Рыб чрезвычайно много, судя по тому количеству, которое мы изловили на перевернутой льдине, и по тому, что видели наши матросы. Они уверяют, что видели полдюжины рыб, если не больше, длиной по крайней мере с целый фут, которые уплыли под лед. Из млекопитающих нередко встречается вооруженный страшными зубами длинный гибкий морской леопард, в желудке которого, наверное, содержится несколько пингвинов, а может быть, и маленький тюлень. Встречается также косатка, ненасытное и свирепое китообразное животное, которое пожирает всякое другое, не слишком большое животное. Косатка в большом числе попадается у берегов. Затем, надо упомянуть о громадных травоядных китах разных видов, начиная от синего кита, самого огромного из всех млекопитающих, до других китов меньших размеров и еще не получивших названий.
Эти громадные животные встречаются в большом числе, и понятно, какое им требуется количество пищи, а стало быть, и какое несметное множество всякой мелкой твари должны содержать эти моря, чтобы пропитать их. Под этими ледяными полями и в полыньях, где, казалось, царствуют мир и спокойствие, свирепствует, как мы видим, все та же непрерывная война, вызванная борьбой за существование».
Капитан Скотт каждый раз с величайшей похвалой отзывается о своих товарищах, как об офицерах, так и о матросах. «Я чувствую, что такая поддержка должна нам обеспечить успех», – говорит он.
Старые знакомые места. – Отдельные моменты путешествия. – Жизнь в старом доме. – Полярная зима. – Возвращение солнца. – Пропавшая собака. – Времяпрепровождение путешественников. – Товарищи Скотта. – Однотонный лагерь. – Дурная погода. – Экскурсия к полюсу. – Прощание с товарищами. – Последние спутники Скотта. – Мучительная дорога. – Горькое разочарование.
Скотт рассчитывал высадиться у мыса Крозье и устроить там станцию, но от этого пришлось отказаться. В день Нового года судно, наконец, вышло из плавучих льдов и на всех парусах направилось к югу. Берег с горой Эребус, окутанный облаками, был хорошо виден. К вечеру подошли к Барьеру – так называется сплошная стена льда шириной в 400 миль, а в длину еще больше, которая простирается к югу от острова Росса и к западу от Земли Виктории. Но прибой не допустил высадиться. «Такая жалость, что нам пришлось отказаться от нашего излюбленного плана! – восклицает Скотт. – Все на этом берегу сулило нам хорошую зимовку. Удобное место для дома, лед, служащий запасом воды, снег для животных, хорошие покатости для бега на лыжах, обширные гладкие каменные площади для прогулок. Близость к Барьеру и колониям двух видов пингвинов, удобный подъем на гору Террор, хорошие условия для научных наблюдений, довольно удобный путь на юг, с невозможностью быть отрезанным, и т. д., и т. д. Бесконечно жаль покидать это место!»
На мысе Крозье находилась колония пингвинов, и от нее до Птичьего мыса тянулась неприступная, окованная льдом береговая линия. Обходя этот мыс, путешественники открывали знакомые места. Они увидели старый сигнальный шест, поставленный ими, когда они стояли тут с судном «Дискавери», во время предшествовавшего плавания. Он торчал так же прямо; и когда путешественники сличили все, что видели, со старыми фотографиями, то ни в чем не нашли перемены.
«Приятно было увидеть старые места, – говорит Скотт. – Чувствуется что-то родное в этой обстановке!»
Для зимовки выбрали удобное место в бухте и стали на якоря. Тотчас же после этого было приступлено к выгрузке моторных саней, лошадей и припасов, а затем и к постройке дома у мыса Эванс, названного так Скоттом в честь старшего офицера судна. Мыс этот – один из отрогов горы Эребус. Над ним возвышается ее величественная, покрытая снегом и дымящаяся вершина. Огромные ледники спускаются по нижним уступам горы и высокой голубой стеной врезаются в море, синяя поверхность которого усеяна сверкающими айсбергами и огромными плавучими льдинами. Дальше возвышаются красивые Западные горы, со своими многочисленными острыми пиками, крутизнами и глубокими обледенелыми долинами.
«Дивный горный ландшафт, подобных которому мало на свете! – восклицает капитан Скотт. – Все слагается благоприятно для нашей экспедиции, если только нам удастся перевезти наши припасы и провести лошадей мимо Ледникового языка.
Сегодня, за обедом, – пишет он дальше, – нам подавали котлеты из тюленьего мяса, до того вкусно приготовленные, что невозможно было отличить их от самых лучших говяжьих котлет. Двум товарищам я выдал их за говяжьи, и так как они не сделали никаких замечаний, то я сознался в обмане лишь после того, как они съели каждый по две котлеты. В первый раз я ем тюленье мясо, не замечая его неприятного вкуса. Вот что значит приготовление! Повар у нас превосходный».
Действительно, казалось, экспедиция Скотта была так хорошо обставлена, что должна была иметь успех. Со всеми возникавшими затруднениями справлялись довольно удачно, хотя изменчивость льда доставляла им много хлопот. Немало возни было с лошадьми при переправах и перевозке грузов. Лошади проваливались очень глубоко и не раз подвергались серьезной опасности.
