Германия и Япония заключили пакт против Советского Союза[62]. Это вызывает тревогу. Но я уверен, что во всем мире нет силы, способной одолеть Советский Союз. Если даже сразу после революции не смогли одолеть, то уже никогда не одолеют. Работая сейчас с Вэном, я прекрасно понимаю, в какой сфере в первую очередь будут использованы результаты этой работы. Все мои значительные изобретения в первую очередь использовались военными. Мне никогда это не нравилось, потому что по натуре я человек миролюбивый и противник всяческих войн. В свое время я даже был вынужден некоторое время скрываться, чтобы избежать призыва в австрийскую армию[63]. Я делал это не из трусости, а по убеждениям. Мне претит сама мысль о убийстве. Должно случиться что-то крайне значительное, чтобы побудить меня взять в руки оружие и стрелять в людей. Я мог бы сделать это, если бы речь шла о защите моей родины от врагов. Но защищать Австро-Венгерскую империю, которая нас (и не только нас) угнетала, я не хотел. Так вот, сейчас я не переживаю из-за того, что работаю на Военное министерство. Рано или поздно армии Соединенных Штатов придется сражаться с Гитлером, потому что такую гадину можно одолеть только сообща, всем миром. Я уверен, что новая мировая война будет и что, как и в прошлый раз, ее развяжут немцы. Несчастный ХХ век! С ним связывалось столько надежд, а он уже принес человечеству столько горя и принесет еще. Только и было хорошего в нынешнем веке, что русская революция, в результате которой появился Советский Союз. Я хорошо помню прогнозы 1918 года. Сначала все были уверены, что большевики продержатся несколько месяцев, потом месяцы превратились в годы. На сегодняшний день большевики у власти уже двадцать лет! Двадцать лет! Весь мир, который поначалу отвернулся от них, теперь признает их и сотрудничает с ними. Мне очень хочется, чтобы Сталин приехал в Соединенные Штаты. Очень хочу увидеть его, но сам уже не отважусь отправляться в столь далекое путешествие – несмотря на все мои старания, здоровье мое становится все хуже и хуже. До восьмидесяти лет я успешно воевал со старостью, а теперь она берет свое. Не очень быстрыми темпами, но все же берет.
Нью-Йорк. Компания Эдисона
6 июня 1884 года я ступил на американскую землю. Я был измотан тяжелым плаванием, я был голоден, как волк зимой, после длительного плавания земля качалась под моими ногами, словно палуба, но все неприятное не имело значения. Я добрался до Нью-Йорка и был счастлив. Счастье ударило мне в голову сильнее вина. Я был пьян от счастья.
Оказавшись в первый раз в Компании электрического освещения Эдисона, я не верил своему счастью. Позади у меня остались парижские разочарования и долгое, невероятно мучительное плавание на корабле. Когда по прибытии в порт я подошел к капитану, чтобы поблагодарить его за все, что он для меня сделал, капитан демонстративно отвернулся в сторону. Это случилось при свидетелях, которые начали усмехаться. Возможно, со стороны это и впрямь выглядело комично – я высокий и худой (а за время плавания я похудел невероятно) рядом с низеньким толстяком-капитаном. Но мне от усмешек оскорбление показалось еще более грубым. На американскую землю я ступил в самом плохом расположении духа, несмотря на то что ждал этого момента как величайшей радости. Во время плавания мне было тяжело, и я, как мог, пытался приободрить себя. Я внушал себе, что все случившееся со мной – к лучшему. Что бы было, если бы я получил обещанную мне премию? Я бы купил матери дом и продолжил бы работать в Париже. А сейчас я плыву в Соединенные Штаты к Эдисону! Я буду работать у лучшего изобретателя в мире (таким мне тогда казался Эдисон). Вместе с ним! Объединив наши умы, мы сможем создать нечто невероятное! И получать у Эдисона я буду гораздо больше, чем в Париже, так что дом матери куплю очень скоро. В своей идеалистической наивности я дошел до того, что вообразил, будто Эдисон компенсирует мне то, что я не получил в Париже. Он же должен был спросить, почему я вдруг ушел из его Континентальной компании и приехал в Нью-Йорк. Разумеется, я бы не стал скрывать причину. Тот Эдисон, который являлся в моем воображении, не мог допустить, чтобы его алчные сотрудники пятнали его репутацию, обманывая доверчивых людей. Он непременно восстановит справедливость, выплатит мне 25 000 долларов, а жадного и подлого Реверди с его помощниками выгонит к чертям. Знал бы я, чем все закончится! К 25 000 добавится еще 50 000! Но если бы не рисовать в воображении во время плавания радужных картин, то впору было прыгать от тоски за борт. Огромное безбрежное пространство океана оказывало на меня странное завораживающее действие. Оно пугало и манило одновременно. Время от времени, когда я глядел на воду, у меня появлялась безумная мысль – прыгнуть в нее и попробовать достать до дна. Голод, усталость, обида, качка… В таких условиях деятельность мозга не может не нарушиться. Хорошо еще, что не дошло до чего-нибудь большего. Одна женщина, плывшая в третьем классе, еврейка из Будапешта, сошла с ума на второй неделе плавания. Начала рыдать, умоляла, чтобы пароход повернул обратно и т. п. Ее пришлось изолировать в отдельной каюте. Рыдания ее разносились по всему пароходу и еще сильнее портили мне настроение. Спасение было только в одном – думать о хорошем, внушать себе, что нужно потерпеть еще немного и затем наступит замечательная во всех отношениях жизнь.
