Дневники русской женщины — страница 45 из 145

Gute Nacht! Schlafet bis das neue Morgen,

Bringet euch die neuen Sorgen4

хочется мне сказать всем этим молодым девушкам.


4 ноября

В видах облегчения сближения курсисток между собой, у нас организовалась целая сеть небольших так называемых кружков общения. Цель их, по теории, весьма похвальная: каждый кружок ставит себе задачей объединить и сблизить курсисток разных курсов (назначено по три с каждого курса) на почве изучения какого-либо вопроса. Это, конечно, представляет большой интерес для первокурсниц, потому что мы идем сюда именно за тем, чтобы учиться, большинство неопытных мечтает встретить ту интересную умственную атмосферу, которую я пока не нашла, и, не находя ее, в большинстве случаев разочаровываются чуть ли не во всем. Так, по крайней мере, я слышала от слушательниц старших курсов, которые выставляли желание именно в этом отношении помочь нам как один из мотивов для учреждения кружков. Меня тоже приписали в один из них. На двух первых собраниях я не была, за что получила два замечания от председательницы (4 к.), на третье отправилась. Так как каждый кружок собирался для совместного изучения какого-нибудь вопроса, то, конечно, каждый задается разными целями; мой кружок (в нем тоже назначено было 12 человек – по 3 с каждого курса) пожелал заняться изучением государственного строя западноевропейских держав, для того чтобы свободно читать и понимать газетные известия и вообще иметь понятие о том, как живут, какие партии и учреждения «там»… Программа занятий была выработана на первом заседании; о ней я получила некоторые указания от председательницы кружка; на втором собрании уже приступили к изучению международного права (мы занимаемся под руководством Семевского).

Когда я, наконец, явилась на третье собрание, то уже несколько членов кружка собрались. С моего курса – кроме меня никого не было, и я очутилась, как в лесу, среди совершенно незнакомых лиц. Я поклонилась, назвав свою фамилию, и ожидала, что каждая, в свою очередь, сделает то же. Не тут-то было: все остались на своих местах, ограничившись одним наклонением головы; никто не шевельнулся, и единственный знакомый мне человек – председательница – сама очутилась в затруднительном положении: она не знала всех собравшихся и никого не могла познакомить со мною. Делать было нечего: решив, что надо же знать хоть одного человека в лицо и по фамилии из своего же кружка, я попросила представить меня и назвать хоть некоторых по фамилиям; председательница представила меня двум-трем, те поклонились, говоря: «Что за церемонии». Я села на диван и осмотрелась: небольшая чистенькая комнатка, простая обстановка; все сидели у большого стола; перед председательницей лежала книга Коркунова «Основы международного права». Дверь то и дело отворялась: входили незнакомые курсистки, молча делая общий поклон, и садились поодаль. Наконец, все собрались; не было только одной из устроительниц кружка, самой интересной личности – Г-ой. Я много слышала о ней и, понятно, была не прочь познакомиться. Перед началом чтения М-ки сообщила кружку результат своих переговоров с В.И. Семевским о занятиях международным правом. В.И. отнесся к этой попытке критически и прямо сказал: сомневаюсь, чтобы вышел какой-нибудь толк, потому что для таких занятий требуется основательное знание иностранных языков. А мы, продолжала М-ки, как раз их и не знаем… почти никто. Ну еще по-французски туда-сюда, а по-немецки… Ну, да, впрочем, как-нибудь справимся. Давайте, господа, распределять, кто о чем будет писать… И начались разговоры: кому писать о государственном устройстве западных держав, кому о партиях… Я молча слушала, наконец, решила спросить: какие же державы будем мы изучать? «Германию, Францию, Америку, Швейцарию, Англию»… – А Россия? разве ее государственное устройство…

– Если вы интересуетесь этим, то сами можете прочесть, – заметил кто-то.

Этого было достаточно… даже слишком. Я не знала, сердиться ли мне, возмущаться ли, или презрительно улыбнуться. Так рассуждать могли гимназистки V класса. Я сочла совершенно бесполезным тратить слова на возражения: для меня достаточно было и того, что я услыхала.

Председательница начала чтение главы «Законы о печати». Я слушала рассеянно, так меня поразило подобное равнодушие к своему; уж если «необходимо» изучать, то во всяком случае начать надо со своего, а никак не с чужого. И потом – такой пренебрежительный тон, такая нетерпимость чужих мнений… Читали очень недолго. Подали чай. Все сидели молча, разговор не клеился… Наконец, через полчаса все разошлись.

Я ушла домой с намерением при первой же возможности выйти из этого кружка. Оставлять его после первого же раза мне не хотелось, я все-таки решила не спешить и сначала присмотреться ближе к ходу занятий. Отношения членов к предполагаемым рефератам обозначились на первом же собрании: их брали лениво, отговариваясь неимением времени, словом, что называется, «спустя рукава»…


22 ноября

О, как давно я не писала! Решительно не было возможности остаться наедине сама с собой, некогда углубиться в себя, некогда думать… словом, жизнь захватила меня. Днем на лекциях, вечером – или занимаешься, или идешь в театр, или на публичную лекцию; поздно вернешься домой, усталая от дальней ходьбы, и валишься на постель спать, с массой интересных мыслей и впечатлений… Сколько нового! Бесконечная панорама жизни развертывается перед тобою, приглашая тебя принять участие в этом беспрерывном движении вперед и вперед…

Я была на трех публичных лекциях Исаева: «Настоящее и вероятное будущее нашего народного хозяйства»; эти лекции дали мне понятие о современном неудовлетворительном состоянии народного хозяйства. К сожалению, конец их не соответствовал моим ожиданиям: вместо того, чтобы нарисовать картину положения, к какому мы придем, если будем вести свое хозяйство, как теперь оно ведется, профессор очень осторожно коснулся вопроса о том, как надо изменить его и что из этого выйдет. А ведь это «надо» так легко может остаться только словом.

