— Все присутствующие знакомы с Кэрри? Кэрри Брэдшоу? — спрашивает она. — Она из выпускного класса. И я думаю, она… ээ… решила присоединиться к нашему коллективу.
Все смотрят на меня безучастно. Кроме Питера я узнаю еще троих выпускников. Еще четыре человека, похоже, на год или на два младше, плюс одна девочка, которая выглядит совсем юной, очевидно первокурсница. Все не так ужасно, решаю я.
— Давайте вернемся к обсуждению, — говорит Питер, когда я сажусь за стол. — Какие предложения на ближайший номер?
Юная девушка, у которой черные волосы и плохая кожа, одна из тех, кто собирается-преуспеть-даже-если-это-убьет-их, поднимает руку:
— Я думаю, что нам стоит написать о еде в кафетерии: где ее берут и почему она такая плохая.
— Мы уже осветили эту проблему, — устало говорит Питер. — Мы пишем об этом практически в каждом номере. И ничего не меняется.
— Ну, почему же, — говорит ботаник в очках с толстыми линзами. — Два года назад школа согласилась поставить в кафетерии автоматы со здоровой пищей. По крайней мере, теперь у нас есть семечки.
Ага, так вот почему у нас есть группа учеников, которые постоянно грызут семечки, как колония грызунов.
— Как насчет спортивного зала? — предлагает девушка, чьи волосы заплетены в тугую косу. — Почему бы нам не выступить с пропагандой видеокурсов по шейпингу вместо баскетбола?
— Не думаю, что парни захотели бы заниматься в спортзале аэробикой, — иронично отвечает Питер.
— И вообще, разве это не глупо — писать о вещах, которые люди могут сами делать дома? — говорит ботаник. — Это было бы все равно, что заставлять всех ходить в прачечную.
— И это все вопрос выбора, правильно? — говорит первокурсница. — Тогда, может, нам стоит написать о костюмах болельщиц, которые излишне вызывающие и выделяются по сравнению с тем, как одеваются остальные ученики.
— О нет, — вздыхает Питер. — Кэрри, а что ты думаешь?
— Разве кто-то не пытался в прошлом году провести закон о дискриминации в группе поддержки и он в результате провалился?
— Мы не будем сдаваться, — настаивает первокурсница: — Группа поддержки дискриминирует некрасивых людей. Это неконституционно.
— Да? — спрашивает Питер.
— А я думаю, что должен быть специальный закон против некрасивых девушек, — говорит ботаник и начинает громко фыркать. Очевидно, он так смеется.
Питер строго смотрит на него и обращается к первокурснице:
— Гейл, я думал, что мы уже все обсудили. Ты не можешь использовать газету, чтобы сводить счеты и решать семейные проблемы. Мы все знаем, что твоя сестра хотела быть болельщицей и что Донна ЛаДонна дважды ей отказала. Если бы она не была твоей сестрой, то, возможно, мы бы еще раз попробовали. Но иначе это выглядит так, как будто газета оказывает давление на группу поддержки, чтобы они, наконец, приняли твою сестру. Это против всех журналистских конвенций…
— Как-как? — спрашиваю я, неожиданно проявив интерес. Особенно если учесть, что все это очень смахивает на то, что Питер пытается защитить Донну ЛаДонну. — Разве не главная цель журналистов донести до людей, что плохого происходит в мире? А плохое начинается дома или прямо здесь, в школе Каслбери.
— Она права! — восклицает ботаник, ударяя кулаком по столу.
— Хорошо, Кэрри, — недовольно морщится Питер. — Ты напишешь статью.
— О нет, она не может, — говорит мисс Смидженс, подходя к столу — Я знаю, что Кэрри в выпускном классе, но в газете она должна заниматься составлением макета.
Я благодарно пожимаю плечами, как будто я совсем не против. Через несколько минут мы с Гейл направляемся в угол комнаты, чтобы сделать макет на большом линованном листе. Работа невыносимо скучная и монотонная, поэтому я с интересом разглядываю Гейл, которая хмурится то ли из-за концентрации, то ли из-за злости. Она сейчас переживает самый неприятный подростковый период, что выражается в прыщах и жирных волосах.
— Как это типично, — говорю я, — они всегда заставляют девушек делать самую неинтересную и незначительную работу.
— Если они не сделают меня репортером в следующем году, то я обращусь в попечительский совет, — решительно говорит она.
— Хмм. Я всегда думала, что существует два способа получить то, что ты хочешь. Заставить людей отдать это тебе или сделать так, чтобы они сами захотели тебе это отдать. Мне кажется, что второй вариант лучше. Я думаю, если бы ты поговорила с мисс Смидженс, она бы смогла тебе помочь. Она мне кажется разумным человеком.
— Она неплохая. Это все Питер.
— Что с ним?
— Он отказывается дать мне шанс.
Подозревая, что мы разговариваем о нем, Питер подходит к нам.
— Кэрри, тебе не обязательно это делать.
— Да я, в принципе, не против, — беззаботно отвечаю я. — Я люблю творчество и ремесло.
— Любишь? — спрашивает меня Гейл, когда Питер отходит.
— Шутишь? В моем самом страшном ночном кошмаре я моделировала рельефную карту, а еще я провалилась на курсах шитья, когда была в команде скаутов.
