Если мама начнет с ним встречаться, я немедленно свалю в Афганистан.
ТолЛуи: Ха-ха-ха. А зачем ты спросил про алгебру?
Головолом: Да я уже закончил делать журнал за этот месяц, вот и подумал, что могу немного позаниматься с тобой на О.О., если хочешь, конечно.
Майкл Московиц предлагает мне помощь? Не верю собственным ушам. Сейчас рухну с компьютерного стула от удивления.
ТолЛуи: Ух ты, это будет супер! Спасибо!
Головолом: Да на здоровье. Ну пока, Термополис.
И он вышел из чата.
Представляете? Супер! Интересно, что это на него нашло? Похоже, надо почаще ссориться с Лилли.
Еще позже в воскресенье
Только я подумала, что жизнь, кажется, понемногу налаживается, как позвонил папа. Он сказал, что отправил ко мне водителя. Ларс отвезет меня в «Плазу» пообедать вместе с папой и бабушкой.
Заметьте: маму не пригласили. Ну, наверное, ничего страшного, она и сама не пошла бы.
И правда, мама даже обрадовалась, когда я ей сказала, что уезжаю обедать.
– Отлично, – сказала она. – А я закажу себе что-нибудь из тайского ресторана и буду смотреть «Шестьдесят минут».
Мама пришла из Центрального парка очень веселая. Оказывается, они с мистером Джанини катались в одной из этих тупых карет, запряженных лошадьми. Я в шоке. Хозяева карет совершенно не заботятся о лошадях, и то и дело какая-нибудь дряхлая кляча падает на ходу от жажды. Я давно поклялась, что ноги моей не будет в такой карете до тех пор, пока бедные лошади не получат право на приличную жизнь. И мне всегда казалось, что мама меня полностью поддерживает.
Просто удивительно, до чего любовь может довести человека.
В «Плазу» на этот раз зашла спокойно. Наверное, я уже немного привыкла к ней. И швейцар меня узнаёт – по крайней мере, он узнаёт Ларса – и пропускает без проблем. Но бабушка с папой были не в настроении. Не знаю почему. Может, потому что им, в отличие от меня, никто не платит за общение друг с другом.
Обед был ужасно скучным. Бабушка занудствовала с вилками – когда какую брать да что чем есть. Была куча перемен блюд, и все блюда мясные. Только один раз подали рыбу, я съела ее и десерт – высокую навороченную шоколадную башню. Бабушка пыталась внушить мне, что на официальных приемах, где я буду представлять Дженовию, надо есть все, что подадут, иначе я оскорблю хозяев и спровоцирую международный скандал. Но я ответила, что мои сотрудники заранее сообщат хозяевам, что я не ем мяса, и попросят его не подавать.
Бабушка просто взбесилась. Ей ведь не приходило в голову, что я могла смотреть телефильм про принцессу Диану и поэтому знаю, как ничего не есть на приемах и даже как сделать, чтобы тебя потом вырвало тем, что пришлось съесть (конечно, я так никогда не поступлю).
А папа весь обед задавал мне странные вопросы про маму. Типа, не переживаю ли я из-за ее романа с мистером Джанини и не нужно ли папе поговорить об этом с мамой. По-моему, он пытался выяснить, насколько между ними – мамой и мистером Дж. – все серьезно.
Конечно, серьезно, если он остался ночевать. Мама оставляет на ночь только тех мужиков, которые ей реально очень нравятся. За последние четырнадцать лет таких было всего трое, включая мистера Дж. Одного звали Вольфганг, и он оказался геем, второго – Тим, и он оказался республиканцем. И вот теперь мой учитель алгебры. Ну и не так чтоб очень много их было, всего по одному на каждые четыре года.
Ну типа того.
Понятное дело, я не сказала папе, что мистер Дж. остался у нас ночевать, а то бы его сразу удар хватил. Он жуткий шовинист – ему можно каждое лето привозить в Мираньяк девиц и менять их каждые две недели, но мама почему-то все эти годы должна оставаться чиста, как свежевыпавший снег.
Если бы мы с Лилли разговаривали, она наверняка заявила бы, что все мужчины – страшные лицемеры.
Вообще неплохо бы было сказать папе про мистера Дж. хотя бы для того, чтобы немного сбить с него этот самодовольный вид, но мне не хотелось давать бабушке оружие против мамы, она и так считает маму слишком легкомысленной, поэтому я сделала вид, что не в курсе.
Бабушка сказала, что завтра мы займемся моим словарным запасом: французский у меня чудовищный, но английский еще хуже. Она говорит, что если еще хоть раз услышит от меня «короче», то вымоет мне рот с мылом.
– Короче, бабуль, – сказала я и тут же получила ее фирменный убийственный взгляд.
Но я не прикалывалась над ней, просто сказала на автомате. Правда.
К сегодняшнему дню я уже заработала двести баксов для «Гринпис». Наверное, я войду в историю человечества как девочка, которая спасла всех китов.
Вернувшись домой, я заметила в помойке две упаковки из-под тайской еды, две пары пластиковых палочек и две пустые бутылки «Хайнекена». Я спросила у мамы: она что, обедала вместе с мистером Дж. – блин, они целый день вместе! – но она сказала:
– Нет, что ты, малышка, просто я здорово проголодалась.
