Далее оказывается: Керенский телефонограммой отменил-таки завтрашнее моленье. Казаки подчинились, но с глухим ропотом. (Они ненавидят Керенского.) А большевики между тем и моленья не ожидая, – выступили?
Скучная ночь. Я заперла, на всякий случай, окна. Мы как раз около казарм, на соединении Сергиевской и Фурштадской.
Пока что – улица тиха и черна самым обыкновенным образом.
24 октября, вторник
Ничего в ту ночь и на следующий день не произошло. Сегодня, после все усиливающихся угроз и самого напряженного состояния города, после истории с Верховским и его ухода, положение следующее.
Большевики со вчерашнего дня внедрились в Штаб, сделав «военно-революционный комитет», без подписи которого «все военные приказания недействительны» (тихая сапа!).
Сегодня несчастный Керенский выступал в предпарламенте с речью, где говорил, что все попытки и средства уладить конфликт исчерпаны (а до сих пор все уговаривал!) и что он просит у Совета санкции для решительных мер и вообще поддержки правительства. Нашел у кого просить и когда!
Имел очередные рукоплескания, а затем… началась тягучая, преступная болтовня до вечера, все «вырабатывали» разные резолюции; кончилось, как всегда, полу-ничем, левая часть (не большевики, большевики давно ушли, а вот эти полубольшевики) – пятью голосами победила, и резолюция такая, что предпарламент поддерживает правительство при условиях: земля – земельным комитетам, активная политика мира и создание какого-то «комитета спасения».
Противно выписывать все это бесполезное и праздное идиотство, ибо в то же самое время: Выборгская сторона отложилась, в Петропавловской крепости весь гарнизон «за Советы», мосты разведены. Люди, которых мы видели:
X. – в панике и не сомневается в господстве большевиков.
П.М.Макаров — в панике, не сомневается в том же; прибавляет, что довольно 5 дней этого господства, чтобы все было погублено; называет Керенского предателем и думает, что министрам не следует ночевать сегодня дома.
Карташёв — в активной панике, все погибло, проклинает Керенского.
Галыгерн говорит, что все правительство в панике, однако идет болтовня, положение неопределенное. Борис – ничего не говорит. Звонил мне сегодня об отмене сегодняшнего собрания (еще бы!), Павлу Михайловичу велел сказать, что домой вернется «очень» поздно (т. е. не вернется).
Все как будто в одинаковой панике, и ни у кого нет активности самопроявления, даже у большевиков. На улице тишь и темь. Электричество неопределенно гаснет, и тогда надо сидеть особенно инертно, ибо ни свечей, ни керосина нет.
Дело в том, что многие хотят бороться с большевиками, но никто не хочет защищать Керенского. И пустое место – Временное правительство. Казаки будто бы предложили поддержку под условием освобождения Корнилова. Но это глупо: Керенский уже не имеет власти ничего сделать, даже если б обещал. Если б! А он и слышать ничего не слышит.
Было днем такое положение: что резолюция предпарламента как бы упраздняет правительство, как будто оно уходит с заменой «социалистическим». Однако авторы резолюции (левые, интернационалисты) потом любезно пояснили: нет, это не выражение «недоверия к правительству» (?), а мы только ставим своим свои условия (?).
И – «правительство» остается. «Правительство продолжает борьбу с большевиками» (т. е. не борьбу, а свои поздние, предательские глупости).
Сейчас большевики захватили ПТА (Петроградское Телеграфное Агентство) и телеграф. Правительство послало туда броневики, а броневики перешли к большевикам, жадно братаясь. На Невском сейчас стрельба.
Словом, готовится «социальный переворот», самый темный, идиотический и грязный, какой только будет в истории. И ждать его нужно с часу на час.
Ведь шло все как по писаному. Предпоследний акт начался с визга Керенского 26–27 августа; я нахожу, что акт еще затянулся – два месяца! Зато мы без антракта вступаем в последний. Жизнь очень затягивает свои трагедии. Еще неизвестно, когда мы доберемся до эпилога.
Сейчас скучно уже потому, что слишком все видно было заранее.
Скучно и противно до того, что даже страха нет. И нет – нигде – элемента борьбы. Разве лишь в тех горит «вдохновение», кто работает на Германию.
Возмущаться ими — не стоит. Одураченной темнотой – нельзя. Защищать Керенского – нет охоты. Бороться с ордой за свою жизнь – бесполезно. В эту секунду нет стана, в котором надо быть. И я определенно вне этой унизительной… «борьбы». Это пока что не революция и не контрреволюция, это просто – «блевотина войны».
Бедное «потерянное дитя» Боря Бугаев приезжало сюда и уехало вчера обратно в Москву. Невменяемо. Безответственно. Возится с этим большевиком – Ивановым-Разумником (да, вот куда этого метнуло!) и с «провокатором» Масловским… «Я только литературно!» Это теперь, несчастный!