Заседание Комитета грамотности, на котором я была, было очень бурное: все время были прения. Разбирался вопрос об ассигновке 2000 руб. ежегодно на предпринятое комитетом статистическое исследование положения школьного дела в России. Нашелся один оппонент, недавно вступивший в члены Комитета, который доказывал, что подобная трата денег совершенно излишняя, что у Комитета грамотности есть более прямые задачи – это грамотность. Из всего собрания нашелся только один, который возразил этому ярому стороннику исключительно грамотности настолько дельно и метко, что его приветствовали громкими аплодисментами. В зале была масса публики, преимущественно из учащейся молодежи – студентов всех заведений и нас тоже со всевозможных курсов; замечательно, что среди студентов я не встретила ни одного мундира лицеиста или правоведа, или вообще изящно одетого студента: молодежь была в стареньких мундирах, у иных даже рубашки простые и волосы лохматые и вообще внешность непривлекательная, но с какою жадностью прислушивались они к каждому слову каждой речи! Какое напряженное внимание читалось на их лицах, в их глазах! Как жарко они аплодировали удачным возражениям, хорошей речи или докладу!

Да, в этой зале делалось хорошее дело… неотложная, необходимая работа. И мои убеждения здесь, в столице, получают все более и более подтверждений de facto. В настоящее время, при таком положении вещей, наиболее симпатичная и, главное, плодотворная, необходимая деятельность в деревне, в селе, в городе – для народа. И теперь я вижу, что это на самом деле так.


28 ноября

За последнее время я замечаю, что некоторые вещи на меня производят сильное впечатление… Я даже не ожидала ничего подобного… Я прочла недавно статью Семевского в сборнике для самообразования по крестьянскому вопросу, и так как я по этому предмету еще ничего не читала, то была так поражена, мне вдруг с такою поразительной ясностью представилась картина «сыновней несправедливости», как называю я крепостное право, что я, как уничтоженная, бросилась на постель и долго не могла заснуть, чувствуя сильное возбуждение. Мне хотелось сейчас же идти к народу, сделать для него, хоть что-нибудь сделать… Я чувствовала, что на мне точно долг какой-то лежит по отношению к несчастному, веками угнетенному народу, которому, наконец-то, дали свободу… Да, за то, что он был веками угнетен, закрепощен, за эту возмутительную несправедливость – какая только могла существовать – все должны послужить ему теперь, в свою очередь…


29 ноября

В нашей временной квартире постоянный шум и движение, несмотря на то, что нас живет всего 8 человек; живя в небольшом обществе, конечно, легче ближе познакомиться, чем в большом интернате. Все это хорошие люди; все более или менее усердно занимаются, интересуются предметами, читают… Но… почему же их общество опять-таки не может удовлетворить меня? Я со всеми в хороших отношениях, но и только: стараюсь искать в них чего-нибудь, что бы они могли дать мне, – а они ничего не дают. Несмотря на то, что занятия всюду и справа и слева (я живу в средней комнате, вдвоем), – все-таки нет той освежающей умственной атмосферы, которая, казалось, должна бы создаться. Мелочность и чисто женская придирчивость развиты здесь ничуть не меньше, чем в любой необразованной женщине. Не слыхать ни одного интересного разговора или спора; меня поражает отсутствие каких-либо высших жизненных запросов или научных интересов, когда мы сходимся все вместе за чайным столом. Так себе, болтаем пустячки, а иногда даже несносный вздор; со стороны послушать – даже тошно станет. Ведутся самые обыкновенные житейские разговоры о погоде, о том, кто где был, что где случилось; тогда кто-нибудь придерется к другому; завяжется спор, невинный, но шумный; крикливые голоса двух сестриц П-рь резко выделяются на общем фоне; шум, гвалт, а из-за чего, подумаешь? Часто предлагаются вопросы уже совсем институтского характера, вроде того: кто всех красивее? или как вам нравится такая-то? (впрочем, слово «нравится», конечно, относится к наружности). Подобные интересные вопросы возбуждают соответственные разговоры… А о нетерпимости – и говорить нечего. Она здесь так сильно развита, что я буквально отвыкла выражать искренно свое мнение о чем-либо. Мне столько раз возражали, и так грубо, так резко, что я уже не рискую заводить разговоры о чем-либо, тем менее о том, что меня интересует. Словом, я, оставаясь со всеми в хороших отношениях, ушла в свою раковину… Тяжелее всего то, что всегда приходится быть на виду, и, как бы ни была расстроена, все-таки должна сдерживать себя, чтобы, Боже упаси! не ответить кому-либо на навязчивые воп