Я дружески спросил усердного старого джентльмена, что он рассчитывает получить от Чирикаломы, и получил ответ: «Ничего». Подошло несколько человек, похожих на охотников за рабами, и стало ясно, что женщину схватили, чтобы продать ее им. Поэтому я дал старику отрез ткани для уплаты Чирикаломе, в случае если тот обидится, и велел передать вождю, что мне было стыдно видеть его родственницу в рабском ярме; поэтому я освободил ее и провожу к мужу.
Очевидно, она знатная дама: на ней много красивых бус, есть нанизанные на слоновий волос, она смелая женщина; когда мы ее освободили, она отправилась в дом старика и забрала свою корзинку и тыкву с водой. Крикливая жена старика заперла за ней дверь и пыталась срезать ее бусы, но та дала ей основательный отпор, а мои люди силой распахнули дверь и выпустили женщину, но без ее рабыни. Вторая жена усердного старика – их у него было две – присоединилась к первой и разразилась бешеной руганью, а старшая стояла, уперев руки в бока, точь-в-точь как базарная торговка. Я расхохотался, и младшая жена присоединилась к моему смеху. Я объяснил нескольким старейшинам на краю деревни, что я сделал, и послал сообщение Чирикаломе, изложив обстоятельства моего дружественного поступка по отношению к его родственнице, чтобы мои действия не были превратно истолкованы.
27 июня. Наткнулись на дороге на труп мужчины; он умер, очевидно, от голода, так как был крайне истощен. Один из наших побродил вокруг и обнаружил много рабов с ярмом на шее, брошенных хозяевами из-за отсутствия пищи. Рабы были слишком слабы, чтобы говорить или чтобы хоть сказать, откуда они; среди них были совсем молодые. Пересекли реку Тулоси, текущую с юга, ширина ее около двадцати ярдов.
В деревне вождя Ченджевалы народ обычно удивлялся, когда я заявлял, что в смерти множества рабов, попадавшихся нам на дороге, виноваты отчасти те, кто продал их.
Ченджевала обвинял Мачембу, вождя деревни, расположенной выше по течению на Рувуме, в том, что он поощряет работорговлю. Я сказал Ченджевале, что много путешествовал в этих местах и знаю все их отговорки: каждый вождь винит кого-нибудь другого.
«Лучше было бы, – сказал я, – оставлять своих людей дома и расширять посевы». «О, Мачемба посылает своих людей и грабит наши возделанные участки, когда мы их засеваем», – ответил вождь.
Кто-то сказал, что виновники продажи людей в рабство – арабы, соблазняющие жителей красивыми тканями. На эту детскую отговорку я заметил, что скоро у них не будет людей на продажу: страна превратится в джунгли, и все жители, если не умрут в дороге, будут возделывать участки для арабов в Килве или другом месте.
28 июня. В часе пути от деревни Ченджевалы натолкнулись на группу, занимавшуюся грабежом. Владельцы участков убежали на другой берег реки и махали нам руками, чтобы мы выступили против людей Мачембы, но мы остановились на холме, сложили весь свой груз на землю и стали ждать, что будет дальше. Двое из грабителей подошли и сказали, что захватили пять человек. Думаю, что они приняли нас за арабов, так как заговорили с Мусой. Затем они набрали себе зеленой кукурузы, то же сделали и некоторые из моих людей, считая, что раз уж посев все равно пропадает, то они, действительно голодающие, могут взять себе часть.
Я прошел немного вперед вместе с этими двумя грабителями и по следам решил, что в партии четверо или пятеро вооруженных ружьями. Участки и хижины были покинуты людьми. Какая-то несчастная женщина сидела и варила зеленую кукурузу. Один из грабителей велел ей следовать за ним. Я сказал: «Оставь ее, она умирает». «Да, – ответил он, – с голоду», и пошел дальше без нее.
Проходим деревню за деревней и возделанные участки – все брошено! Сейчас мы находимся между двумя борющимися группами. Ночевали на пустом участке. Люди Ченджевалы советовали нам брать что захотим, и так как у моих людей не было еды, то мы собрали остатки бобов конго, листья бобовых и стебли сорго – очень скромная еда, но больше есть было нечего.
29 июня. Дошли до деревни Чимсейи, брата Мачембы. Чимсейя тут же дал нам еду. Слой почвы в этой местности мощнее, в жирной глине растет много больших акаций, встречаются большие каменные дубы, а на многих островах есть участки, удобные для возделывания кукурузы. Ко мне подошел один юноша из Насика и доложил, что у него украли его тюк с 240 ярдами коленкора; он будто бы отошел в сторону, оставив тюк на тропе (вероятно, заснул), а когда вернулся, тюка не было. Никак не могу внушить ни им, ни сипаям, что спать в походе не полагается.
Освобожденная нами Акасаконе достигла, наконец, резиденции мужа, тоже брата Мачембы. Всю дорогу она вела себя как знатная дама, спала у своего костра, отдельно от мужчин. Дамы из различных деревень, через которые мы проходили, выражали ей свое сочувствие. Она рассказывала им об унижении, которому ее подвергли. Акасаконе оказала нам множество услуг. Она покупала для нас пищу, так как обладала умением, как мы убедились, получить за кусок ткани вдвое против того, что удавалось купить за ту же ткань любому из наших. Она вступалась за нас, когда нас пытались обидеть, а когда нам не хватало носильщиков, вызывалась сама нести на голове мешок бус. Когда мы пришли в деревню Чимсейи, брата Мачембы, она представила меня Чимсейе и, ссылаясь на услугу, оказанную ей, уговорила его быть щедрым в предоставлении нам пищи. Акасаконе распрощалась с нами, всячески выражая нам благодарность, а мы были рады, что не ошиблись, выручив ее.