Другое «потерянное дитя», похожее, – А.Блок. Он сам сказал, когда я говорила про Борю: «И я такое же потерянное дитя». Я звала его в савинковскую газету, а он мне и понес «потерянные» вещи: что я, мол, не могу, я имею определенную склонность к большевикам (sic!), я ненавижу Англию и люблю Германию, нужен немедленный мир назло английским империалистам… Честное слово! Положением России доволен – «ведь она не очень и страдает»… Слова «отечество» уже не признает. Все время оговаривался, что хоть он теперь и так, но «вы меня ведь не разлюбите, ведь вы ко мне-то по-прежнему?». Спорить с ним бесполезно. Он ходит «по ступеням вечности», а в «вечности» мы все «большевики». (Но там, в этой вечности, Троцким не пахнет, нет!)
С Блоком и с Борей (много у нас этих самородков!) можно говорить лишь в четвертом измерении. Но они этого не понимают и потому произносят слова, в 3 измерениях прегнусно звучащие. Ведь год тому назад Блок был за войну («Прежде всего – весело!» – говорил он), был исключительно ярым антисемитом («Всех жидов перевешать») и т. д. Вот и относись к этим «потерянным детям» по-человечески!
Электричество что-то не гаснет. Верно, потому, что большевики заседают «перманентно». Сейчас нам приносили свежие большевистские прокламации. Все там гидры, «поднявшие головы»; гидра и Керенский – послал передавшихся броневиков. Заверения, что «дело революции (тьфу, тьфу!) в твердых руках».
Ну, черт с ними.
25 октября, среда
Пишу днем, т. е. серыми сумерками. Одна подушка уже навалилась на другую подушку: город в руках большевиков.
Ночью, по дороге из Зимнего дворца, арестовали Карташёва и Гальперна. 4 часа держали в Павловских казармах, потом выпустили, несколько измывшись.
Продолжаю при электричестве.
Я выходила с Дмитрием. Шли в аспидных сумерках по Сергиевской. Мзглять, тишь, безмолвие, безлюдие, серая кислая подушка.
На окраинах листки: объявляется, что «правительство низложено». Прокоповича тоже арестовали на улице, и Гвоздева, потом выпустили. (Явно пробуют лапой, осторожно… Ничего!) Заняли вокзалы, Мариинский дворец (высадив без грома «предбанник»), телеграфы, типографии «Русской воли» и «Биржевых». В Зимнем дворце еще пока сидят министры, окруженные «верными» (?) войсками.
Последние вести таковы: Керенский вовсе не «бежал», а рано утром уехал в Лугу, надеясь оттуда привезти помощь, но…
Электричество погасло. Теперь 7 ч. 40 минут вечера. Продолжаю с огарком…
Итак: но если даже Лужский гарнизон пойдет (если!), то пешком, ибо эти живо разберут пути. На Гороховой уже разобрали мостовую, разборщики храбрые.
Казаки опять дали знать (кому?), что «готовы поддержать Временное правительство». Но как-то кисловато. Мало их, что ли? Некрасов, который, после своей неприглядной роли 26 августа, давно уж «сторонкой ходит», чуя гибель корабля, – разыскивает Савинкова. Ну, теперь его не разыщешь, если он не хочет быть разысканным.
Верховский, по-видимому, предался большевикам, руководит.
Очень красивенький пейзаж. Между революцией и тем, что сейчас происходит, такая же разница, как между мартом и октябрем, между сияющим тогдашним небом весны и сегодняшними грязными, темно-серыми склизкими тучами.
Данный, значит, час таков: все бронштейны в беспечальном и самоуверенном торжестве. Остатки «правительства» сидят в Зимнем дворце. Карташёв недавно телефонировал домой в общеуспокоительных тонах, но прибавил, что «сидеть будет долго».
Послы заявили, что большевицкие правительства они не признают: это победителей не смутило. Они уже успели оповестить фронт о своем торжестве, о «немедленном мире», и уже началось там – немедленно! – поголовное бегство.
Очень трудно писать при огарке. Телефоны еще действуют, лишь некоторые выключены. Позже, если узнаю что-либо достоверное (не слухи, коих все время тьма), опять запишу, возжегши свою «революционную лампаду» – последний кривой огарок.
В 10 ч. вчера (электричество только что зажглось)
Была сильная стрельба из тяжелых орудий, слышная здесь. Звонят, что будто бы крейсера, пришедшие из Кронштадта (между ними и «Аврора», команду которой Керенский взял для своей охраны в корниловские дни), обстреливали Зимний дворец. Дворец будто бы уже взят. Арестовано ли сидевшее там правительство – в точности пока неизвестно.
Город до такой степени в руках большевиков, что уже «директория», или нечто вроде, назначена: Ленин, Троцкий – наверно; Верховский и другие – по слухам.
Пока больше ничего не знаю. (Да что знать еще, все ясно.)
Позднее
Опровергается весть о взятии большевиками Зимнего дворца. Сраженье длится. С балкона видны сверкающие на небе вспышки, как частые молнии. Слышны глухие удары. Кажется, стреляют и из дворца, по Неве и по «Авроре»? Не сдаются. Но – они почти голые: там лишь юнкера, ударный батальон и женский батальон. Больше никого.
Керенский уехал раным-рано, на частном автомобиле. Улизнул-таки. А эти сидят, не повинные ни в чем, кроме своей пешечности и покорства, под тяжелым обстрелом.
Если еще живы.
26 октября, четверг