Но такое случилось всего один раз, после чего я сама сделала все необходимые выводы, и маме не пришлось наказывать меня и запирать дома. Да она по-любому не стала бы меня запирать, потому что кто тогда будет ходить снимать деньги в банкомате?
Но папа – это совсем другая история. В смысле дисциплины он непоколебим. Мама говорит, он такой, потому что его в детстве бабушка наказывала – запирала в одной из самых страшных комнат в доме.
А дом, в котором он рос, – это, выходит, замок. Значит, его, скорее всего, запирали в темнице, где-нибудь в подземелье.
Блин, неудивительно, что папа ей до сих пор подчиняется беспрекословно.
В общем, уж если папа на меня разозлится, так разозлится по-настоящему. Например, как в тот раз, когда я отказалась идти с бабушкой в церковь, потому что не хотела молиться Богу, позволившему вырубать амазонские леса под пастбища для коров, которых превратят в бургеры, чтобы накормить невежественные толпы, обожествляющие это олицетворение зла, Рональда Макдоналда. Папа тогда сказал, что, если я не пойду в церковь, он не просто выдерет меня как сидорову козу, но и запретит навсегда читать инет-журнал Майкла «Головоломка». И он реально на все лето лишил меня выхода в интернет – расколотил модем бутылкой коллекционного вина «Шатонеф-дю-Пап».
Вот это называется реакционер!
Так что я ужасно волновалась, что же он придумает на этот раз, когда я вернусь домой от Лилли.
Я болталась у Московицев сколько могла: загрузила грязную посуду в посудомоечную машину за Майю, поскольку она была занята; писала письмо своему конгрессмену с просьбой помочь ее сыну Мануэлю, которого ошибочно посадили в тюрьму десять лет назад за поддержку революции у себя в стране. Потом я погуляла с Павловым вместо Майкла, которому надо было идти на лекцию по астрофизике в Колумбийском университете. Я даже почистила насадки в джакузи Московицев – ну папа Лилли и линяет.
Потом Лилли объявила, что пора снимать часовой эпизод для ее шоу, тот самый, посвященный ее ногам. Но тут оказалось, что родители Московиц не ушли, как мы думали, на мануальную терапию и слышали весь наш разговор. Мне было велено идти домой, а с Лилли они пообещали обсудить ее стремление издеваться над сексуально озабоченным поклонником.
Дело в том, что я вообще-то очень хорошая дочь. Реально. Я не курю, не употребляю наркотики, не гуляю. Мне можно доверять, я практически никогда не забываю сделать уроки. Я вообще неплохо учусь, не считая одной-единственной несчастной пары по предмету, который мне никогда в жизни не пригодится.
И тут на меня вываливают эту новость насчет принцессы. Так что, пожалуй, если папа решит меня наказать, я обращусь за помощью в реалити-шоу «Судья Джуди». Вот тогда он пожалеет. Судья Джуди ему устроит разбор полетов. Как можно заставлять людей становиться принцессами, если они этого не хотят? Судья Джуди такого не потерпит.
Конечно, когда я пришла домой, помощь судьи Джуди мне не понадобилась.
Оказалось, что мама не пошла в студию, хотя обычно не пропускает ни одной субботы. Она сидела дома и ждала моего возвращения, листая старые номера журнала «Севентин». Мама начала выписывать этот журнал для меня, но ей как-то не пришло в голову, что никто меня на свидания приглашать не будет, с такой-то плоской грудью, так что информация, которую можно почерпнуть из этого журнала, мне на фиг не понадобится.
И папа меня тоже ждал. Он сидел на том же самом месте, что и вчера утром, только читал «Сандэй Таймс», хотя еще была суббота, а у нас с мамой правило: не читать воскресные колонки до воскресенья. И сегодня он был в кашемировом свитере – наверняка подарок одной из его многочисленных подружек – и вельветовых брюках.
Едва я вошла, папа аккуратненько сложил газету, аккуратненько положил ее на тахту и вперился в меня долгим пронзительным взглядом, совсем как капитан Пикар, когда он заводит с Райкером разговор о Первой Директиве, а потом сказал:
– Нам надо кое-что обсудить.
Я тут же начала бормотать, что дело вовсе не в том, что я не хотела говорить им, где я, но просто мне нужно было немного побыть одной и подумать, и я вела себя очень осторожно и даже не поехала на метро.
Папа сказал:
– Знаю.
Вот так. Просто «знаю», и все. Сдался сразу без всякой борьбы.
Мой папа?
Я покосилась на маму – заметила ли она, что у папы крыша поехала. Но мама и сама повела себя как ненормальная. Она положила журнал, подошла, крепко меня обняла и сказала:
– Прости нас, малышка.
Чего? Это точно мои родители? Может, их подменили, пока меня дома не было? Настоящих похитили, а вместо них подсунули инопланетян? А как еще объяснить такое разумное поведение?
Тут папа говорит:
– Мы понимаем, что у тебя стресс, Миа, и хотим, чтобы ты знала: мы сделаем все возможное, чтобы переход к новой жизни прошел для тебя как можно мягче.
Потом он спросил, знаю ли я, что такое компромисс, и я ответила, что, конечно, знаю, я же не в третьем классе учусь. Тогда он вытащил листок бумаги, и мы все вместе составили то, что мама назвала «Компромиссом Термополис – Ренальдо». Выглядело это примерно так.