Одного из джоханна поймали за кражей кукурузы, потом, когда я уплатил за него, поймали второго. Я послал человека к вождю просить его не обижаться на это, так как мне самому очень стыдно, что мои люди воруют. Он ответил, что с самого начала я ему понравился и не должен бояться его недовольства, так как он с большой охотой сделает все что может, чтобы избавить меня от огорчений и неприятностей. Ко мне явился сипай, давший нести свой мушкет негру, теперь тот с него требовал уплаты за работу. Сипаи завели нетерпимый обычай нанимать людей, чтобы те несли за них их тяжести, говоря, что я заплачу. Я спросил, почему он дал обещание от моего имени. «Ах, – ответил он, – да ведь он нес мушкет совсем немного».
30 июня. Утром Чимсейя предупредил нас, чтобы никто из людей не отставал и не пробирался далеко вперед, так как здесь широко распространены нападения с ножом и ограбления.
Видел еще мертвеца, привязанного к дереву, – ужасное зрелище. На тропе валяются ярма рабов в таком количестве, что я подозреваю здешних жителей в обычае освобождать рабов, брошенных в пути, а затем снова продавать их в рабство.
В деревне вождя Чимсаки, куда мы сегодня пришли, сеют кукурузу в большом количестве. Мы сделали запас, но, так как кругом воры, решили, что следует двинуться в следующую деревню (вождя Мтарики). Перед выходом обнаружилось, что пропали вилка, чайник, горшок и патронташ. Я заметил, что воры все время шутили с Чу́мой и Викатани; когда последний, наслаждаясь шуткой, хохотал, глядя в небо, они засовывали себе под одежду вещи, которые ему было поручено охранять. Переговорил с вождем, и он заставил отдать ему первые три вещи и вернул их мне.
В значительной степени, если не целиком, беззакония в этом районе – результат работорговли, так как арабы покупают любого, приведенного к ним, а в такой лесистой местности, как эта, можно заниматься похищением людей с чрезвычайной легкостью; в других местах народ честен, уважает закон и справедливость.
1 июля 1866 г. По мере приближения к владениям Мтарики страна становится более гористой; земли на склоне, обращенном к южному берегу реки, тянущиеся приблизительно на милю, кормят большое население. Одни люди расчищали участки, вырубая деревья и складывая сучья в кучи, чтобы сжечь их; другие, собравшие большие запасы зерна, перетаскивали его на новое место. Все население так хорошо снабжено коленкором (мерикано), что на наш и смотреть не хочет: рынок забит тканью, поступающей от работорговцев из Килвы. На вопрос, почему людей привязывают к деревьям и оставляют так умирать, здесь дают обычный ответ: привязывают и оставляют их погибать арабы, так как они злятся, что теряют деньги на рабах, которые не могут продолжать идти. Тропа буквально усыпана ярмами; и я подозреваю, что местные жители, хотя они отрицают это, регулярно следуют за караванами рабов, срезают ярма с отстающих в походе и таким образом воруют рабов. Продавая этих людей снова в рабство, они добывают большое количество тканей, которые мы здесь видим. Некоторые требовали ярких ситцев, каких мы не взяли собой, так как знали, что обычно жители Центральной Африки предпочитают покупать прочные, а не яркие материи.
Рувума в этих местах имеет ширину около ста ярдов и сохраняет характер быстрой речки, с песчаными берегами и островами; острова обычно населены, их удобно защищать в половодье.
2 июля. Расположились на отдых в старой деревне Мтарики. Хотя нам пришлось дорого платить за пищу, отдавая за нее наши самые лучшие цветные ткани, но мы получали столько, что могли поесть один раз в день. За столь же дорогую цену мы иногда получали всего лишь по два початка кукурузы на человека.
Жители, принадлежащие к племени вайяу, очень любопытны, а иногда довольно грубы. Все они слыхали о нашем желании положить конец работорговле и бывают озадачены, когда им говорят, что, продавая людей, они виновны в намеренном убийстве рабов. Некоторые были поражены, когда им доказывали, что в глазах Творца они соучастники уничтожения людей, которое сопровождает эту торговлю на суше и на море. Если бы они не продавали рабов, то арабы не приходили бы их покупать. Чу́ма и Викатани красноречиво переводят мои слова на чияу, так как большинство здешнего населения принадлежит к их племени. Чимсейя, Чимсака, Мтарика, Мтенде, Маканджена, Матака и все вожди и население на нашем пути к озеру Ньяса принадлежат к вайяу (или вайоу). На склоне, образующем южный берег реки, много мест, где сочатся родники и много сырых участков, на которых сеют и убирают рис. Соседние земли дают большие урожаи сорго, бобов конго и тыквы. Толпы людей одна за другой приходят смотреть на нас. Мой вид и мои действия часто вызывают взрывы смеха. Если внезапно встать, то женщины и дети разбегаются. Чтобы люди не заглядывали в занимаемую мной хижину, я пишу сидя на веранде. Народ встречает нашего пуделя Читане, теленка-буйвола и единственного оставшегося осла с таким же любопытством и вызывающими смех замечаниями, с какими встречает меня.