— Если я убью тебя, они больше не смогут пользоваться твоей кровью.
В этом он был весь. Я снова расхохоталась и явственно ощутила его недоумение.
— Не станет меня, у них все равно будет Датэ, — сказала я, отсмеявшись.
Я смертельно устала. Меня клонило в сон. Но нет, спать не время. Если я не договорюсь с Солнышком, то не проснусь уже точно.
— Имея лишь кровь Датэ, они убили Роул. Его могущества хватило на то, чтобы пленить богов. А мою кровь — они четыре раза брали ее! Четыре раза! Как ты думаешь, скольких твоих детей они ею отравили?
Его дыхание пресеклось. Я попала по больному. Наконец-то я нащупала слабое место, щелочку в броне его безразличия. Низложенный, униженный, ко всему равнодушный, он все-таки продолжал любить свою семью. И я нанесла рассчитанный удар:
— Может, они используют мою кровь, чтобы убить Нахадота…
— Это невозможно, — сказал Солнышко. Но я успела слишком хорошо его изучить — и расслышала в голосе страх. — Нахадот разнесет этот мир вдребезги, прежде чем Датэ успеет моргнуть…
— Нахадота можно отвлечь.
Мои глаза закрылись сами собой. Я изо всех сил пыталась открыть их, но уже не могла.
— Они убивают богорожденных, чтобы его сюда заманить… в смысле, в мир смертных. Датэ убивает младших богов и ест их плоть…
Я вспомнила кровь Сумасброда, темными ручьями сбегавшую по подбородку Датэ, пока тот жевал его сердце, точно яблоко. У меня перехватило дыхание, я с усилием отогнала видение.
— Он забирает их магию. Не знаю уж, как он… он… — Я сглотнула и заставила себя сосредоточиться. — Ночной хозяин… Не знаю, как Датэ собирается убить его. Стрелой в спину?.. Во имя бездн, никому не известно, сработает или нет, но… Ты хочешь дать ему попытаться? Если есть какая-то возможность, что у него получится… что он сможет…
Силы кончались. Я больше не могла. Мне требовалось отдохнуть — и чтобы хоть до утра никто не пытался убить меня. Добьюсь ли я этого от Солнышка?..
Есть только один способ узнать это, решила я наконец. Уронила голову — и провалилась в беспамятство.
Потом я всплыла из глубины, но не до конца. Я плавала под самой поверхностью; сознание не спешило окончательно возвращаться ко мне.
Стоял день, в окна вливалось тепло. Слышались голоса.
— …Воспаление.
Говорил мужчина. Славный такой скрипучий старческий голос, почти как у Вуроя… Ох, как же я соскучилась по нему… Еще что-то приглушенное. «Припадок», «потеря крови», «лекарь».
— …Необходимо. Есть же признаки…
А это Серимн. Я припомнила, что она и раньше приходила проведать меня: ах, как мило. Какая забота.
— …Надо действовать быстро…
Скрипучий голос звучал то громче, то тише, но я как следует расслышала одно только слово:
— …Умрет.
Долгий вздох Серимн.
— Раз так, повременим день или два.
Еще шепот. Ничего невозможно разобрать. Я почувствовала усталость и снова уснула.
Опять ночь. В комнате прохладно.
Я открыла глаза и услышала неровное хриплое дыхание. Солнышко? Да, он. Он сипел и едва ли не пускал пузыри. Странно. Я что-то не припоминала подобного. Я стала слушать, и через некоторое время его дыхание замедлилось. Споткнулось. Возобновилось. Снова споткнулось… Воцарилась тишина.
В комнате пахло свежей кровью. Они что, опять меня?.. Но нет, я чувствовала себя определенно лучше.
Я заснула прежде, чем Солнышко успел воскреснуть и рассказать мне, что сделали с ним новозоры.
Той же ночью, только совсем уже в глухой час, меня разбудило яркое зарево. Я повернулась и посмотрела на Солнышко. Он лежал на боку, свернувшись калачиком, и еще мерцал после очередного возвращения к жизни.
Я попробовала пошевелиться и обнаружила, что силы начали восстанавливаться. Рука еще болела, и здорово. Она была перехвачена толстой повязкой, но я могла ею двигать. Меня снова пристегнули тугими ремнями — они пересекали грудь, бедра и ноги, но петлю не затянули на правой руке, и я легко высвободила ее.
Уж не Солнышко ли за это следовало благодарить?.. Если так, значит нашу сделку он принял.
Я расстегнула пряжки и осторожно, медленно села. Тотчас вернулись головокружение и тошнота, но скоро прошли — на сей раз я не свалилась. Я посидела на краешке кровати, глубоко дыша и как бы заново осваивая свое тело. Ступни. Неверные, тряские ноги. Вокруг бедер пеленки, по счастью чистые и сухие. Спину я отлежала, шея затекла. Я подняла голову, и она не закружилась. Очень-очень осторожно я встала…
Три шага от моей кровати до кровати Солнышка совершенно вымотали меня. Я села на пол и уткнулась головой ему в ноги. Он не пошевелился, но я поднесла руку к его носу, и пальцы защекотало дыхание. Я легонько ощупала его. Брови были нахмурены даже во сне. На лице, особенно вокруг ввалившихся глаз, залегли морщины, которых не было прежде. Он был жив, но что-то очень скверно сказалось на нем. Обычно он просыпался сразу по возвращении к жизни. А теперь? Странно, очень странно…
Убирая руку, я задела ткань его балахона. Она была холодной и мокрой, и это удивило меня. Я стала ощупывать и обнаружила широкое пятно наполовину высохшей крови, занимавшее всю нижнюю часть его торса. Я задрала на нем бесформенную рубашку и пробежалась пальцами по животу… Сейчас там не оказалось раны, но прежде она была. Причем жуткая.
