Разговаривать с Морганом всем всегда было трудно, такой уж это был человек, но в тот раз мне удалось сделать невозможное – удалось переубедить Моргана, уговорить выплатить до конца обещанные им 150 000 долларов. Я рассказал ему, что, для того, чтобы работы не прерывались, я вложил в дело все, что имел. Это было правдой. Я продал все, что только мог продать (включая и часть купленного участка), и забрал все деньги из банка. Кроме того, я сократил часть работников и вел только самые необходимые работы. Моргана на могла тронуть моя самоотверженность, потому что его вообще ничего не трогало. Он подумал, что если я вкладываю все, что имею, значит – дело того стоит, значит, я уверен в успехе, и немного смягчился. Морган пообещал выплатить оставшуюся сумму и напомнил мне, что сверх этого я не получу ни цента. В ходе разговора он спросил меня о подземной части башни и возможности передачи сигналов через Землю. Я ответил, что электромагнитные волны способны распространяться через Землю, но в дальнейшие объяснения вдаваться не стал. Морган же удовлетворился моим ответом и не стал задавать дальнейших вопросов.
Морган сдержал свое слово. Сверх обещанного я не получил ни цента. Я взывал к его разуму и одновременно пытался раздобыть деньги где-то еще, но все мои старания были безуспешными. Взывать приходилось в письмах, поскольку встречаться со мной Морган отказывался. В июне 1903 года я был в отчаянии. Самое большое дело моей жизни рушилось у меня на глазах, и я не мог ничего сделать. Башня и лаборатория опустели[145]. Я понял, что у меня есть только один выход: посвятить Моргана полностью в мой замысел и согласиться на все его условия, чтобы иметь возможность довести дело до конца. Пусть моя «Мировая система» окажется под властью Моргана. Морган не вечен (на тот момент ему было 66 лет, а спустя 10 лет он скончался), к тому же вряд ли ему позволят единовластно распределять энергию по всему миру. Так уговаривал я себя. В начале июля я написал Моргану письмо, в котором посвятил его во вторую часть моего плана[146]. Я был вынужден это сделать. Я почувствовал облегчение, признавшись в своем вынужденном обмане, и я надеялся, что «Мировая система» заинтересует Моргана. Но я ошибся. Морган ответил, что не склонен предоставлять мне дальнейших ссуд. Я еще не раз писал ему письма (я писал их в минуты наивысшего отчаяния, а после стыдился этого), но результат был тот же самый.
«Вам повезло, что у вас нечего отбирать, а то Морган непременно бы сделал это», – сказал мне Астор. По мнению Астора, у меня нечего было отбирать, но на деле Морган отобрал у меня самое дорогое – мою «Мировую систему».
Я сконцентрировал свои силы на разработке турбинных двигателей, мощных и небольших по размерам. Двигатели, в случае успеха, могли принести такой доход, которого мне могло хватить на завершение проекта «Мировой системы».
Не стану описывать подробно, какие усилия я предпринимал для того, чтобы довести свой проект до конца, но все было безуспешно, поскольку репутация моя сильно пострадала (Морган приложил к тому руку), и все мои разъяснения не могли перевесить того обстоятельства, что сам Морган счел мой проект бесперспективным. Но в 1912 году у меня появилась надежда. Некоторое время мои разработки турбинных двигателей[147] финансировали Хэммонды, отец и сын. Точнее говоря, сын[148], очень талантливый молодой человек, заинтересовался моими изобретениями, а отец давал деньги. Я не раз рассказывал Хэммонду-младшему о «Мировой системе». Он интересовался ею и соглашался со мной в том, что этот проект имеет большое будущее. Несколько раз он пытался уговорить отца профинансировать проект, но Хэммонд-старший колебался. Можете представить мою радость, когда весной 1912 года Хэммонд-младший сказал мне, что его отец готов профинансировать проект, только прежде он хочет встретиться с Морганом. Это было разумно, потому что Морган формально оставался в деле. Встреча состоялась, но чем она закончилась, я не знаю. Могу предположить, что Морган или отговорил Хэммонда-старшего от участия в моем проекте, или надавил на него, чтобы тот отказался. После встречи оба Хэммонда резко оборвали общение со мной. Согласно договоренности между нами, они должны были дать мне на работы по созданию турбинных двигателей 28 000 долларов, но до того момента, как наше общение прервалось, я получил только 18 000. На звонки отвечали посторонние люди, на письма не отвечали вообще, за исключением одного случая, когда мне написал брат Джона-младшего Харрис. Он упрекнул меня в задержке создания турбины! Хорошее дело! Мне не дают денег на завершение работ и меня же упрекают в том, что работы не завершены! Если бы я не знал от Джона-младшего, что его брат Харрис – трезвенник, то я бы решил, что он писал письмо мне, будучи пьяным. Когда бы я ни явился в контору Хэммонда-старшего, я всегда слышал одно: «Босса нет и сына тоже нет». Унижаться до того, чтобы подстерегать их у входа в контору, мне не хотелось. Я истолковал происходящее как прекращение нашего сотрудничества. Виновником этого я считаю Моргана. Хэммонд-старший колебался несколько лет, прежде чем решиться финансировать мой проект. Решения, принимаемые столь не сразу, обычно бывают твердыми. Кто, кроме Моргана, мог его отговорить? Морган не хотел участвовать в моем проекте, но и не хотел допускать к нему других дельцов.