Маленькая Гейл хихикает:
— Я тоже. Когда вырасту, я хочу стать второй Барбарой Уолтерс[13]. Интересно, она когда-нибудь делала макеты?
— Возможно.
— Думаешь? — воодушевленно спрашивает Гейл.
— Я знаю, — просто так говорю я. Следующую минуту мы работаем в тишине, а затем я спрашиваю: — А что случилось между твоей сестрой и Донной ЛаДонной?
Она смотрит на меня подозрительно:
— Ты знаешь мою сестру?
— Конечно.
Это не совсем правда. Я не знаю ее лично, но я предполагаю, кто она такая. Это, вероятно, старшеклассница, которую зовут Рамона и которая очень похожа на Гейл, только менее прыщавая и более изящная. Я никогда с ней особо не общалась, потому что она перешла в нашу школу, когда мы уже были на первом курсе, и сразу подружилась с другой компанией.
— Она действительно хорошая гимнастка, — говорит Гейл. — По крайней мере, была, когда мы жили в Нью-Джерси. Когда ей было тринадцать, она была чемпионом штата.
Я удивлена:
— Тогда почему она не входит в сборную по гимнастике?
— Она выросла. У нее появились бедра и грудь, что-то произошло с ее центром тяжести.
— Понимаю.
— Но она все еще отлично садится на шпагат, делает колесо и все остальное, что делают болельщицы. Она принимала участие в конкурсах, чтобы попасть в команду, и была уверена, что ее примут, потому что она намного лучше других девочек, в том числе Донны ЛаДонны, которая даже не может до конца сесть на шпагат. Ее даже не взяли в запасные. Она попыталась снова в прошлом году, после чего Донна ЛаДонна встала и сказала, глядя ей прямо в глаза, что ее не примут, потому что она недостаточно красива.
— Она прямо так и сказала? — От изумления у меня отвисла челюсть.
Гейл кивает.
— Я только повторяю ее слова: «Ты недостаточно красива, чтобы тебя приняли в группу поддержки, поэтому не трать свое и наше время».
— Вау. И что сделала твоя сестра?
— Она рассказала все директору.
Я киваю, думая, что, возможно, эта Рамона ябеда и всегда все выкладывает старшим, а Донна узнала об этом и не захотела принимать ее в команду. Но тем не менее.
— Что сказал директор?
— Он сказал, что не может в это вмешиваться. И моя сестра заявила, что это дискриминация. Дискриминация против девушек, у которых нет прямых волос, маленьких носиков и идеальных сисек. И он рассмеялся.
— Вот подонок. Все это и так знают.
— Но это неправильно. Поэтому моя сестра и ведет эту борьбу с группой поддержки.
— И ты хочешь про это написать?
— Я бы написала, но Питер мне никогда не позволит. А если и позволит, то потом Донна ЛаДонна настроит против меня всю школу, и со мной никто не будет общаться, боясь ее гнева. Давай посмотрим правде в глаза: Донна ЛаДонна управляет всей школой.
— Или, по крайней мере, она так думает.
В этот момент возвращается Питер.
— Я собираюсь встретиться с Мэгги в торговом центре. Не хочешь пойти с нами?
— Конечно, — говорю я и собираю свои вещи. — Я все равно встречаюсь там же с Себастьяном.
— Пока, Кэрри, — говорит Гейл. — Было приятно с тобой познакомиться. И не переживай, я не буду пытаться с тобой заговорить, если встречу тебя в коридоре.
— Не глупи, Гейл. Подходи и разговаривай со мной.
— Гейл, вероятно, тебе все рассказала о Донне ЛаДонне и ее сестре Рамоне, — говорит Питер, пока мы идем к его ржавому желтому универсалу.
— Эмм, — бормочу я.
— Это все такая куча дерьма, что в нее даже не хочется лезть. И потом, кому интересны девчачьи разборки?
Я открываю пассажирскую дверь, бросаю кучу бумаги на пол и сажусь.
— Забавно, я всегда думала, что тебе интересно все, что касается женщин.
— Что ты имеешь в виду? — Питер выжимает педаль газа и поворачивает ключ зажигания. Ему требуется несколько попыток, чтобы заставить двигатель работать.
— Я никогда не думала, что ты из разряда парней, которые не выносят женского мнения. Знаешь, такие парни, которые говорят своим подругам заткнуться, когда те пытаются им что-то сказать.
— С чего ты взяла, что я такой? Тебе Мэгги что-то рассказала?
— Если нет, то почему ты не разрешаешь Гейл написать статью? Или все дело в Донне ЛаДонне? — как бы между прочим спрашиваю я.
— К ней это не имеет никакого отношения, — говорит он, грубо переключая передачу.
— Насколько хорошо ты ее знаешь? Только честно?
Он подозрительно смотрит на меня:
— Зачем это тебе?
Я пожимаю плечами:
— Я слышала, ты говорил о ней на вечеринке у Лали.
— И что?
— Мэгги — моя очень хорошая подруга и замечательная девушка, я не позволю тебе обидеть ее.
— Кто говорит, что я собираюсь ее обидеть?
Лучше тебе действительно этого не делать.
Мы едем дальше, когда Питер говорит:
— Ты не должна этого делать.
— Чего?
— Быть милой с Гейл. Она настоящая заноза в заднице. Стоит тебе с ней заговорить, и ты никогда от нее не избавишься.