Когда зазвонил звонок, я пулей вылетела из класса, поскольку догадывалась, о чем собирался спросить Майкл. Наверняка хотел предложить встретиться, чтобы потренировать меня делить столбиком, поскольку то, как я делю, это большая человеческая трагедия. Но это было слишком. Математика? В выходные? После того, как я всю неделю только ею и занималась, если не спала?
Нет уж, спасибочки.
Но мне не хотелось отказывать Майклу, поэтому я убежала до того, как он успел спросить. Неужели это было так ужасно с моей стороны?
Но сколько уже можно критиковать бедную девочку?
Алгебра: с. 121, 1–57, только нечетные
Английский:??? спросить у Шамики
Ист. мир. цив.: смотреть вопросы после 9-й главы
О.О.: не задано
Французский: pour demain, une vignette culturelle
Биология: не задано
Вторник, вечер
Бабушка считает, что Тина Хаким Баба подходит мне в качестве подруги гораздо больше, чем Лилли Московиц. Конечно, она так говорит только потому, что у Лилли родители всего лишь психоаналитики, а у Тины папа – арабский шейх, а мама – дальняя родственница шведского короля, и такое знакомство соответствует титулу наследницы трона Дженовии.
По словам бабушки, семейство Хаким Баба супербогатое. Им принадлежат газиллионы нефтяных скважин. Бабушка сказала, что мне надо захватить подарок для них, когда я в пятницу вечером пойду в гости. И еще надо надеть лоферы «Гуччи». Я спросила, что за подарок, и она сказала – завтрак. Она специально сделала заказ у «Балдуччи», чтобы его доставили в субботу утром.
Тяжело быть принцессой.
Кстати, сегодня за обедом в школе Тина читала новую книжку. Обложка выглядела почти так же, как у предыдущей, только на этот раз на ней изобразили брюнетку, а название было: «Моя тайная любовь». Про девочку из криминального района города, влюбившуюся в богатого мальчика, который ее даже не замечал. Потом дядя девочки похитил мальчика, чтобы получить за него выкуп, а девочка промыла мальчику раны и помогла сбежать, и все такое. И конечно, он безумно полюбил ее. Тина сказала, что уже заглянула в конец романа: после того как дядю посадят в тюрьму, девочку возьмут к себе жить родители богатого мальчика.
Ну почему со мной никогда ничего такого не происходит?
Среда, 15 октября, продленка
Лилли опять не было. Ларс заметил, что мы будем добираться до школы гораздо быстрее, если ехать прямиком, не заезжая за Лилли. Наверное, он прав.
В школе сегодня как-то странно. Люди, которые обычно тусуются перед входом, сидят на Джо – каменной скульптуре льва – и курят, все сбились в кучки и пялились на что-то. Может, чьего-то папашу опять обвинили в отмывании денег? Родители такие эгоисты – прежде чем сделать что-нибудь незаконное, неплохо бы подумать, каково будет вашим детям, если вас поймают.
Я направилась сразу к дверям школы, показывая всем своим видом, что не интересуюсь сплетнями. Несколько человек проводили меня любопытными взглядами. Похоже, Майкл прав: вся школа в курсе того, как я ткнула мороженым в Лану. Или, может, у меня волосы торчат дыбом? Я забежала по дороге в женский туалет, и какие-то девчонки мигом выбежали из него, хохоча как безумные. Глянула в зеркало – нет, с волосами все в порядке.
Иногда мне хочется жить на необитаемом острове. Нет, правда. Чтобы никого вокруг на сотни миль. Только я, океан, песок и пальма.
Ну и еще, может, телевизор с четким изображением, экраном в тридцать семь дюймов и спутниковой антенной. И «Сони плейстейшн» с видеоигрой «Бандикут» – на случай, если вдруг заскучаю.
НЕ КАЖДЫЙ ЗНАЕТ, ЧТО:
1. Вопрос, который чаще всего задают в средней школе имени Альберта Эйнштейна, это: «У тебя есть жвачка?»
2. Красный цвет привлекает пчел и быков.
3. На продленке иногда приходится ждать по полчаса, чтобы учитель обратил на тебя внимание.
4. Я хочу снова дружить с Лилли Московиц.
Позже в среду. Перед алгеброй
Произошло что-то очень странное. Я доставала из шкафчика тетрадь по алгебре, тут подошел Джош Рихтер и, убирая учебник по тригонометрии, вдруг спросил: «Как дела?»
Клянусь, что не вру.
Я была так потрясена, что чуть не уронила рюкзак. Не помню, что я ему ответила. Кажется, «норм». Надеюсь, что «норм».
С какой стати Джош Рихтер со мной заговорил? У него, наверное, опять тепловой удар, как тогда в «Бигелоу».
Потом он захлопнул дверцу своего шкафчика, посмотрел мне в лицо сверху вниз – а он правда очень высокий – и сказал:
– Увидимся позже.
И ушел. А я еще минут пять не могла вздохнуть от волнения.
Глаза у него такие голубые, что смотреть больно.
Среда, кабинет директора Гупты
Все кончено.
Я погибла.
Это конец.
Теперь я знаю, что именно все разглядывали во дворе перед школой. Я знаю, почему они хихикали и перешептывались. И почему те девчонки с хохотом выбежали из туалета. И почему Джош Рихтер со мной заговорил.
