Всё или смешается в хаос, или нет.
Хаоса не будет, потому что сохранится полярность легкого, светового, и тяжелого, плотного. Космос упорядочен этим различием. Космос везде вещество, и в движении (покоя нет).
Всё мироздание состоит из движущихся частей материи различной формы. Соединения по различным сторонам дают бесконечное разнообразие плоскостей. Более плотное тело по закону непроницаемости отталкивает менее плотное. Более плотное соединение разрывает менее плотное. Два тела равной плотности при общем движении должны соединиться. (Зап. кн. № 4, 1872 // 48, 133)
Соединятся, потому что снизу, от большей плотности, испытают давление, а упасть вверх не смогут. Все тела пористые, впускают внутрь себя другие. Самое проникающее – свет, который в своем самом чистом виде особая, уникальная материя, так что может быть даже и вовсе не материя. Ее источник солнце, которое Толстой пишет со строчной, т. е. солнце как свет, или энергия.
Гипотеза. Лучи солнца проникают более или менее (световые, тепловые) все тела и некот[орые] очевидно. Проникновение есть деление {т. е. солнце создает поры в веществе, облегчает его}.
Солнечная материя в лучах разрывает всю другую материю и делает ее более или менее делимою. —
Солнечная материя непроницаема для самой себя и для всякой другой материи, но сама проницает всю материю.
Всё бесконечное различие тел между собою объясняется большим или меньшим проникновением тел лучами.
Всё бесконечное движение тел объясняется законом. Наипростейшее выражение этого закона следующее:
Вся материя (вообразив ее неподвижною вокруг солнца) протыкана лучами солнца, чем дальше, тем меньше, чем ближе, тем больше. Вся материя приведена в движение (положим хоть движением солнца). Наибольше протыканная материя, очутившаяся дальше, и наименее протыканная, очутившаяся ближе, стремятся каждая на свое место. Движение тяжел[ых] тел вниз и легких кверху дает силы (силу тяготения).
[…] На вопрос о том, есть ли тепло – тело или движение частиц? Я отвечу: тепло – тело, но не материальное, а солнечное, тепло – движение, но не частиц, а самих лучей. – (Зап. кн. № 4, 16.3.1872 // 48, 150–151)
Через две недели (или, если он не ошибся в записи даты, через полтора месяца) Толстой приходит к большей определенности. Мир упрощается собственно до солнца и еще-не-солнца. Солнце как сердце космоса колеблется и этим всё приводит в движение.
Одна материя – всё в нашем мире – газ, железо, камень.
Другая материя – солнце, находящееся в середине. Солнце не кончается тем, что мы видим. Мы в солнце.
Солнце шар. Частицы, его составляющие, плотнее в середине, реже по закону радиусов и дуг.
Проникая материю нашего мира, оно делает тела тем смешаннее с своей материей, т. е. реже относительно нашей {!} материи, чем ближе к солнцу. Тем более скрытого тепла, чем ближе к солнцу, от газа водорода до железа. – Тела все одни {подразумевается однородность нашего мира, не солнечного, тонкого и проникающего при своей непроницаемости}, разница только в том, на какой ступени радиуса они от солнца. Чаще или реже проникнуты.
{Рисунок лучей, проходящих через концентрические сегменты}
[…] Движение солнца, к[оторое] есть вероятно тоже колебание сфер. При движении солнца изменяется центр и состав материи.
Из того движение земли и вращение. – Слои стремятся к центральности {31.3.1872, помечено 31 Апреля; отсюда можно видеть степень неотредактированности, Толстой возникал только в редакциях, и здесь, в этом увлечении физикой, вместо редакции – изменение глаз по мере записей}. (48, 158–159)
Т. е. к центру-солнцу. От него всё, и к нему всё стремится упасть, но не из-за тяготения – тяготения нет, – а из-за сфер плотности: они разные, и чужой плотностью тела выталкиваются туда, где их плотность. Солнце наконец получает все ключи ко всем событиям. Сегодня текст, а 5 декабря толкование.
Земля не двигалась. Солнце двинулось и дало земле паралельно круглое движение. И другое, зависящее от того, что земля подставляла разгоряченную сторону.
Тело земли слилось бы с солнцем; но движение и вращение. Солнце водит землю вокруг себя своими лучами и вертит из своей оси теми же лучами. Общая плотность земли равна соответствующей дуге.
Я беру 8 частей водороду и 1 ч[асть] кислороду и заключаю в пузырь. Пузырь стремится упасть кверху. Я беру кусок холодного железа. Железо стремится упасть книзу […]
[…] Всё, что падает, падает кверху или вниз и перестает падать только тогда, когда встречает препятствие.
