И у нас гораздо интереснее соседи, за которыми можно подглядывать в окно. Ронни, который раньше был Рональдом, а теперь стал Ронеттой, то и дело устраивает супервечеринки, а тощая немецкая пара, которая всегда, даже летом, ходит в черном, никогда не опускает жалюзи. А на Пятой авеню, где живут Московицы, посмотреть не на что: там повсюду вокруг такие же богатые психоаналитики со своими детьми. Поверьте, за их окнами нет совершенно ничего забавного.
Но каждый раз, когда я остаюсь ночевать у Московицев, мне так хорошо! Даже если мы ничего особенного не делаем, просто тусим на кухне, доедая пирожные-макароны, оставшиеся после праздника Рош ха-Шана[7]. Может, так получается оттого, что Майя, их прислуга-доминиканка, никогда не забывает купить апельсиновый сок и она помнит, что я не люблю сок с мякотью. А иногда, когда Майя знает, что я останусь ночевать, она покупает овощную лазанью вместо мясной специально для меня – вот как на этот раз.
Или, может, потому, что в холодильнике у Московицев никогда не наткнешься на какую-нибудь древнюю замшелую упаковку, ведь Майя немедленно выкидывает все, что просрочено хотя бы на один день. Даже сметану с еще запечатанной пластиковой крышечкой. Даже банку диетической колы.
И психоаналитики Московиц никогда не забывают оплачивать счета за электроэнергию. Им не отключают электричество в тот самый момент, когда они смотрят подряд все серии «Звездного пути». И мама Лилли всегда говорит о чем-нибудь простом и понятном, типа как удачно она купила в «Бергдорф» колготки «Келвин Кляйн».
Не то что я не люблю маму. Я ее безумно люблю. Просто иногда хочется, чтобы она была чуть больше мамой и чуть меньше художницей.
И хочется, чтобы папа был похож на папу Лилли, который все время порывается приготовить мне омлет, потому что я такая худющая, и ходит дома в старых трениках, когда не принимает у себя в кабинете пациентов.
Профессор Московиц ни за что не наденет брючный костюм в семь часов утра.
И я не могу сказать, что не люблю своего папу. Люблю, наверное. Просто не понимаю, как он мог такое допустить? Он ведь всегда такой собранный. Как он допустил такое, что стал принцем?
Просто не понимаю.
А самое приятное, наверное, что, когда я у Лилли, я могу не думать про то, что не врубаюсь в алгебру, или про то, что я наследница трона одного маленького европейского княжества. Можно расслабиться, с удовольствием жевать домашние булочки с корицей и следить за тем, как Павлов – это шелти Майкла – пытается загнать Майю на кухню каждый раз, когда она оттуда выходит.
Вчера вечером было просто супер. Старших Московицев не было дома, они ушли на благотворительное мероприятие, посвященное гомосексуальным детям выживших жертв Холокоста. Мы с Лилли приготовили себе целую охапку попкорна на сливочном масле, залезли на кровать с пологом, в которой вообще-то спят ее родители, и устроили просмотр всех «Джеймс Бондов» по порядку. Мы совершенно точно установили, что Пирс Броснан – самый худой Джеймс Бонд, Шон Коннери – самый волосатый, а Роджер Мур – самый загорелый. Ни один из Джеймсов Бондов не скинул рубашку достаточно, чтобы мы могли решить, у кого из них самая красивая грудь, но вроде бы у Тимоти Далтона.
Мне нравится, когда у мужчины на груди есть волосы. Ну мне так кажется.
Как нарочно, когда я об этом размышляла, в комнату заглянул брат Лилли – правда, в рубашке. Он недовольно сказал, что мне звонит папа. А папа был в бешенстве, потому что дозванивался Московицам уже не один час. Дело в том, что Майкл сидел в интернете – отвечал на вопросы читателей «Головоломки», поэтому, сколько папа ни набирал, все время было занято.
Меня, наверное, перекосило так, будто сейчас стошнит, потому что Майкл посмотрел внимательно и сказал:
– Ладно, Термополис, не парься, я скажу ему, что вы с Лилли уже легли спать.
Мама ни за что не поверила бы в такое бездарное вранье, но с папой прокатило. Майкл доложил, что папа извинился за то, что звонит так поздно (было всего-то одиннадцать), и сказал, что побеседует со мной утром.
Ну зашибись. Не могу дождаться.
Наверное, у меня все еще был перекошенный вид, потому что Майкл кликнул Павлова и сунул его к нам в кровать, хотя вообще-то домашним животным запрещено даже входить в комнату родителей. Павлов уселся мне на колени и стал вылизывать мое лицо – он так обращается только с теми, кому доверяет. Майкл тоже пристроился к нам смотреть кино, и Лилли ради научного эксперимента поинтересовалась, какие из девушек Бонда ему больше нравятся: блондинки, которых Джеймс Бонд вечно спасает, или брюнетки, которые норовят пальнуть в него из пистолета. Майкл сказал, что не может устоять перед девушкой с оружием в руках, и мы переключились на его любимые сериалы «Зена – королева воинов» и «Баффи – истребительница вампиров».
Без всякого научного интереса, а чисто из любопытства я спросила у Майкла: если бы наступил конец света и ему пришлось бы заново заселять планету своими детьми, кого бы он выбрал себе в партнеры – Зену или Баффи?
