатке, как их отправили на трассу. В 20-местной палатке осталась со мной только смуглая, с большими лучистыми карими глазами девушка.
Это Вера Пупикова. Работает она в бригаде, где собирают мох в лесу для оконопатки зданий. Очень ласковая. Приветливая, спокойная. Сидит сейчас у буржуйки, подбрасывает дрова и рассказывает мне о первых днях их приведи сюда, о родных, о Ленинграде.
Моя кровать стоит как раз напротив буржуйки, я смотрю на Веру, слушаю, как трещат дрова в печурке, и с великим наслаждением ощущаю тепло, которое разливается по всей палатке и телу. А в палаточном городке слышатся смех, гитарный звон, песни. Отужинав в котлопункте, все собираются у костра, и тут на тебе: импровизированный хор, стихи и песни о БАМе, Ленинграде… Расходятся почти под утро.
Мы с Верой пришли в холодную палатку, тепло все выдуло, как и не было его, растопили буржуйку, нырнули в спальники, и все равно я не могла согреться до утра, я ведь даже дома, на юге, была мерзлячкой, а здесь я представляю, что со мной станет. Говорю в шутку Вере, что, если выдержу первую зиму, сама себе присвою звание героя. У нас ведь пора арбузов сейчас, а здесь заморозки.
Что я все о себе да о БАМе? Но что делать, Лидок, очень много впечатлений. Думаю, что когда-нибудь о ребятах, об этой трассе ты прочтешь подробнее, чем в моих письмах.
Лучше расскажи, как ты?
Целую, К.
25 октября 1975 г.
Наконец-то я вернулась в Уоян после длительной командировки. Здесь уже очень холодно, выпал большой снег. К моему приезду заселили 10 добротных бревенчатых домов.
За лето было сыграно много свадеб. А свадьбы здесь, Лида, проходят очень интересно. Едут регистрироваться в старый Уоян, за 12 км в эвенкийский поселок по тайге на гусеничном тягаче. Представляешь девчонку в белом до пят платье, с развевающейся фатой и парня в черном костюме на этом вездеходе! Ну а жить им оказалось негде. Не зимовать же в палатке? И стали наши молодожены из отходов древесины с нашей пилорамы, из горбыля строить себе «засыпнушки». Выстроили ряд таких засыпнушек в стороне, ближе к лесу, и прилепилось к ним название «нахаловка». А остальные, холостяки и холостячки, пока в палатках. Представляешь, встаешь утром, а на одеяле, одежде, стенках палатки красивый бархатный узор инея, вода в ведре придавлена слоем льда.
Лежат все, укрывшись с головой, и думают: «Кто же, кто же встанет первым?» Ура! Кто-то вскочил, послышался скрип открывающейся дверки буржуйки, и через 15 минут уже можно взглянуть на сегодняшнего героя, спасителя…
Но предстоит еще целый, и какой по счету день.
Денег-то вот уже два месяца не выдают совсем, а спецодежду можно получить только за наличный расчет. Откуда только наш бухгалтер откопал такое положение?! В общем, нелегко, Лидок… Надеемся, что к ноябрьским праздникам и мы наконец переберемся из палаток. Все-таки морозы под 32. Но, несмотря на все, ребята готовятся к празднику, к демонстрации. Ты знаешь, Лид, мне кажется, это о наших ребятах:
Гвозди бы сделать из этих людей,
В мире бы не было крепче гвоздей!
И рельсы БАМа, приколоченные к шпалам этими людьми, будут стоять крепко.
А поют они сейчас, мне слышно, свою отрядную песню:
Мы, ленинградцы, простые ребята,
Нас комсомол отправляет на БАМ
Город построить в прибрежье Байкала
И ленинградский построить вокзал.
И я верю, что так и будет, не может не быть.
Всего тебе доброго, пиши.
К.
15 ноября 1975 г.
Ты слышала, Лид, о Дороге жизни? Вижу, как ты улыбаешься и думаешь, что за глупый вопрос. Нет, милая, еще не слышала. И в мирные дни, Лидок, есть Дорога жизни. Может быть, только само название дороги поможет тебе представить трудности, которые выпали на долю строящих ее. Ленинград в кольце — это наш Уоян, только не в кольце врагов, а мы в кольце тайги и гор, а Большая земля — это Улюнхан (Тазы). Вот, чтобы к нам попадало все, начиная от гвоздей, инструментов, щитов для домов и до хлеба, нужна дорога. Дорога сквозь тайгу. Первыми по ней, вернее, не по ней, а по ее очертанию, в марте пробился отряд. Десант в несколько вездеходов с первыми палатками и десятью поистине смелыми людьми. Возглавлял десант наш главный инженер поезда. Шли почти на ощупь. Шли через скользкий высокий горный перевал.
А вот теперь нужно, чтобы связь с поселком была не только с помощью вертолетов, нужна дорога, чтобы по ней шли машины с грузами.
Не будет этой дороги, не будет и жизни здесь, а значит, не будет подступа к началу строительства магистрали, к началу строительства тоннеля.
Что значит дорога по тайге в 260 км? Это десятки мостов через горные таежные реки, десятки уложенных труб, а между ними отсыпанное полотно дороги.
Строили дорогу от нашего поезда три мужские бригады и одна бригада девочек —10 человек. Девчонки бетонировали трубы. Вагончик их стоит у самого перевала, а значит, выше и холодней им. Уже сам бригадир, Инка Гусева, не дождавшись, когда же им на трассу начальник участка привезет теплые полушубки, валенки и продукты, но дождавшись 40°-го мороза, вылетела на попутном вертолете из Уояна в Улюнхан.