Передний край, занимаемый нашей пехотой, проходил в 300 метрах южнее НП. Там же, в непосредственной близости, зарылась и остановленная огнем пехота противника.
Вражеские танки прорывались через наш передний край, подходили почти вплотную к НП, но каждый раз вынуждены были возвращаться обратно. Они не рисковали отрываться от своей пехоты. Атаки противника не прошли для него бесследно: семь его танков остались на поле боя.
Вдоль гребня тянулась полоса лесной посадки, которая делила плато на две части и закрывала всю ее правую половину, обращенную к Калужино.
С наблюдательного пункта не было видно ни трех южных курганов, ни того, что делалось там.
Влево, метрах в двухстах, начиналась глубокая и широкая балка, поросшая кустарником. Она тянулась в сторону противника.
— Где ваш стык? — спросил я у Буслаева и у командира полка.
— У балки, — показал мне рукой Буслаев.
— Разрыв между флангами есть?
— Есть, небольшой.
— А где батальон Переверстова? — обратился я к командиру полка.
— Не знаю. У меня его нет, — неуверенно ответил он и посмотрел на Буслаева.
— О каком батальоне вы спрашиваете? — переспросил Буслаев.
— О том, который выдвинулся сюда ночью для обеспечения стыка.
— Я о нем ничего не знаю, — сказал Буслаев.
— А вы ночью ничего не слышали? — спросил я у офицеров.
— Да нет как будто, — ответили они, посматривая друг на друга.
— Перед рассветом вот тут, в балке, вспыхнула было стрельба, но она быстро прекратилась, — вспомнил командир полка.— Там действовала наша разведка, И я этой стрельбе не придал значения,
После разговора с командиром полка и Буслаевым у меня зародилось сомнение — выслал ли на самом деле командир дивизии Переверстова или только доложил мне об этом? Выяснить надо было у генерала Иванова.
Подтвердив командиру полка и Буслаеву их задачи — во что бы то ни стало удерживать занимаемый рубеж, я уехал.
Вскоре противник предпринял новую атаку. Теперь его главный удар переместился на север, на Днепровокаменку, откуда я только что прибыл. Вновь загрохотало, и все плато заволоклось облаком разрывов, дыма и пыли.
На этот раз противнику удалось смять передний край, очистить северную часть гребня с двумя курганами и выйти на перегиб, где начинался скат к Днепровокаменке. Несколько «тигров» прорвалось на окраину населенного пункта, и только заградительный огонь артиллерии, в том числе и гаубичных батарей, спешно выдвинутых на прямую наводку, вынудил их отойти обратно. Вражеская пехота, ослабленная большими потерями, особой активности не проявила и поддержать прорыв своих танков не смогла.
И все-таки над нами нависла страшная угроза. От мысли, что противник может сбросить нас с бугров, прорваться к плавням и сорвать замыслы нашего командования, сжималось сердце. Этого нельзя было допустить.
Вечером, попросив у Даниленко выслать в Днепровокаменку его резерв — сто человек учебного батальона, я выехал вместе с Муфелем на НП Иванова. Надо было принимать срочные меры.
Гвардейская воздушно-десантная дивизия Иванова к концу дня оказалась в очень тяжелом положении. Почти вся ее пехота осталась на гребне, захваченном противником. Часть людей погибла там, часть продолжала бороться в небольших опорных пунктах вокруг курганов.
Натиск сдерживался теперь артиллеристами, связистами, саперами и офицерами штабов. Передний край проходил по скатам гребня на непосредственных подступах к Калужино и Днепровокаменке.
С наступлением темноты надо было если не восстановить, то хотя бы улучшить свое положение, привести оставшиеся подразделения в порядок, усилить их и наладить управление.
Генерала Иванова мы с Муфелем застали в песчаном карьере на северной окраине Днепровокаменки. Он настолько был подавлен неуспехами, что я с трудом узнал его.
— Да, была дивизия и нет ее, — произнес он задумчиво.
— Ну, положение у вас не такое уж плохое, — пытаясь успокоить Иванова, сказал Муфель. — Противник ведь не прорвался? А вашими артиллеристами мы просто восхищены — не люди, а золото.
— Да и не только артиллеристы! — поддержал я своего командующего артиллерией. — Прекрасно действовали стрелки и пулеметчики. За проявленную стойкость, мужество и отвагу передайте полкам мою благодарность.
— Спасибо! — сразу оживился Иванов. — Действительно, люди сегодня были крепче стали. Благодарность я передам!
— А что слышно о Переверстове? — спросил я.
— Пропал и не можем найти, — развел Иванов руками. — И куда он мог деваться? Не иголка — целый батальон, а найти не можем. Ума не приложу.
— А остальные комбаты живы?
— Командиры полков живы, а о комбатах сведений нет. Скоро должны подойти офицеры штаба с докладами.
На пути к дому, в котором жил Иванов, нас догнал майор Кравченко — начальник оперативного отдела штаба дивизии. Он едва держался на ногах от усталости, но бодро доложил комдиву, что задание его выполнено.
