До самого вечера лазили мы с командиром полка по снегу, стараясь нащупать в обороне врага слабое место и найти наиболее подходящее решение.
Слабым местом у Лялино оказался левый стык с соседним опорным пунктом. Хотя днем стык обеспечивался пулеметным огнем, а ночью патрулировался еще и дозорами, все же он был наиболее уязвим.
Сюда мы и решили направить резервную роту лыжников под командованием лейтенанта Зуева.
В целом план ночной атаки был следующий. К 3.00 рота лыжников проникает в тыл противника и занимает исходное положение для атаки на обратных лесистых скатах холма. В это время пехота, оставаясь на обращенных к нам скатах, открывает огонь из всех видов оружия и после сигнала «две ракеты» кричит «ура», но в атаку не переходит.
Предполагалось, что, услышав крики «ура», противник займет свои окопы и изготовится к отражению атаки с фронта. В это время гитлеровцам будет нанесен внезапный удар с тыла, который и обеспечит успех.
Главная роль в плане отводилась роте лыжников. Ей предстояло совершить сложный и опасный маневр.
От командира роты и всего личного состава требовались исключительная выдержка, выносливость и отвага. От того, как они справятся со своей задачей, зависел успех всего ночного боя.
С ротой в качестве проводников направили группу разведчиков, проводивших ранее разведку стыка.
Ночная атака явилась для лялинского гарнизона полной неожиданностью. Опорный пункт был взят в 15 — 20 минут и с незначительными потерями. Нами было захвачено все тяжелое оружие пехоты и свыше ста пленных.
После взятия Лялино Новгородский полк двинулся по лесной дороге к Вязовке.
Казанский полк в это время вел бой за Горбы. Бой вначале развернулся неблагоприятно для наших войск. Докладывая об этом, майор Саксеев нервничал — он не был уверен в успехе.
Захватив с собой своего старого адъютанта — старшего лейтенанта Федю Черепанова и нового — лейтенанта Пестрецова, я поехал к Саксееву.
Замену адъютанта я произвел перед началом наступательных боев. Черепанов настойчиво просил меня перевести его в оперативный отдел. Он мечтал приобрести боевой опыт оперативного работника и поступить в военную академию.
...Лошади рванули с места, заскрипели полозья, морозный ветер обжег лицо. Кутаясь в меховые воротники полушубков и отворачиваясь от резкого ветра, мы долго молчим, занятые каждый своими мыслями.
Неожиданно Федя Черепанов спрашивает:
— Товарищ полковник, что слышно о Герусове?
— Ничего не знаю. Надо бы запросить Карельский полк — своим-то однополчанам он, наверное, пишет.
Вот уже два месяца, как майора Герусова направили на учебу в Военную академию имени Фрунзе.
— А чего там запрашивать? — говорит Черепанову Пестрецов. — Скоро весна. Болота наши раскиснут, бои затихнут, тогда и ты можешь поехать и встретиться в академии с Герусовым.
— При чем тут бои? — возражает Федя. — Разве набор в академию от боев зависит?
— А как же! — говорит Пестрецов. — Учатся во время передышек, а во время боев какая же учеба?
— Эх, ты! Тюфяк! — смеется Федя. — Академия, брат, от боев не зависит. У нее свои планы, свои бои.
— Ну а если знаешь, то чего же спрашиваешь? — обидчиво говорит Пестрецов и отворачивается.
— Не сердись! — дружески обнимает его Федя Черепанов.— Поедем вместе! Попросим комдива — он обоих отпустит.
— В добрый час! — говорю я.— Хорошие намерения всегда готов поддержать.
— Вот видишь? Поедем!
— Тебе-то хорошо. Ты среднее образование имеешь, военное училище окончил, а у меня только семилетка да стаж старшины мирного времени, — печально говорит Пестрецов. — Куда уж мне...
— Ничего, лишь бы захотелось! — не унимается Черепанов. — В наше время горы можно свернуть. Правда, товарищ полковник?
— Правда? При желании все можно сделать.
Тррах-ра-рах! Та-та... Та-та... Та...— неожиданно раздается где-то совсем близко.
— Вот тебе и академия! Приехали! — задорно говорит Черепанов.
Мы приближались к командному пункту Казанского полка, и противник «салютовал» нам из Горбов.
Командир полка коротко доложил мне обстановку и повел на местность, на подступы к Горбам. Вместе с нами на рекогносцировку направился командир поддерживающего дивизиона. Туда же должны были подойти и командиры батальонов.
В Горбах около двадцати дворов, разбросанных на пяти — шести небольших плоских холмах. Вздыбившись на ровной лесной поляне, холмы эти действительно напоминают чем-то горбы. Возможно, это сходство и обусловило название населенного пункта.
Со всех сторон Горбы окружены лесом. Только две дороги связывают их с внешним миром: одна, которая идет на север, на Лялино, другая — на юг, на Ольховец и Вязовку.
Полк обложил Горбы с трех сторон: с востока — батальон Седячко, с севера — батальон Каминского, с северо-запада — третий батальон. Пехота расположилась на опушках и блокировала всю поляну. Оба выхода из Горбов перехвачены: северный — Каминским, южный — Седячко. Дорогу на Ольховец седлала третья рота лейтенанта Гришина.
