Но, если бы здесь была Лана, не было бы меня.
Меня очень удивило, что Джош заказал шампанское, и никто не стал разглядывать его удостоверение личности, которое, конечно же, было поддельным. Выпито уже три бутылки, и Джош продолжает заказывать еще и еще, потому что папа дал ему по такому случаю свою платиновую карточку «Америкэн Экспресс». Ничего не понимаю. Неужели официанты не видят, что ему всего восемнадцать, а большинство его гостей еще моложе.
И как Джош может столько пить? А если бы с нами не было Ларса, который поведет машину? Джош сел бы за руль папиного БМВ пьяный? Но это же безответственно! А ведь он лучший выпускник в классе!
Потом, даже не спросив меня ни о чем, Джош заказал ужин для гостей: филе-миньон для всех. Это, конечно, супер, только я не ем мясо и не стану есть даже ради самого чуткого мальчика в мире.
А чуткий мальчик и не заметил, что я не притронулась к еде! Пришлось мне жевать листья салата с булочками, чтобы не помереть с голоду. Хорошо бы потихоньку прокрасться к Ларсу и попросить его купить мне овощной ролл в супермаркете.
И еще я заметила, что чем больше Джош пьет шампанского, тем больше он меня трогает. Например, кладет ладонь мне на ногу под столом. Сначала я решила, что он случайно, но Джош сделал это уже четырежды, и последний раз он еще и сжал мою ногу.
Мне кажется, он не совсем пьян, просто сильно расслабился по сравнению с тем, как держался в машине. А может быть, он чувствует себя свободнее, поскольку Ларс не дышит ему в затылок.
Ну что, придется вернуться за стол. Жалко, Джош не предупредил меня, что будут его друзья, я бы, может, позвала с собой Тину Хаким Баба с ее парнем или даже Лилли с Борисом. Хоть было бы с кем поболтать.
Ну ладно. Пойду еще помолчу.
В субботу поздно вечером. Женский туалет в школе имени Альберта Эйнштейна
Почему?
Почему??
Почему???
Я не верю в то, что это происходит.
Я не верю, что это происходит со мной!
ПОЧЕМУ? ПОЧЕМУ Я? ПОЧЕМУ Всегда Я?
Почему со мной вечно происходит всякая фигня?
Пытаюсь вспомнить, что мне бабушка рассказывала о том, как вести себя в стрессовой ситуации. Потому что у меня точно стресс. Я стараюсь вдыхать носом, а выдыхать ртом, как учила бабушка. Вдыхаю носом, выдыхаю ртом, вдыхаю носом, выдыхаю…
Как он мог так со мной поступить?
КАК? КАК? КАК?
Всю его тупую физиономию ему расцарапала бы, честное слово! Да кто он такой? Знаете, что он сделал? Знаете? Ну так я сейчас расскажу.
Выдув девять бутылок шампанского – по бутылке на брата, не считая меня, поскольку я сделала всего пару глотков, а остальное допил кто-то еще, – Джош с дружками наконец-то решили, что пора и потанцевать. Ну да, чего там, танцы начались всего-то час назад. Самое время отправляться.
Мы вышли и встали, ожидая, когда работник ресторана подгонит машину. Я подумала, может, еще все будет хорошо, потому что Джош обнимал меня за плечи, и это было очень приятно, у меня ведь платье без рукавов, а накидка к нему – совсем тоненькая и прозрачная. И мне было очень приятно, что рука Джоша обнимает меня за плечи и не дает замерзнуть. Хорошая такая рука, мускулистая от занятий греблей. Только запах от Джоша совсем не такой приятный, как, например, от Майкла Московица, от которого всегда пахнет туалетным мылом. Похоже, Джош принял ванну в одеколоне «Драккар Нуар», который в больших дозах кажется просто отвратительным. Я едва дышу, но все равно думаю: «Ладно. Все не так плохо. Да, он не уважает мои права как вегетарианки, но ведь все могут ошибиться. Сейчас мы поедем танцевать, и он снова заглянет ко мне в душу своими потрясающими голубыми глазами, и все снова станет замечательно».
Блин, как же я ошибалась.
Во-первых, мы еле пробились к школе, такая была пробка. Я сначала никак не могла понять почему. Ну да, субботний вечер, но не до такой же степени – откуда столько машин перед школой имени Альберта Эйнштейна? Это обычный школьный вечер. И в Нью-Йорке не так много ребят, которые водят машину. Скорее всего, мы единственные из всей школы, кто приехал на машине.
И вдруг до меня доходит. Все пространство вокруг школы забито трейлерами разных телестудий. Софиты ярко освещают школьные ступени, и повсюду кишмя кишат репортеры, которые курят, говорят по телефонам, ждут.
Чего ждут?
Как выяснилось, меня.
Как только Ларс увидел софиты, он принялся выразительно ругаться на языке, не похожем ни на английский, ни на французский. Но по голосу было понятно, что он ругается. А я все спрашивала: «Откуда они узнали? Ну откуда они узнали? Неужели им бабушка сказала?»
Но на самом деле я не думала, что это была бабушка. После нашего разговора – вряд ли. Я все ей высказала. Накинулась на нее, как нью-йоркский полицейский на мелкого жулика. Я уверена, что после нашего разговора бабушка никогда не вызовет прессу без моего разрешения.
Но они же все здесь столпились, значит, кто-то их оповестил. Но если не бабушка, то кто?
Джоша, казалось, вообще не беспокоили вспышки фотокамер и свет софитов.