Скотт следующим образом перечисляет отдельные моменты путешествия по льду, особенно ярко запечатлевшиеся в его памяти. Это были соблазнительная теплота спального мешка; шипение походной печки и пар, поднимающийся от кушаний; контраст между маленькой зеленой палаткой, в которой приютились путешественники, и необозримой белой пустыней, погруженной в вечное безмолвие; глухое гудение парусины палатки во время сильного ветра и метели; снег, несущийся с юга полупрозрачными столбами; бледные желтоватые призраки, предрекающие надвигающуюся бурю и мало-помалу закрывающие ландшафт. «Пурга, говорит он, – это возмущение природы, а трещина, поставленная ею, – западня путешественникам! Никакой охотник не сможет так искусно спрятать свою ловушку! Мост над нею из легкого, слегка волнистого снега ничем не указывает на скрытую опасность. Об этом можно догадаться лишь тогда, когда человек или животное проваливается и, барахтаясь руками и ногами, карабкается, цепляясь за края… А кругом глубокое молчание, прерываемое единственно только мягкими, глухими шагами идущего отряда».
Описывая пребывание в палатке во время метели, Скотт говорит: «Крутит снег, сухой, как мука. Достаточно двух минут, чтобы человеку превратиться в белую фигуру. Но в нашей маленькой палатке удивительно тепло и уютно. Мы только что отлично поужинали, наслаждались на покое трубочкой и дружеской беседой у огня, почти забывая о времени и о завывающей кругом метели. Лежа в наших теплых спальных мешках, мы с трудом представляли себе, какой ад там, за тонкой парусиной, нашей единственной защитой от непогоды!»
Так писал в своем дневнике Скотт в феврале 1911 года, во время экскурсии для устройства вспомогательного лагеря. Но как изменилось его положение в конце этого же года, когда он приблизился к Южному полюсу и, дойдя до него в январе, пустился в обратный путь!
Первая экскурсия для устройства лагеря окончилась благополучно, хотя путешественники несколько раз подвергались большой опасности из-за изменчивости льда, внезапно отрывающегося от берега, трещин, куда проваливались люди и животные, и, главным образом, из-за бурь и метелей. К счастью, все люди уцелели, погибли лошади и пара собак.
Путешественники приютились в старом доме, построенном в этом месте еще во время плавания на корабле «Дискавери». Дом оказался в довольно сносном состоянии, хотя пришлось все-таки исправить кое-что для лучшего сохранения в нем тепла. Скотт так описывает жизнь в этом старом доме:
«Мы собираемся вокруг огня, сидя на ящиках. Каждый держит в руках большой кусок хлеба с маслом и жестяную кружку с чаем: тепло, уютно, хорошо! Однако в доме мы остаемся недолго. Мы спешим на работу и возвращаемся часам к пяти-шести с изрядным аппетитом. А в это время наши кулинары хлопочут над приготовлением вкусной жареной тюленьей печенки. Удивительно, как это блюдо не надоедает нам, и каждый вечер мы расхваливаем его. Впрочем, один раз оно оказалось неудачным.
Уилсон, всегда проявлявший большую изобретательность в деле приготовления разных кушаний, едва не погубил свою репутацию. Он вздумал жарить тюленью печенку в пингвиновом жире, уверяя, что этот жир можно лишить его неприятного вкуса. Достали жир, тщательно перетопили его. Получился прозрачный, чистый и лишенный всякого запаха жир. Но наружность, как известно, бывает обманчива, и наше кушанье оказалось пропитанным тем особым ароматом, которым отличается мясо этой птицы и о котором лучше не распространяться. Трое из нас оказались героями и все-таки одолели свои порции, но остальные, отведав, решили довольствоваться сухарями с какао. После ужина мы часок– другой курим и беседуем.
Это приятное и отрадное для души время, когда обмениваются своими воспоминаниями люди, обладающие буквально мировым опытом. Нет почти той земли, которую не изъездил бы тот или другой из нас, но наше положение и наши занятия различны. Часа через полтора после ужина мы удаляемся на покой, раскладываем наши спальные мешки, разуваемся и, залезая в них, нежимся. В наших мешках, сделанных из шкуры северного оленя, удивительно тепло и уютно теперь, когда они совершенно просохли, а в доме сохраняется большая часть теплоты. Благодаря удачному приспособлению ламп и порядочному запасу свечей мы имеем возможность почитать еще часик или два, плотно закутанные в наши меха».
В доме была найдена кипа смерзшихся иллюстрированных журналов. Когда они оттаяли, то доставили много интересного чтения.
После трехмесячного отсутствия Скотт с товарищами вернулся на зимнюю стоянку у мыса Эванс. «Как приятно было очутиться в теплом сухом доме, который показался нам верхом роскоши, настоящим дворцом внутри! Простор, чудное освещение, всякие удобства! – пишет Скотт. – Приятно было есть, как едят цивилизованные люди, принять ванну в первый раз после трех месяцев! Приятно было чувствовать на себе чистое сухое белье и платье! Такие мимолетные часы полного благополучия – я говорю: мимолетные, потому что привычка скоро притупляет чувство удовольствия, – навсегда остаются в памяти каждого полярного путешественника вследствие резкого контраста с перенесенными лишениями».