Если бы я сейчас нашел воров, обокравших меня в Париже перед отплытием в Нью-Йорк (их было двое – один отвлек меня, а другой обокрал), то обнял бы их, как родных братьев, и поблагодарил бы за сделанное мне предостережение, которого я тогда по глупости не понял. Уж казалось бы – чего проще? Украли у тебя билет и деньги, значит не нужно тебе плыть в эту чертову Америку. Вернись домой и подумай – правильно ли ты поступаешь? Но я не внял предупреждению и в результате получил то, что получил.
Лаборатории Эдисона поразили меня. Они были большими, их было много, при них имелся цех, производящий детали для экспериментальных машин, кругом сновало много народу и над всем этим царил Эдисон. Он удостоил меня беседы, в ходе которой я почти не говорил, а слушал и млел – Великий Изобретатель рассказывал мне о своих планах, перескакивая с пятого на десятое. Эдисон всем рассказывал о своих грандиозных планах, но так, что понять ничего было невозможно – набор общих слов, среди которых чаще всего звучали слова «грандиозно» или «невероятно». О том, почему я ушел из Континентальной компании, Эдисон меня не спросил. Он, конечно же, знал причину. Позже, когда я был обманут вторично, уже и самим, я понял, что такие трюки в его компаниях в порядке вещей – пообещать сотруднику крупную премию и не выдать ее. Экономия получается значительная. Например, если бы мне не была обещана премия, то я потребовал бы от Ро, чтобы в Страсбурге он платил нам с Анталом по меньшей мере в полтора раза больше обычного, потому что мы работали по 14–16 часов в день. Но с учетом обещанной премии было неловко требовать увеличения окладов. Более того – я и телеграммы в Париж отправлял за свой счет, а их приходилось отправлять очень часто – по три-четыре раза в неделю.
Я мог бы отдохнуть несколько дней, но предпочел выйти на работу уже на следующий день. Желание у меня было только одно, чтобы мне как можно скорее представилась бы возможность проявить себя, показать Эдисону, какого ценного сотрудника приобрел он в моем лице. «Если хорошо попросить Бога, то петух снесет яйцо», – говорят сербы. Мое желание исполнилось уже на следующей неделе, но, прежде чем я расскажу об этом, я сделаю небольшое отступление.
Эдисон был энергичным экспериментатором. Я уже писал об этом. Теорию он знал плохо и не умел мыслить так, как положено мыслить изобретателю. Он не пытался понимать, как будет работать то или иное изобретение, перед тем как запустить его в производство. Все недостатки выявлялись экспериментальным путем, в ходе эксплуатации, хотя больше половины поломок можно было бы избежать, если подумать, произвести дополнительные расчеты, провести испытания с повышенной нагрузкой. Работая у Эдисона, я постоянно вносил какие-то усовершенствования как в его экспериментальные образцы, так и в уже пущенные в производство. Эдисон всегда торопился сам и торопил своих сотрудников. Из-за этого нареканий на его изобретения было очень много. Можно сказать, что половина сотрудников его лабораторий была занята изобретениями, а другая половина – ремонтом.
Первым пароходом, который осветила компания Эдисона, был британский пассажирский пароход «Орегон». На нем одновременно (обратите внимание на это обстоятельство!) сгорели два генератора. Это случилось за несколько дней до отплытия «Орегона» в Саутгемптон[64]. Помимо выхода из строя всего освещения, была и другая неприятность, более крупная – на пароходе возникла угроза пожара. Репутация Эдисона оказалась под угрозой. Вдобавок в случае срыва сроков отплытия ему пришлось бы оплачивать владельцу «Орегона», компании «Блю Рибэнд», понесенные ею убытки. Это могло уничтожить компанию Эдисона. Я не преувеличиваю. Дело в том, что энергичный Эдисон всегда был в долгах. Он не шел путем логики, а ставил множество дорогих экспериментов. Он занимал деньги для того, чтобы иметь возможность ставить эксперименты, ставил их, продавал изобретения, расплачивался с долгами и занимал деньги на новые эксперименты. Ущерб репутации плюс обязательство выплатить огромную сумму (срыв рейса трансатлантического парохода!) уничтожило бы компанию Эдисона[65].
Эдисон был экспериментатором, а экспериментаторы в случае поломок действуют одним-единственным путем – разбирают установку и проверяют каждый ее узел. Демонтаж двух генераторов затянулся бы надолго. Потом последовала бы проверка узлов и монтаж новых генераторов. Вполне возможно, что Эдисону пришлось бы компенсировать «Блю Рибэнд» стоимость двух трансатлантических рейсов.