– Ну и что такого? – сказал он. – Подумаешь, ты уже должна была привыкнуть.
Ну конечно. Знаете, как я привыкла? Прям так привыкла, что от одной только мысли о выходе из машины – пусть даже меня при этом обнимает самый красивый мальчик в школе – салат и булочка подступают к горлу и просятся наружу.
– Да ладно тебе, – сказал Джош. – Мы быстро пробежим, пока Ларс будет парковать машину.
Ларсу такое предложение совершенно не понравилось.
– Ну нет, – отрезал он. – Лучше ты припаркуешь машину, пока мы с принцессой добежим до дверей.
Но Джош уже открыл дверцу и схватил меня за руку.
– Пошли, – сказал он, – жизнь дается всего один раз, – и потянул за собой из машины.
И я, как последняя дура, послушалась его.
Да, я позволила вытащить себя из машины – потому что было так приятно чувствовать его руку на своей, такую большую и сильную, теплую и надежную. И я себе сказала: «Да что может случиться? Ну засверкают вокруг фотовспышки, ну и что? Мы промчимся через двор, как придумал Джош, и все будет хорошо».
Я сказала охраннику:
– Все в порядке, Ларс. Ты припаркуй машину, а мы с Джошем пойдем в здание.
Ларс воскликнул:
– Нет! Принцесса, подождите…
Это последнее, что я услышала в тот момент, а потом еще некоторое время вообще ничего не слышала, потому что мы с Джошем уже вышли из машины и он захлопнул дверцу.
И в ту же минуту к нам кинулась толпа репортеров, отшвыривая сигареты, сдирая крышки с объективов и крича: «Это она! Это она!»
Джош взбежал по ступенькам, таща меня за собой, я со смехом следовала за ним, и впервые мне показалось, что это даже немного весело. Со всех сторон сверкали вспышки, слепя меня, так что я видела только ступеньки под ногами. Я полностью сосредоточилась на том, чтобы не споткнуться о длинное платье, одной рукой слегка приподнимала подол, другой крепко держалась за сильную ладонь Джоша, полностью положившись на него, поскольку сама ничего не видела.
Когда Джош вдруг резко остановился, я решила, что мы уже поднялись, и он открывает мне дверь. Глупо, наверное, но я подумала именно так. Да я уже сама ее видела, мы стояли прямо перед входом. Внизу, под нами, репортеры выкрикивали вопросы и щелкали фотоаппаратами. Какой-то идиот орал: «Поцелуй ее! Поцелуй ее!» – отчего мне было ужасно неловко.
Я стояла истуканом, дожидаясь, когда Джош откроет дверь, вместо того чтобы, как умная девочка, открыть ее самой и вбежать внутрь, туда, где безопасно, где нет камер, и репортеров, и людей, орущих: «Поцелуй ее! Поцелуй ее!»
И тогда – не помню точно, как все это произошло, – Джош вдруг снова меня обнял, подтащил к себе и с силой врезался губами в мои губы.
Клянусь, по ощущениям это было именно так. Просто врезался со всей силы губами в губы, и повсюду засверкали вспышки. Только все было совсем не так, как в книжках Тины, где мальчик целует девочку, и у нее под закрытыми веками словно фейерверк рассыпается. Нет, это были самые настоящие вспышки фотокамер. Нас фотографировали абсолютно все – первый поцелуй принцессы Мии.
Я не шучу. Как будто недостаточно того, что это мой первый поцелуй.
Мой первый поцелуй засняли репортеры из молодежного журнала «Тин Пипл».
Да, и еще про книжки, которые читает Тина. В этих книжках, когда девочку впервые целуют, ее охватывает такое теплое, обволакивающее чувство, как будто мальчик поднимает ее душу на поверхность откуда-то из самых глубин ее существа. Так вот, ничего подобного я не почувствовала. От слова совсем. Я чувствовала только стыд. В общем, мне было не очень-то приятно, когда Джош Рихтер меня поцеловал. Скорее, странно. Очень странно, что какой-то парень врезался в меня своими губами. А ведь я столько времени представляла, что он самый крутой парень на свете. Могла бы, кажется, и почувствовать что-нибудь.
Но я чувствовала только стыд. И, как во время поездки в машине, отчаянно желала, чтобы это поскорее закончилось. Я думала только: «Ну когда же это кончится? А вдруг я неправильно что-то делаю? В кино, когда герои целуются, они все время вертят головами. Может, мне повернуть голову? И что мне делать, если он попытается поцеловать меня взасос, как Лану? Я не хочу, чтобы меня сфотографировали целующейся взасос, папа меня убьет».
И когда я уже решила, что не выдержу больше ни минуты, что я сейчас помру от стыда прямо здесь, на ступеньках школы имени Альберта Эйнштейна, Джош поднял голову, помахал репортерам и, открыв дверь, втолкнул меня внутрь.
А там, клянусь, стояла куча народу, и я их всех знала, и все они глазели на нас. Я не шучу. На меня потрясенно смотрели Тина вместе со своим мальчиком Дэйвом из Тринити-колледжа. И Лилли и Борис – в кои-то веки Борис не заправил в брюки то, что заправлять ни к чему. И вообще он выглядел почти симпатичным в своем особом, музыкально-гениальном роде. А Лилли была в прекрасном белом платье, усыпанном блестками, и с белыми розами в волосах. И Шамика, и Лин Су со своими парнями, и еще куча людей, с которыми я наверняка была знакома, но не узнавала без школьной формы. И все смотрели на меня примерно так же, как Тина, – совершенно потрясенно.