Зала была почти пуста. Никого еще не было.
– Чего ж ты так торопился, Georges, – спросила я. – Мы так рано приехали.
– Наш кортеж формировался в Брока. Мне надо было сказать, что мы едем вперед, – объяснил Danet. – Другие ведь идут пешком, а мы ехали – вот и вся причина.
Я увидела, что сидела на эстраде, которая шла вдоль всей залы и была уставлена столиками. Должно быть, это был ресторан. Danet отошел в сторону, рассматривая зал. Я сняла шарф…
– Quels beaux cheveux! Quelle chevelure!250 – раздалось за моей спиной.
Я обернулась. Некрасивый субъект в костюме нищего римлянина фамильярно погрузил руку в волны моих волос.
– Pas pour vous!251 – резко оборвала я его, наклоняясь в сторону. Он быстро отошел.
Danet все это отлично видел и в ту же минуту был около меня.
– Ecoute, ma petite Lydia252, – прошептал он, обнимая меня за талию, – так нельзя. Ведь я же тебя предупреждал, что надо быть готовой ко всему.
– Но… это уж слишком скоро (зa va un peu trop vite)…253 ведь и бал-то еще не начался, – оправдывалась я.
– Все-таки без резких замечаний, надо играть роль до конца… Куда это делся Шарль? Я поведу тебя в нашу ложу, видишь – налево.
Мы сошли в зал и снова поднялись по ступенькам, входя в ложу. Она была, действительно, очень хороша и представляла террасу дома с видом на Помпею у подошвы Везувия; декорация ложи была до мелочей строго выдержана. Кругом, как бы написанные углем на мраморе, шли надписи: «Lapinus pro Lydia Cochonus est hero»… Это что ж такое?
Danet смеялся.
– Tu ipse est hero, – отвечал он, указывая на другую надпись. – А вот тут: morientur apthicarii254, посмотри-ка сюда, Lydia, – и Danet притянул меня за руку к себе: при входе в ложу на невысокой колонне гипсовый бюст сатира улыбался, скаля зубы.
– Кто это сделал?
– Один врач.
– Но ведь это любому скульптору впору! Что вы за артистическая нация! – невольно воскликнула я.
Danet улыбался:
– Ты не то еще увидишь… Мы любим красоту.
Зало мало-помалу наполнялось народом. Зажгли все люстры и ярко осветили пеструю толпу – тут была «смесь одежд и лиц, племен, наречий, состояний». Египтяне, финикияне, средневековые монахи и пастушки Людовика XV, русский казак и адвокат, алхимик и Пьерро – пестрый поток наводнял залу…
Становилось жарко. Danet снял с меня плащ и унес его в раздевальню.
На несколько минут я осталась одна…
Вдруг я скорее угадала, чем узнала его… Он шел прямо на меня вдвоем с высоким красивым брюнетом, оба переодетые китайцами. Длинная коса смешно болталась сзади, так же как и длинное перо. Общий серьезный вид его и очки составляли странный контраст с пестрым костюмом.
Это он, – нет сомнения – это он!
Но нахлынувшая волна вновь прибывших подхватила и унесла их… Впервые в жизни находилась я на костюмированном балу. Голова кружилась от массы разнообразных впечатлений.
– А, наконец-то я нашел тебя, Lydia! – обнял меня Danet. – Пойдем в нашу ложу. Там я тебя оставлю, – ты посмотришь, а я пойду танцевать. – Он играл роль, как было условленно. И широким, видимым для всех жестом, но лишь едва дотрагиваясь до плеч – обнял меня и осторожно поцеловал в лоб.
Как это мило с его стороны, такая деликатность – подумала я.
– Вот стул, Lydia. Садись. Шарль, побудь с нею, – приказал Danet и исчез в толпе.
Рассеянно разговаривая с Шарлем, я искала в толпе его… пестрая, многоголовая, она шумным роем двигалась по зале, – и нелегко было в ней найти его.
У меня уже начинала кружиться голова и глаза устали от этого беспрерывно движущегося потока, как вдруг вновь мелькнули китайские костюмы. Это он! и я скользнула за ним, как тень, увлекая за собой недоумевающего Шарля, который никак понять не мог, зачем я вдруг оставила ложу.
– C’est pour m’amuser255, Charles, – уверяла я, смотря, не отрываясь, вперед.
Кругом веселье разгоралось… женщины – молодые, красивые, накрашенные – и все доступные.
Я начинала понимать, что это за бал… и к чувству радости при виде его примешивалось острое сострадание.
А он шел вперед все такой же серьезный и важный, – не обращая внимания на женщин…
– Зачем он пришел сюда, зачем? ведь он знает, что это за бал, и все-таки пошел… значит…
Я чувствовала, если только увижу, что он, как и все, развратничает с женщинами – я не вынесу этого… убью ее, его, себя…
Я задыхалась… рука инстинктивно искала какого-нибудь оружия, а его не было: я никогда не употребляю и не ношу его из принципа.
А теперь… о будь они прокляты эти принципы! шагу мы, русские, никуда без них ступить не можем!
Полина Декурсель. полуиспанка, прямо сказала мне, что в день свадьбы покупает себе кинжал и револьвер, чтобы убить мужа в случае измены. Она так рассуждает:
– Если я выйду замуж – не иначе как по любви. А если он изменит мне, то за мою разбитую жизнь – сам не должен жить.