Мою фотографию поместили на первой странице газеты «Нью-Йорк Пост». Да, именно «Нью-Йорк Пост», которую каждый день читают миллионы жителей Нью-Йорка.
Нет, правда, со мной покончено.
Совсем неплохая фотография, между прочим. Наверное, кто-то сфотографировал меня, когда я выходила из «Плазы» в воскресенье вечером после ужина с бабушкой и папой. Я только что вышла из вертящейся двери и спускаюсь по ступенькам, слегка улыбаясь про себя, не в камеру. Не помню, чтобы кто-нибудь меня фотографировал, но выходит, что фотографировал.
Прямо на снимок наложены слова: «Принцесса Амелия», а ниже, помельче: «Нью-Йоркское собственное королевское высочество».
Зашибись. Просто зашибись.
Мистер Джанини увидел фото одним из первых. Шел утром на метро и заметил его на информационном стенде. Он сразу позвонил маме, но мама принимала душ и не слышала звонка. Мистер Дж. оставил ей сообщение на автоответчик, но мама никогда не проверяет автоответчик по утрам, поскольку все свои знают, что она сова, и звонят и оставляют ей сообщения только после полудня.
А когда мистер Джанини перезвонил, мама уже ушла в студию, там она не берет трубку, потому что рисует в наушниках, чтобы слушать передачи Говарда Стерна.
Мистеру Дж. пришлось позвонить моему папе в «Плазу», и это, по-моему, очень мужественный поступок. По словам мистера Дж., у папы тут же снесло крышу. Он потребовал, чтобы меня немедленно отвели в кабинет директора и держали там «в безопасности» до его приезда.
Что касается безопасности, так это он никогда не встречался с миссис Гуптой. Но вообще-то я не должна была так говорить. Миссис Гупта вела себя очень прилично. Она протянула мне газету и сказала с легкой иронией, но все равно дружески:
– Ты могла бы поделиться со мной этой информацией, Миа, когда я спросила, все ли в порядке дома.
Я покраснела, потом пробормотала:
– Я боялась, что мне никто не поверит.
– Есть такой момент, – согласилась миссис Гупта.
В материале на второй странице «Нью-Йорк Пост» об этом тоже упоминалось. «Сказка становится явью для везучего нью-йоркского подростка» – вот как видела этот случай журналистка мисс Кэрол Фернандес. Как будто я выиграла в лотерею или типа того и должна прыгать от счастья до потолка.
Мисс Кэрол и маму не поленилась описать: «Жгучая брюнетка, художница-авангардистка Хелен Термополис», и папу: «Видный красавец Филипп, принц Дженовии, который… мужественно вышел победителем из сражения с раком яичка». Ну спасибо тебе, Кэрол Фернандес, за то, что ты на весь Нью-Йорк объявила об отсутствии у папы одного сами-знаете-чего. Потом она описала меня как «изящную красавицу, результат бурного студенческого романа Хелен и Филиппа».
Эй! Кэрол Фернандес, что ты куришь???
Я не изящная красавица. Да, высокая, очень высокая. Но не красавица. Если Кэрол считает меня красавицей, дайте мне того же, что курит она.
Теперь понятно, почему все надо мной ржали. Это позор. Реально.
О, а вот и папа. Кажется, он в бешенстве…
Снова среда, на уроке английского
Это нечестно. Абсолютно, совершенно нечестно.
Любой другой папа в подобной ситуации забрал бы своего ребенка домой. Любой папа сказал бы ребенку, чья фотография появилась на первой странице «Нью-Йорк Пост»: «Может, пересидишь дома несколько дней, пока шум не утихнет?» Любой папа сказал бы: «Может, тебе школу сменить? Как насчет Айовы? Хочешь перейти в школу в Айове?»
Но нет. Только не мой папа. Он же принц. И он заявляет, что члены королевского дома Дженовии не убегают домой в трудную минуту. Нет, они не делают ни шагу назад и сражаются за себя.
Сражаются? Оказывается, у папы много общего с Кэрол Фернандес: они курят одну и ту же травку.
Потом папа напомнил, что мне вообще-то платят за это. Ага. Какую-то несчастную сотню баксов в день – за то, чтобы все надо мной издевались и насмехались?
Хотелось бы верить, что детеныши тюленей – бельки – не забудут сказать мне спасибо. Это все, о чем я прошу.
Так что я сижу сейчас на английском, а все вокруг перешептываются и показывают на меня пальцами, как будто меня похитили инопланетяне, а потом подкинули обратно в школу. И папа считает, что я должна все это молча терпеть, потому что принцессам полагается вести себя именно так.
Но ребята вокруг ведут себя жестоко! Я пыталась объяснить это папе. Я ему говорю:
– Папа, ты не понимаешь. Они все смеются надо мной.
А он мне:
– Прости, малышка. Но надо перетерпеть. Ты же понимаешь, что рано или поздно это все равно произошло бы. Я надеялся, что не так скоро, но, с другой стороны, чем раньше начнется, тем раньше закончится.
Э-э, чего-чего? Я и не подозревала, что это все равно произойдет. Я планировала сохранить все в тайне. Мой чудесный план насчет того, чтобы быть принцессой только в Дженовии, летит к чертям. Похоже, мне придется быть принцессой и здесь, на Манхэттене. Поверьте, это так себе удовольствие.