[…] Есть ли какое-нибудь явление, составляющее исключение? Нет. Всё стремится вверх или вниз; и всё, смотря по степени теплоты, может стремиться вверх или вниз. (Там же, 160–161)
I-13(5.12.2000)
Натурфилософия Толстого шокирует. Она непонятна. В ней нет того, с чего начинается всякое естественнонаучное мировоззрение: нет просто понятия Вселенной. Не от чего отправляться. Нет коробки, которая изначально как-то дана и в которой потом взрывается, сволакивается, вообще как-то принимает форму вещество. О ньютоновских небесных телах Толстой пренебрежительно говорит «стклянки», имея в виду как раз кем-то заранее заготовленные пробирки. Солнце вставлено в такую пробирку Ньютоном, а для Толстого оно разметнулось светом и лучами, только временно будучи отделено от других солнц, во всяком случае так, что ни в какую пробирку нельзя взять: мы просто не знаем всего о солнце, о всех его лучах, отчасти нематериальных, чтобы очертить, где оно кончается.
Из-за того, главное, что мы впали несколько веков назад в коперниканство, которое оказалось легче и удобнее, чем одноцентровость античности и средневековья, у нас – примерно как утратилась способность, из-за записи и магнитофона, запоминать буквально большие куски речи – атрофировалось чувство верха и низа, для античности само собой разумеющееся (это всё исторические сдвиги такого рода, как неспособность античности справиться с бесконечно малыми, как отказ античности анатомировать тела), мы не можем прочитать Толстого, у которого вдруг опять безусловные верх и низ есть, без собирания сведений об античном верхе и низе. Это потребует много времени, сейчас это некстати, я обещаю это себе на потом или уже на том свете понять. Толстой в своей натурфилософии пусть останется пока для нас непонятым.
Как интуиция верха и низа, так многие другие интуиции останутся для нас непонятны, как непонятны художественные приемы. У О. А. Седаковой мы – вода[76], не метафорически, а как? Как у Толстого? Запись:
13 Марта [1872]. Вода находится почти на норме, оттого и анормальные явления с водой.
1) Растяжение льда. Растяжение льда есть угол. Тот же угол будет в железе над расплавленным. —
(Мы это видим, пот[ому] ч[то] мы вода.) (48, 147)
Разобраться в этой интуиции мы опять же не сможем, потому что не научились еще понимать первого греческого мудреца, Фалеса. Та натурфилософия и толстовская другой природы, чем наша школьная: наша устроена так, чтобы можно было передать любому ученику и студенту; требовать от всех интуиций Фалеса, Гёте и Толстого то же, что требовать от каждого усвоения поэтического дара. – В порядке примечания: в свете О. А. Седаковой и Толстого надо видеть в воде Фалеса сначала человека и понимание мира как узнавание себя.
Натурфилософия Толстого – его неглавная область, потому что она, по сути дела, только попытка интимного вхождения не в природу или мир вовсе, а только в научную литературу своего времени, в ее факты, сведения и открытия.
В окончательной редакции натурфилософии Толстого всё движение идет от солнца. Два основных движения приданы земле: одно непосредственно от движения солнца, это круговое по орбите, и другое опосредованно, из-за неравномерного облучения частей земли – движение вокруг оси. Под облучением, не надо забывать, он понимает и магнитное, и может быть еще какое-то предполагаемое неизвестное. Оба движения, по орбите и осевое, вызваны лучами, природу которых Толстой не уточняет, но в его занятиях магнитом (вместо магнитного поля он говорит о направленности магнитных лучей) замечена способность магнитных лучей двигать:
Введите в область лучей железо, и оно притянется […] Сведите два таких магнита, они будут отталкиваться. Но если допустить, что идет ток кругом, то одна сторона будет отталкиваться, другая притягиваться. (Зап. кн. № 4, март 1872 // 48, 156)
Солнце лучами «водит» вокруг себя землю, т. е. «слияние» с солнцем заменено на вращение вокруг него, как бы оттянуто во времени этим вращением – тем самым на земле сложился верх и низ, соответственно движение вверх и вниз и вместе с ним история. Естественная, но отличает ли Толстой от естественной человеческую? Из всего, что мы о нём знаем, – не отличает. Но на каком именно основании он их объединяет? Чтобы это разобрать, надо понять одну его трудную мысль.
Мы помним, что вещество у него стало разным от разной наполненности материально-нематериальным солнечным лучом. Другое название этой наполненности – тепло, «все видоизменения тела имеют своим источником тепло», «всё движение жизни есть видоизменение тел под влиянием тепла» (48, 161), «источник всех тел и движений есть тепло» (48, 162). Тепло в свою очередь то же самое что сила, т. е. энергия. «Всякая сила есть проникновение солнечн[ой] материи в земную» (Зап. кн. № 4, 9.3.1872 // 48, 139). Тепло это солнечные лучи, проникающие (проникающая радиация), и они или оставляют нашу земную материю нетронутой, проходя прямым или сложным движением по ее порам, или вмешиваются в нее и изменяют. Солнце и земля повторены – их соотношение – в частицах и лучах. Красиво. Лучи или движутся и проявляются сами по себе, или изменяют частицы, проникая в них.