Я люблю его… он должен быть лучше других… а если ничем не лучше, так пусть погибнет и он, и я сама.
Мозг мой горел, в глазах заходили красные круги…
И вдруг меня осенила блестящая мысль, именно блестящая, как когда-то Кларанс… Я вспомнила, как Шарль вместе с носовым платком и портмоне взял еще и большой перочинный нож и положил все это в карман, который кое-как приколол булавкой под тунику.
– Шарль, дайте мне, пожалуйста, носовой платок. Я своего не взяла, у меня кармана нет…
Я знала, что неловкий Шарль, вынимая платок, наверное выронит и нож… Так и вышло. Он выворотил весь карман, и на пол выпал и нож, и портмоне, и какие-то бумажки и кажется, даже… шпилька! Я наклонилась и, быстро подобрав нож, спрятала его в складки пеплума.
– Так вот как! вы приходите на бал точно в классы – с перочинным ножом – так не отдам же я его вам.
Смущенный Шарль оправдывался, возился с карманом и просил отдать нож. Я отказалась наотрез.
– В наказание оставлю его у себя до завтра. – А сама, под складками пеплума, потихоньку открыла его и сжала ручку. И странно: я сразу успокоилась, словно какая-то сила и твердость от него сообщилась мне.
Но два китайца шли все вдвоем. Danet разыскивал нас в толпе.
– Скоро полночь! пойдут процессии; пока очередь не дошла до нас – пойдем в ложу, Lydia, и посмотрим, – предложил он.
Чтобы он ничего не мог заподозрить, я тотчас же согласилась.
Мы с трудом нашли место у барьера ложи; она была переполнена.
Женщины – хорошенькие, веселые, в самых разнообразных костюмах – начиная от величавой египетской жрицы и кончая простой белой фланелевой туникой – рассыпались по ложе.
Вдруг одна из них, сидевшая рядом со мной, исчезла и через минуту вновь появилась в одной газовой тунике, уже без шелковой подкладки. Она спокойно прошлась по ложе. Две другие последовали ее примеру: тоже сняли подкладку своих туник и отнесли в угол ложи.
Простота и непринужденность, с какими эти женщины разделись тут же, на глазах у всех – заставили и меня отнестись к этому совершенно спокойно. В такой атмосфере, в такой обстановке – это являлось естественным… Я осмотрелась: кругом мелькали голые женские фигуры или вовсе без одежды, или едва прикрытые прозрачным газом…
Сердце у меня почти остановилось: он входит в нашу ложу…
А вдруг он узнает меня? как ни было нелепо подобное предположение – он близорук и никогда не видал меня без шляпы – я все-таки инстинктивно прижалась к Danet. Тот прикрыл меня своим плащом.
– Qu’as-tu, ma petite Lydia?256
– Так, ничего… мне хорошо с тобой… зачем только ты все бегаешь к этим женщинам?
– Mais pour m’amuser257.
Он со своим спутником вышли из ложи; очевидно, приходили только посмотреть живопись, не обратив никакого внимания на женщин, которые бегали в ложе.
Я вздохнула свободно! Так он не такой, как большинство… какое счастье! И я совсем забыла, что не он один вел себя вполне прилично, что многие интерны были тоже одни, не приставали к женщинам, что хорошенький интерн с грустным лицом, который ехал с нами в карете, тоже был все время один…
Чем было объяснить такое поведение? Принципами, или только пресыщением благами жизни? или же – верностью своим любовницам, которых не могли почему-нибудь взять на этот бал? Кто их знает… я об этом не думала, – я видела только, что он все время один – со своим товарищем, что очевидно бояться больше нечего…
Пестрая толпа заколыхалась, раздвигаемая распорядителями. Шествие начиналось.
С другого конца залы показалась колесница… ее окружала веселая толпа пляшущих, играющих, поющих жрецов и жриц… Красота и откровенность этого зрелища – совершенно ошеломили меня… Колесница медленно двигалась кругом… и гигантская фигура из красной меди и бархата, окруженная женщинами, гордо высилась над толпой.
Следующая колесница заставила меня вздрогнуть от ужаса и отвращения. На операционном столе лежала кукла, покрытая полотенцем. Рядом с ней, с высоко поднятой рукой – врач… его передник и полотенце были покрыты пятнами крови.
– Это госпиталь «des Enfants Malades»258 – вот программа, Lydia, – совал Danet мне в руки какую-то бумажку.
Что-то еще будет?! – с ужасом подумала я и, обернувшись, вдруг заметила вверху безобразный рисунок…
– Пойдем, пойдем скорее, Lydia – скоро наша очередь! – торопил меня Danet и, схватив меня и Шарля, потащил нас обоих куда-то.
В той части зала, где формировался кортеж, помещается летний сад, было страшно холодно. Кругом суетились люди, накрашенные женщины взбирались на колесницы. На нашей уже лежал Помпеянец – высокий, рослый, красивый юноша, по типу – настоящий наследник римлян.
В первом ряду его друзей должен был идти Danet, и с ним – я, его вольноотпущенница – Lydia. Нас окружили патриции, клиенты, рабы, сзади – нищие. Распорядители бегали, суетились, уставляя нас.
Шествие тронулось. Danet обнял меня одной рукой, небрежно бросая другой монеты в толпу. У Danet от природы осанка патриция, так что он был чудно хорош… Я не смела поднять глаз… мне казалось, что я непременно встречусь глазами с ним…