Морган умер в апреле 1913 года. После его смерти я предпринял последнюю (и тоже безуспешную) попытку найти финансирование для «Мировой системы». Остается надеяться только на то, что мой замысел будет реализован следующими поколениями.
Турбины. Переговоры с адмиралом фон Тирпицем[149]. Морган-младший[150]
Моя первая силовая установка, которую я подарил самому себе на 50-летие, опробовав ее 10 июля 1906 года, весила 30 фунтов и развивала мощность в 30 лошадиных сил. Три лошадиные силы на фунт веса были очень хорошим показателем для того времени, но я стремился довести это соотношение до 20/1. Мои турбины были безлопастными. Из-за отсутствия лопастей я надеялся свести к минимуму потери энергии. К сожалению, мне так и не удалось довести эти работы до конца, то есть создать образец, который пошел бы в производство. Причин тому было несколько: недостаточное финансирование, отсутствие прочных сплавов, предвзятость наших дельцов, для которых привычное и малоэффективное дороже непривычного и высокоэффективного. Но те, кто умел видеть перспективу, очень скоро заинтересовались моими турбинами[151].
В июле 1913 года ко мне явился посетитель, назвавшийся майором Шейдеманом. Он сказал, что прибыл из Берлина с поручением от военно-морского министра адмирала фон Тирпица. Со дня пожара в моей лаборатории прошло 12 лет, но эти годы не изменили моего отношения к немцам. В Соединенных Штатах я знаю многих достойных людей с немецкими корнями, но, во-первых, они американцы, а во-вторых, моя неприязнь к немцам, как к народу, старающемуся подняться за счет унижения других народов, не распространяется на отдельных людей. Я с удовольствием общался с немецкими учеными, но не желал иметь ничего общего с посланцем военно-морского министра. Так я и заявил Шейдеману.
Должен отметить, что Шейдеман (не уверен, что то была настоящая его фамилия) сильно отличался от тех, кто приходил ко мне раньше. В нем сразу чувствовался аристократ, и держался он безукоризненно. В ответ на мою резкую тираду, он вежливо улыбнулся и спросил, когда мне будет угодно выслушать его предложение. В его поведении не было наглости и нахрапистости. Это мне понравилось. Я высоко ценю вежливость и не выношу, когда на меня пытаются давить. «Вы можете огласить ваше предложение, но знайте, что я его отклоню», – сказал я. Передо мною был исполнитель чужой воли, которому дали определенное поручение. «Чем скорее я выслушаю его, тем скорее от него избавлюсь», – подумал я. «Кайзер и адмирал знали, что вы так скажете, – ответил Шейдеман. – Поэтому кайзер назначил особую плату за ваше сотрудничество. В Берлине знают, как вы к нам относитесь, и понимают, что деньги вас не прельстят. Но что вы скажете о Воеводине?»[152] О Воеводине? Я не понял, о чем идет речь, и это непонимание отразилось на моем лице. «Вы позволите мне продолжить?» – осведомился Шейдеман. Я позволил. Шейдеман сказал, что Германия заинтересована в сотрудничестве со мной и что в первую очередь это сотрудничество касается разработки двигателей для военного флота. В своей короткой речи он произнес слова «мы понимаем, что у вас есть причины для неприязни», что было равносильно признанию вины. Какая причина могла быть у меня, кроме сгоревшей лаборатории? Помимо полагающихся мне выплат за сотрудничество по оснащению моими двигателями военных кораблей империи, мне предлагалась независимость сербской Воеводины от Австро-Венгрии. «У кайзера есть такая возможность, – сказал Шейдеман, когда я переспросил, правильно ли я его понял. – Германия готова повлиять на решение этого вопроса в обмен на ваше сотрудничество. Сейчас на Балканах идет вторая война[153]. Воеводина превратилась в пороховую бочку, которая приносит Францу-Иосифу больше беспокойства, чем выгоды. Момент весьма удобный. Вы согласитесь обменять ваши знания на свободу ваших соотечественников?»
Воеводина! Сербский край, находящийся под австрийским гнетом! Мне ли, сербу из Лики[154], не знать, как страдали сербы в империи? Ради счастья моих соотечественников я был готов сотрудничать не только с немцами, но и с самим Сатаной! (В то время я еще считал себя атеистом). Но меня столько раз обманывали, что я захотел получить гарантии. «Гарантия одна – слово кайзера, которое передал мне адмирал фон Тирпиц», – ответил Шейдеман с таким видом, будто я его оскорбил. Признаюсь, что меня ошеломило подобное предложение. Я не знал – верить или не верить. Имеет ли кайзер столь сильное внимание на императора? Стоит ли мой ум таких дипломатических усилий? (Желающие узнать о технической стороне вопроса больше, могут обратиться к моей статье «Электрический привод для боевых судов», опубликованной в «New York Herald» 25 февраля 1917 года.) Но мне ли, изобретателю, не знать, что самое невероятное очень часто оказывается вероятным! В моем представлении свобода сербской Воеводины стоила того, чтобы сделать исключение из собственного правила. К тому же в то время началась Вторая Балканская война и можно было надеяться на то, что границы будут перекроены.