Майкл сказал, что я с приветом, если мне такое в голову приходит, но выбрал Баффи. Тогда Лилли спросила меня, кого бы я выбрала: Харрисона Форда или Джорджа Клуни, и я сказала – Харрисона Форда, хоть он и старый, но Харрисона Форда из «Индианы Джонса», а не из «Звездных войн». А Лилли сказала, что выбрала бы Харрисона Форда в роли Джека Райана из фильмов Тома Клэнси. Тогда Майкл спросил, кого бы мы выбрали: Харрисона Форда или Леонардо Ди Каприо, и мы обе сказали – Харрисона Форда, потому что Леонардо уже не катит, а он тогда: «Кого бы вы выбрали, Харрисона Форда или Джоша Рихтера?» Лилли выбрала Харрисона Форда, потому что он когда-то был плотником и, если вокруг конец света, он хоть дом ей построить сможет. Но я сказала Джоша Рихтера, потому что он дольше проживет – а Харрисону Форду уже лет шестьдесят! – и поможет мне растить детей.
Тут Майкл принялся совершенно несправедливо обвинять Джоша Рихтера в том, что в случае ядерной катастрофы он, конечно, струсит. На это Лилли заявила, что страх перед чем-то новым не может быть мерилом внутреннего потенциала человека, и я ее поддержала. Майкл сказал: мы обе идиотки, если реально верим, что Джош способен доставить нам малейшее удовольствие, и ему нравятся только девчонки вроде Ланы Уайнбергер, которая ему дает. Лилли сказала, что она тоже дала бы Джошу Рихтеру, но на определенных условиях: чтобы он сначала отдраил себя в антибактериальной жидкости, а потом надел три презерватива со спермицидной смазкой на случай, если один порвется, а другой соскользнет.
Майкл спросил меня, дала бы я Джошу Рихтеру, и я задумалась. Потерять девственность – серьезный шаг, и надо правильно выбрать партнера, чтобы потом не мучиться всю оставшуюся жизнь, как женщины, которые ходят по вторникам на занятия к профессору Московицу в группу «Уже за сорок и до сих пор одна». Поразмыслив, я ответила, что дала бы Джошу Рихтеру, но на следующих условиях.
1. Мы перед этим должны встречаться не меньше года.
2. Он поклянется мне в вечной любви.
3. Он пригласит меня на мюзикл «Красавица и Чудовище» и не будет надо мной смеяться.
Майкл сказал, что первые два условия абсолютно нормальные, но если я собираюсь ждать парня, готового выполнить третье, то быть мне девственницей еще много-много лет. Он заявил, что не знает ни одного человека, имеющего хотя бы каплю тестостерона, который способен посмотреть «Красавицу и Чудовище» на Бродвее и не блевануть. Но тут он ошибся, потому что у моего папы все в порядке с тестостероном – по крайней мере, одно яичко полное, – но он никогда не блевал во время мюзикла.
И тут Лилли спросила Майкла, кого бы он выбрал – меня или Лану Уайнбергер, и он ответил: «Конечно, Мию», но я уверена, он так сказал, потому что я была в комнате и он не стал выдавать правду мне в лицо.
Лучше бы Лилли не спрашивала.
Но она продолжала прикапываться к Майклу, кого бы он выбрал: меня или Мадонну, меня или Баффи – истребительницу вампиров. (Я победила Мадонну, но Баффи без единого усилия положила на обе лопатки меня.) Затем Лилли захотела узнать, кого я выберу: Майкла или Джоша Рихтера. Я сделала вид, что глубоко задумалась, и тут, к моему огромному облегчению, вернулись родители Московиц и наорали на нас за то, что мы пустили Павлова в их комнату и ели попкорн у них на кровати.
Но после того, как мы с Лилли убрали попкорн и вернулись в ее комнату, она снова спросила, кого бы я выбрала: Джоша Рихтера или ее брата, и мне пришлось сказать – Джоша Рихтера, потому что он самый крутой парень в школе, а может, и во всем мире, и я по уши влюблена в него, и не только потому, что у него белокурая прядь красиво падает на глаза, когда он наклоняется и роется в своем шкафчике, но и потому, что за его супервнешностью скрывается тонкая чувствительная натура. Я это сразу поняла, когда он мне сказал «Привет» в «Бигелоу».
Но в глубине души я подумала, что, если бы действительно наступил конец света, наверное, лучше было бы выбрать Майкла – хоть он и не так крут, зато всегда меня смешит. Когда наступит конец света, чувство юмора точно пригодится. И, кроме того, Майкл отлично выглядит без рубашки.
Ну и если наступит конец света, Лилли, скорее всего, погибнет и даже не узнает, что мы с ее братом заново заселяем Землю.
Я ни за что не скажу Лилли, что думаю про ее брата, потому что это покажется ей странным.
Еще более странным, чем то, что я принцесса Дженовии.
Позже в субботу
Всю дорогу домой от Лилли я с тревогой думала, что скажут мама с папой, когда я приду. До сих пор не было ни одного раза, чтобы я их не послушалась. Правда, ни одного.
Хотя нет, был один. Мы с Лилли, Шамикой и Лин Су собирались на фильм с Кристианом Слэйтером, а вместо этого пошли на «Шоу ужасов Рокки Хоррора», и я забыла позвонить домой и предупредить, а вспомнила об этом только после кино, которое закончилось в два тридцать утра. Мы стояли, как дурочки, на Таймс-сквер и не могли все вместе наскрести денег на такси.