Кравченко несколько часов пробыл в Калужино. в правофланговых полках, помогал наводить там порядок. Понеся большие потери, потеряв гребень высот, остатки полков с трудом удерживались на западных скатах. Развить успех в сторону Калужино противник не мог. Его пехота была почти полностью истреблена, а одни танки без пехоты ворваться в населенный пункт не рискнули.
— Вот видите, дела-то не такие уж плохие, — сказал я комдиву. — А какое настроение у людей? — спросил я у Кравченко.
— Хорошее, вымотались только. Командиры полков просят помочь им восстановить положение. Надо освободить гребень. Оттуда и вечером доносилась стрельба, видимо, кое-кто из наших продолжает сопротивляться.
— Вот, может быть командир корпуса поможет? — посмотрел Иванов на меня.
— Конечно, поможем. Пойдемте в дом, там при свете разберемся.
После доклада Кравченко Иванов немного приободрился.
В домике Иванова меня ждал начальник оперативного управления штаба фронта. Он прибыл по поручению И. С. Конева, успел уже побывать в штабе корпуса, переговорил с начальником штаба дивизии и был полностью осведомлен о положении на плацдарме.
— Жарко вам пришлось сегодня, жарче, чем мы предполагали, — полушутя, заметил генерал, здороваясь со мной и с Ивановым.
— К вечеру жара спала, — ответил я. — Мы выдохлись, но и противник выдохся не меньше нас. Теперь мы думаем укрепиться и восстановить утраченное.
— Вот я и прислан за тем, чтобы еще раз напомнить вам о вашей задаче, — сказал генерал. — Командующий фронтом очень обеспокоен боями на вашем участке. Напрягайте свои силы до предела и держитесь. Не подведите. Скоро поможем вам.
Провожая генерала, я попросил его доложить командующему мою просьбу усилить нас в эту ночь.
Меня очень беспокоил завтрашний день. Если за ночь противник сумеет подбросить пехоту и атаки его будут такие же яростные и настойчивые, как сегодня, то нам слишком трудно будет сдержать их.
— А чего бы вы хотели? — спросил генерал.
— Немного противотанковой артиллерии и танков.
— Хорошо. Я доложу, — пообещал генерал на прощание. Слово свое он сдержал. Уже до полуночи в мое распоряжение поступили иптаповский и 43-й танковый полки, находившиеся до этого в армейском резерве. Вместе с ними прибыл заместитель командующего армией генерал-майор А. И. Рыжов. Всю вторую половину ночи мы занимались усилением противотанковой обо роны. Иванов с Кравченко направились на правый фланг в Калужино наводить порядок, а мы с Рыжовым и Муфелем занялись обороной на подступах к Днепровокаменке и на левом стыке.
Поле боя сковала ночная тишина. Обе стороны, затаив дыхание, готовились к новой схватке. Эту тихую картину на земле дополняло тихое звездное небо. И оно в эту ночь не поблескивало зарницами разрывов, не озарялось ракетами. Уж слишком тяжелым оказался прошлый день, он поглотил и энергию людей и материальные средства, которыми располагали войска.
Осторожно поднимались мы в гору к тому кургану, где находились днем наблюдательные пункты Буслаева и командира левофлангового полка полковника Гринева. Днем я хорошо запомнил местность и теперь уверенно вел рекогносцировочную группу. Мы решили прочно закрыть все танкоопасное направление от кургана до западных скатов гребня шириной немногим более тысячи метров, выдвинув сюда двадцать пушек иптаповского полка и шесть дивизионных гаубиц, а в затылок им, чуть пониже по скату, поставить танковый полк.
Вот и курган. Все та же тишина, никаких признаков жизни. Приткнувшись вплотную к кургану, стоит подбитый «тигр». Окопы пусты.
«Где же Буслаев? Где командир полка? Где люди, которые были вместе с ним на НП?» — спрашиваю я сам себя.
Эти же вопросы тревожат Рыжова и Муфеля.
— Ну и дела! Неужели отошли? — говорит Рыжов.
Всюду видны следы боя — сплошные черные воронки, а в них и около них неубранные трупы. Видимо, дело доходило до рукопашных схваток.
Открыв люк, я заглядываю в подбитый танк. Там тоже трупы. Забравшись внутрь, я извлекаю солдатские книжки. Убитые принадлежали танковой дивизии СС «Великая Германия».
Но где же живые?
Пытаемся продвинуться вперед, чтобы окончательно разобраться в том, что произошло здесь, но тут нас настигает группа разведчиков полка во главе с сержантом.
— Куда вы идете? Сюда нельзя! — тревожно шепчет сержант.
— Почему?
— Наших здесь нет. Вы идете прямо к противнику.
— Как же так? А где ваши?
— У нас никого не осталось.
— Где командир полка? Он ведь днем был здесь?
— Теперь он позади, в овраге. Нас выбили отсюда.
— А куда вы идете?
— В разведку. Мы чуть было не открыли по вас огонь — думали, гитлеровцы.
Я приказал сержанту занять оборону по скату кургана и прикрыть выдвижение на этот рубеж нашей артиллерии.
Пришлось возвратиться назад и разыскивать командира полка. Нашли мы его быстро, в том самом овраге, о котором говорил сержант.
Вместе с командиром полка находились несколько штабных офицеров и человек тридцать связистов, саперов и автоматчиков. Вот и вес, чем он располагал.