Так обрисовал мне обстановку командир полка.
— Вы отсюда атаковывали? — спросил я у него, показывая на чуть заметные следы на снегу.
— Да. товарищ полковник. Пехота почти вплотную подошла к населенному пункту, а затем вынуждена была отойти в исходное положение.
— Получают ли Горбы откуда-либо помощь?
— Нет. Мы считаем, что гарнизон полностью изолирован, — уверенно ответил Саксеев.
— Разрешите, товарищ полковник! — обратился ко мне командир дивизиона. До этого он слушал молча и в разговор не вмешивался.
— Вы не согласны с командиром полка? — спросил я у него.
— Согласен, но... имеются новые данные, разрешите доложить?
Мы с удивлением посмотрели на капитана. А он продолжал: — Сегодня в предутренних сумерках мои наблюдатели обнаружили подводу, которая двигалась из Горбов на Вязовку. Была ли она с грузом или то были легковые сани — разведчики не рассмотрели.
— Как же так? У вас одни сведения, у командира дивизиона другие, кому же верить? — спросил я у Саксеева.
— Впервые слышу, — пожал он плечами.
— А Седячко действительно седлает дорогу на Вязовку?
— У меня имеется его донесение и схема. По схеме дорогу седлает его левофланговая рота. Лично не проверял.
— Проверять все не обязательно самому, надо было послать командира штаба.
— Товарищ полковник! — обратился ко мне снова командир дивизиона. — Позвольте пробежать в третью роту, я сейчас же выясню. Здесь совсем близко, возвращусь минут через двадцать.
Вместе с капитаном я послал Черепанова. Подошли Седячко и Каминский. Командира третьего батальона мы не вызывали, он находился по ту сторону поляны.
— Вы что же, товарищи, отстаете?— спросил я у комбатов. — Новгородцы уже забрали Норы и Лялино. А вы почему не выполняете задачу?
Комбаты в нерешительности мялись, поглядывая на командира полка.
— Ну, так что же? Рассказывайте. Начнем с вас, — обратился я к Каминскому.
— Мне кажется, товарищ полковник, уважительных причин у нас нет, — немного подумав, ответил он. — Мы несколько недооценили противника и переоценили себя, плохо прицелились, вот и получился пустой выстрел. Деревенька маленькая, рассчитывали забрать ее с ходу, да вот сорвалось. Думали, гитлеровцев здесь не более роты, а оказывается, их тут до батальона.
— A что скажете вы? — обратился я к Седячко.
— У нас мало огневых средств. Атака по глубокому снегу развивается медленно, противник все видит и отражает все наши действия. Я думаю...
Седячко неуверенно посмотрел на командира полка, потом перевел взгляд на меня, видимо, не решаясь делать выводов, но, пересилив свою нерешительность, ответил уже твердо: — Думаю, что дневная атака в наших условиях бесполезна, она не оправдывает себя. Атаковать нужно только ночью.
Выводы комбата, на мой взгляд, были правильны. Дневная атака не принесла успеха потому, что здесь не представлялось возможным применить в полной мере прямую наводку. В Горбах хорошо просматривались постройки, расположенные на холмах, а те, что скрывались в низинах, на обратных скатах, оставались недосягаемыми для прямого выстрела. Без подавления огневой системы рассчитывать на успех днем было трудно.
— А теперь, Седячко, скажите: ваша третья рота седлает дорогу на Вязовку или нет? — спросил я комбата.
— Седлает... Вернее, не седлает, а лежит около дороги, — с заминкой ответил он.
— Как не седлает? На вашей схеме ясно показано, что седлает, — удивился Саксеев. — Выходит, вы обманываете меня, а я ввожу в заблуждение командира дивизии?
— Тут какое-то недоразумение, — сказал Седячко. — Вчера вечером я сам был в третьем роте, она окопалась в снегу вдоль дороги, фронтом на запад.
— А как могла проехать подвода из Горбов на Вязовку? — спросил я.
— Какая подвода? Я о ней ничего не слышал, — удивился в свою очередь Седячко.
— Вот видите, комбат даже не знает, что творится у него на участке, — заметил я командиру полка. — Разберитесь!
— Есть! Разберусь! Кстати, вот и командир дивизиона возвращается, — он сейчас доложит.
Я увидел приближающихся капитана и комиссара полка. Черепанова с ними не было.
Из доклада капитана выяснилось, что третью роту они нашли не на дороге, а в лесу и потребовали от командира роты лейтенанта Гришина объяснения. Ранее рота располагалась на поляне у самой дороги, но там было слишком ветрено и холодно, поэтому Гришин решил отвести роту на ночь в затишье, на опушку, а утром, до рассвета, вновь занять свои окопы. Но так не получилось. Людей он отвел, а противник, узнав об этом, тут же занял их окопы. Рота вынуждена была остаться в лесу. О ночном происшествии командир роты комбату не донес: побоялся ответственности. В следующую ночь он рассчитывал восстановить положение.
— Когда мы все выяснили, — сказал в заключение капитан, — Черепанов захотел проверить достоверность доклада и с лейтенантом Гришиным пошел на опушку, поближе к дороге. Там Черепанов был ранен и сразу же потерял сознание.