Соврала мне второй раз за день. Похоже, с мистером Дж. реально все серьезно.
Лилли так и не звонила. Может, мне все-таки позвонить первой? И что я скажу? Я ничего такого не сделала. Ну то есть велела ей заткнуться, но только потому, что она сказала, что я становлюсь похожей на Лану Уайнбергер. По-моему, у меня было полное право потребовать, чтобы она заткнулась.
Или не было? Может, ни у кого нет права говорить другому, чтобы он заткнулся? Может, вот так войны и начинаются – кто-то кому-то приказывает заткнуться, и никто не хочет извиняться.
Если так пойдет дальше, с кем я завтра буду обедать в столовой?
Понедельник, 13 октября. Алгебра
Когда Ларс остановил машину перед подъездом Лилли, консьерж сказал, что она уже ушла. Вот и мирись с ней после этого.
Мы еще никогда так сильно не ссорились.
Едва я вошла в школу, как мне сунули под нос листовку.
ОБЪЯВИМ БОЙКОТ МАГАЗИНУ ХО!
ПОДПИШИСЬ, ЕСЛИ ТЫ
ПРОТИВ РАСИЗМА!
Я сказала, что не подпишу, и Борис, который сунул мне листовку, заявил, что я неблагодарная, что он приехал из страны, где государство подавляет все протесты, и я должна радоваться, что могу подписывать листовки, не опасаясь тайной полиции. Вместо ответа я сказала Борису, что в Америке свитера в брюки не заправляют.
Надо отдать должное Лилли – она действует быстро. Вся школа облеплена листовками с призывом к бойкоту Хо. И еще про Лилли – уж если она разозлится, то надолго. Она со мной вообще не разговаривает.
Блин, ну когда уже мистер Дж. от меня отцепится? Ну кому нужны его целые числа?
Действия с действительными числами: отрицательные или противоположные – числа на числовой оси, расположенные на противоположных сторонах от нуля, но на одинаковом расстоянии от него, называются отрицательными или противоположными.
Чем на алгебре заняться?
Можно тихо развлекаться:
Рисовать, или зевать,
Или в шахматы играть.
Похрапеть и помечтать,
Ничего не соображать,
Кукарекать и чирикать,
С удивлением мурлыкать.
Гипнотизировать часы,
Напевать себе в усы.
Смеяться, плакать всем назло –
Я перепробовала всё…
НО НИЧЕГО НЕ ПОМОГЛО!!!!!
Позже в понедельник, на уроке французского
Даже если бы мы с Лилли не поссорились, все равно я не смогла бы сесть рядом с ней в столовой. Она вдруг стала знаменитостью, и вокруг столика, за которым обычно сидим мы с ней, Шамика и Лин Су и едим дамплинги из «Биг Вон», столпилась куча народу. А на моем месте сидел Борис Пелковски.
Лилли небось на седьмом небе от счастья. Она всегда мечтала, чтобы ее боготворил музыкальный гений.
И вот я стою, как дура, с этим идиотским подносом, на котором тарелка с дурацким овощным салатом. Ничего другого вегетарианского в столовой сегодня не было, и у них кончились батончики мюсли. Стою я и думаю, за чей столик подсесть. В столовой всего десять столиков, потому что классы едят в разное время. Есть столик, за которым обычно сидим мы с Лилли, столик тех, кто занимается спортом, столик чирлидеров, богатеньких деток, любителей хип-хопа, наркоманов, участников театрального кружка, отличников, иностранцев, которые учатся у нас по обмену, и столик, за которым сидит Тина Хаким Баба со своим телохранителем.
Я не могу сесть к спортсменам или чирлидерам, поскольку я не вхожу в их группу. Не могу сесть к богатым, потому что у меня нет ни мобильного телефона, ни брокера. Я не увлекаюсь хип-хопом или наркотиками, мне не дали роль в школьном спектакле, мои шансы стать отличницей, имея двойку по алгебре, близки к нулю, и я ни слова не понимаю из того, что говорят иностранные студенты, поскольку среди них нет ни одного француза.
Я посмотрела на Тину Хаким Баба. Перед ней стояла тарелка с таким же салатом, как у меня. Правда, Тина ест салаты из-за проблемы с весом, а не потому, что вегетарианка. Тина читала роман для девочек. На обложке был изображен мальчишка-подросток, обнимающий девчонку. У девчонки были длинные белокурые волосы и довольно большая грудь, а ножки тоненькие-претоненькие. Я уверена: бабушка хотела бы, чтобы я выглядела как эта девчонка.
Я подошла к столу, поставила поднос напротив Тины и спросила:
– Можно здесь сесть?
Тина подняла голову от книжки, и на лице ее отразилось глубочайшее потрясение. Она посмотрела на меня, потом – на своего телохранителя. Это был очень смуглый высокий мужчина в черном костюме и темных очках, которые он не снимал даже в помещении. Думаю, Ларс его подмял бы, если бы им пришлось драться.
Телохранитель перевел взгляд на меня – ну мне так показалось, потому что сквозь темные стекла особо не разглядеть, куда он смотрел, – и кивнул.
Тина просияла от счастья.
– Конечно, пожалуйста, – сказала она, откладывая книгу. – Садись.