Пока я все это выясняла, Солнышко зашевелился, его сияние быстро угасало. Я увидела, как он открыл глаза и нахмурился. Потом он вздохнул, приподнялся и сел подле меня. Так мы и сидели молча некоторое время.
— У меня есть одна мысль, — сказала я. — Насчет того, как сбежать. Сейчас расскажу, а ты подумай, получится ли.
Я стала говорить. Он внимательно слушал.
— Нет, — сказал он затем.
Я улыбнулась.
— Нет — в смысле не сработает? Или — нет, ты лучше убьешь меня намеренно, но не дашь погибнуть случайно?
Он резко встал и отошел от меня. Я видела лишь его смутный силуэт: он стоял у окна. Руки сжаты в кулаки, плечи напряжены…
— Нет, — повторил он. — Я сомневаюсь в успехе. Но даже если все выйдет…
Он содрогнулся всем телом, и я поняла отчего.
Я пришла в ярость, но тем не менее рассмеялась:
— А-а, понимаю. Я и забыла тот денек в парке. Когда ты заварил всю эту кашу, напав на превита Римарна. — Я тоже стиснула кулаки, не обращая внимания на боль в развороченном локте. — Припоминаю теперь твое лицо, когда ты это сделал! В то время мне грозила опасность, я с ума сходила от страха — что с тобой будет? А ты знай себе наслаждался возможностью пустить в ход толику былого могущества…
Он не ответил, но мне не требовалось подтверждения. Такую улыбку, какая была у него тогда, поди позабудь.
— Тебе, должно быть, тяжело приходится, Солнышко. Ты на краткий миг обретаешь себя прежнего… а потом все уходит. И ничего не остается — только вот это.
Я ткнула пальцем в сторону его меркнущей спины, не пытаясь скрыть отвращения. И пусть думает обо мне что хочет: мне плевать. Я его в самом деле не очень-то уважала.
— Достаточно скверно уже то, что ты его немножко вкушаешь каждое утро, не так ли? Было бы даже проще, если бы тебе не оставили и такого напоминания о том, каким ты был когда-то…
Он стоял, угрюмо набычившись. Сейчас его мрачность перейдет в гнев — все как всегда. Как предсказуемо…
Однако я ошиблась. Неожиданно его плечи обмякли.
— Да, — выговорил он.
Он поверг меня на обе лопатки, и я рассердилась. Я сказала ему:
— Ты трус. Ты боишься, что мой план осуществится, но потом с тобой будет как в прошлый раз — ты совсем обессилеешь и не сможешь даже постоять за себя. Сделаешься бесполезен…
Он опять необъяснимо уступил мне. Он прошептал:
— Да.
Я скрипнула зубами, смиряя гнев. Впрочем, он придал мне сил встать и зло уставиться ему в спину. Я не хотела, чтобы он так вот сдавался. Я хотела… ох, знать бы, чего я хотела. Но только не такого!
— Посмотри на меня! — зарычала я.
Он повернулся и тихо произнес:
— Сумасброд…
— Что еще про Сумасброда?
Он не ответил. Я стиснула кулак и даже обрадовалась боли, когда ногти впились в ладонь.
— Что там с ним, прах тебя побери?..
Молчание, приводящее в бешенство.
Будь я хоть чуть посильней, я бы в него чем-нибудь запустила. В нынешнем состоянии мне были доступны только слова, и я собиралась использовать их по полной.
— Что ж, поговорим о Сумасброде, а почему бы и нет! Сумасброд, твой сын, умер на окровавленном полу, убитый смертными, которые вырвали у него сердце и сожрали его! Сумасброд, который продолжал любить тебя, несмотря ни на что…
— Умолкни, — рявкнул он.
— А то что будет, Блистательный Итемпас? Опять меня убить попытаешься? — Я расхохоталась, мало не задохнувшись, и последующие слова дались с трудом. — Думаешь, мне теперь есть разница, жить или умереть?..
На этом пришлось остановиться. Я тяжело села, пытаясь не разреветься и дожидаясь, чтобы прошло головокружение. По счастью, оно хотя и не сразу, но отступило.
— Бесполезен, — проговорил Солнышко. Очень тихо, почти шепотом: я сама тяжело дышала и еле расслышала. — Да, я пытался воззвать к силе. Я дрался за него, не за себя. Но магия не явилась…
Я нахмурилась, гнев улетучился, оставив после себя лишь пустоту. Мы долго сидели молча. Пока остатки его сияния не растворились совсем.
Наконец я вздохнула и откинулась на лежанке Солнышка, закрывая глаза.
— Сумасброд не был смертным, — сказала я. — Вот почему могущество не защитило его.
— Да, — ответил он. Он снова вполне овладел собой: в голосе никаких чувств, каждое слово четко. — Теперь я это понимаю. И все равно твой план — глупый риск.
— Может, и так, — выдохнула я, готовая погрузиться в дремоту. — Но вряд ли ты меня остановишь, так что лучше помогай давай.
Он подошел к кровати, встал надо мной и стоял так долго, что я в самом деле уснула. Он вполне мог бы меня убить. Раздавить. Пришибить сильным ударом. Задушить голыми руками. Сколько разных возможностей!