Я, нижеподписавшийся Артур Кристоф Филипп Жерар Гримальди Ренальдо, согласен с тем, что моя единственная дочь и наследница Амелия Миньонетта Гримальди Термополис Ренальдо завершит среднее образование в мужской школе имени Альберта Эйнштейна (с 1975 года – школе совместного обучения), прерывая его лишь на время рождественских и летних каникул, которые она будет без всяких жалоб проводить в государстве Дженовия.
Я спросила, означает ли это, что я больше не буду проводить каникулы в Мираньяке, и папа сказал, что не буду. Неужели правда? Рождество и лето без бабушки? Это все равно что пойти на прием к зубному, но вместо того, чтобы лечить зубы, просто сидеть читать журнал «Тин Пипл» и глотать веселящий газ! Я так обрадовалась, что кинулась его обнимать, но оказалось, это еще не все.
Я, нижеподписавшаяся Амелия Миньонетта Гримальди Термополис Ренальдо, согласна выполнять обязанности наследницы Артура Кристофа Филиппа Жерара Гримальди Ренальдо, принца Дженовии, включая восхождение на трон после кончины последнего и участие во всех событиях государственной важности, на которых присутствие наследницы будет сочтено необходимым.
Это также не вызвало у меня никаких вопросов, кроме последних строк. События государственной важности? Это что?
– Ну там присутствовать на похоронах мировых лидеров, – уклончиво сказал папа, – открывать балы и прочее.
Че? Похороны? Балы? А разбивать бутылки с шампанским о борт океанского лайнера, ходить на премьеры голливудских фильмов и все такое?
– Боюсь, премьеры голливудских фильмов далеко не так хороши, как их изображают, – заметил папа. – Тебя все время слепят вспышки фотоаппаратов, ну и так далее. Страшно неприятно.
Ага, а похороны и балы лучше, что ли? Я даже губы как следует накрасить не сумею, не то что присесть в реверансе.
– Ну это не страшно, – бросил папа, закрывая ручку колпачком. – Бабушка тебе в этом поможет.
Да как же она поможет? Она же во Франции.
Ха! Ха! Ха!
Суббота, вечер
Какая же я невезучая. Субботний вечер, а я дома вдвоем с папой.
Он предложил сходить на «Красавицу и Чудовище» с таким видом, как будто ему стало жалко меня оттого, что я не на свидании. Пришлось ему сказать:
– Слушай, пап, я уже не маленькая. И даже принц Дженовии не может купить билеты на бродвейский мюзикл в субботу вечером за минуту до начала спектакля.
Но он и сам чувствовал себя брошенным, поскольку мама слиняла на очередное свидание с мистером Джанини. Она была готова отменить встречу в связи со всеми потрясениями, произошедшими в моей жизни за последние двадцать четыре часа, но я просто заставила маму пойти, потому что видела, что от постоянного общения с папой ее губы сжимаются все сильнее и сильнее. Обычно мама сжимает губы, только когда сдерживается, чтобы не сказать что-нибудь лишнее. Мне кажется, ей хотелось сказать: «Пошел вон! Убирайся в свой отель! Ты платишь шестьсот долларов в сутки за номер, вот и сиди там».
Папа доводит маму до белого каления тем, что все время бродит по квартире, выуживает из большого салатника, в который мама бросает почту, ее банковские счета и объясняет, что ей гораздо выгоднее перевести деньги из банка на индивидуальный пенсионный счет.
Было видно, что мама вот-вот не выдержит и взорвется, поэтому, когда она собралась отменить свидание, я сказала ей, чтобы она, пожалуйста, шла, а мы с папой пока обсудим, насколько сложно управлять маленьким княжеством в современной экономической обстановке. Но когда мама вышла к нам в шикарном черном мини-платье от «Виктория Сикрет» (она ненавидит ходить по магазинам, поэтому выписывает вещи по каталогам, отмокая в ванне после целого дня рисования), папа подавился кубиком льда. Скорее всего, он никогда раньше не видел маму в коротком платье – когда они встречались, она училась в колледже и носила только джинсы да комбинезоны, как я сейчас. Папа одним глотком допил скотч с содовой и сказал:
– Так ты в этом пойдешь?
– А что, что-то не так? – Мама с тревогой посмотрела на себя в зеркало.
Выглядела она зашибись и даже гораздо лучше, чем обычно, в этом-то все и дело. Немного странно говорить так о своей маме, но при желании она может выглядеть как модель с обложки модного журнала. Я могу только мечтать, что когда-нибудь стану такой же хорошенькой, как она. У нее и волосы не висят углом, и грудь не плоская, и нога не сорок первого размера. Она просто супер, для мамы так точно.
Тут зазвенел домофон, и мама умчалась, поскольку не хотела, чтобы мистер Джанини поднялся к нам и увидел ее бывшего – принца Дженовии. Это и понятно, потому что папа все никак не мог откашляться, и вид у него был довольно смешной. Лысый раскрасневшийся человек в кашемировом свитере, задыхающийся от кашля. Мне, например, на ее месте было бы стыдно признаться, что у меня с ним был секс.