— Ты считаешь, я пошел с тобой в преисподнюю, чтобы огрести славы и богатства? Глупо. Плохо же ты думаешь о моем чувстве самосохранения. Это решение было очень непростым. И Грейсону я ничего не сказал, потому что боялся что он захочет пойти со мной. Он такой…
Он повернулся, быстро подошел к ней вплотную и, наклонившись, посмотрел ей в глаза.
— Ты хочешь знать, что все это значит и какова моя роль? Я сказал тебе правду, я не знал, зачем рисковал, и не знаю сейчас!
Отстранившись, он сказал уже спокойнее:
— У меня всегда была развита интуиция, с детства. Я не всегда следовал ей, предпочитая рассудок, которым, слава богу, тоже не обделен. Это она толкнула меня на безумие. И я верю, просто наивно верю, что это было не зря, что в этом есть какой-то смысл.
Помолчав, он снова заговорил, глядя в сторону.
— Согласен, по вашим ханжеским меркам я аморальный тип и гад, каких поискать. Но я воин. Эти люди… твои друзья стали значить для меня чуть больше после того, как сражались рядом со мной. Касавир… мы служили вместе и друг-друга убить были готовы… во всяком случае, он меня. Но он лечил и мои раны там, в Мерделейне, понимаешь? — Он снова посмотрел на нее. — И если ты думаешь, что для меня было сплошным праздником оказаться здесь с тобой — то очень ошибаешься.
Эйлин, уже переставшая плакать и, не отрываясь, смотревшая на бледное лицо Ниваля с покрасневшими (от волнения или злости?) щеками, отерла последние слезы и, погладив его сжатый кулак, сказала:
— Прости, Ниваль. Я не со зла, правда. Я понимаю твои чувства. Но… я действительно надеялась, что ты хоть что-то мне объяснишь, а ты ведешь себя так, словно все в порядке, говоришь то о логике, то об интуиции…
Ниваль покачал головой и улыбнулся, садясь рядом с ней.
— Эйлин, ты же умница. Для женщины. Я давно понял, что ты знаешь, когда надо жить головой, а когда сердцем. Попробуй просто поверить мне и привести свои мысли в порядок. Не думай, что я такая холодная скотина, что совсем не понимаю тебя. Просто… я такой, и точка. Что толку, что мы будем вместе сидеть и переживать.
Она помолчала немного и, вздохнув, тихо сказала.
— Хорошо, Ниваль. Я очень устала и… наверное, мне действительно надо побыть одной и подумать.
Убрав остатки еды в холодный угол барака, Эйлин села на шаткую скамеечку у камина, поставив локти на колени и подперев подбородок кулаками. Глядя на оранжевые всполохи, пляшущие на прогорающих поленьях, она стала вспоминать. Руки Ниваля, ощущение радости и полета, темнота, потом — река, рассвет, ощущение собственной бесплотности. Плеск воды. Она смотрит вниз. К берегу прибивает люльку. Рыбачка находит ее, зовет мужа. Они достают младенца, прекрасного, как маленький бог. Спорят. Рыбак говорит, что его надо отнести монахам. Им нечем его кормить, их хижина холодна и убога. А сам он — неудачник, которому не везет даже в рыбной ловле. Вдруг лоб младенца начинает сиять, и он поет. И так становится хорошо и спокойно на душе от этой песни. Язык ей незнаком, но смысл почему-то понятен.
Услышь мою песнь, и с нуждой навсегда попрощайся…
Поверь, и тепло твоего очага никогда не погаснет…
Знай, не в рыбной ловле твое призванье,
А в доблестном сердце твоем и любви, что твой дом согревает…
Коль послан тебе я богами, прими этот дар благодарно…
Забудь о невзгодах, и смело иди к своей цели…
Вздохнув, Эйлин обернулась к Нивалю. Он уже устроился на своем ложе, оставив ей одеяло, и пытался уснуть. Она подбросила в камин пару поленьев и подошла к нему.
— Холодно?
— Ложись давай, — буркнул он и, скрестив руки на груди, отвернулся к стене.
Эйлин улеглась на другую кровать и завернулась в одеяло. Так себе одеяльце, старенькое, воняет прогнившей соломой. И тепла камина в дальнем углу явно недостаточно, чтобы как следует прогреть большой холодный барак. Что-то скрипит и потрескивает. Наверное, рассыхающиеся доски пола. Или хиленькая дверь, от которой здорово задувает. Похоже, снаружи похолодало. Поначалу ее тело еще держало тепло, но через полчаса, так и не заснув, она почувствовала, как холод от промерзшей стены неумолимо добирается до ее спины. Она услышала, как Ниваль заворочался. Ему, видать, совсем не сладко.
— Ниваль, — позвала она.
— Чего тебе? — Неласково ответил он.
— Ты не спишь?
— Ты бы что-нибудь поумнее спросила.
— Ниваль, — снова позвала она, — ты так совсем замерзнешь.
Он молчал.
— Вместе под одеялом нам было бы теплее.
— Еще чего, — пробурчал он, — даже не думай.
Но Эйлин решительно поднялась и подошла к Нивалю, пихнув его, чтобы он подвинулся.
— Я понимаю, что мои объятия — не самая приятная для тебя вещь, — упрямо сказала она, — и, между прочим, это взаимно, не обольщайся. Но так у нас будет больше шансов нормально пережить эту ночь.
Поворчав немного, Ниваль согласился.
— Ладно, ложись. Да не лицом! Спиной. Тьфу, хрен редьки не слаще. Давай одеяло.
Когда Эйлин пригрелась, Ниваль поднял голову и строго сказал:
— И не вздумай шевелиться. И вообще, поняла?
Чувствовалось, что он нервничает, аж дар речи ему отказал.
— Угу, — кивнула довольная Эйлин, — можешь свое «вообще» засунуть…
— Спокойной ночи! — Проревел Ниваль ей в самое ухо. — Чтоб спала, как убитая!
Эйлин улыбнулась и закрыла глаза.
— Конечно, Ниваль. В твоих объятиях я буду спать, как младенец. — И, помолчав немного, сонно добавила: — Спокойной ночи, солнышко.
Ниваль вздохнул. Солнышко. Так его звали давным-давно. Когда он даже не мечтал стать вообще рыцарем, а тем более рыцарем далекого северного Невервинтера и начальником Девятки, а был обычным чумазым пацаненком с окраины Уодердипа с необычными золотистыми вихрами. А теперь и эта маленькая зараза его так назвала. И правда, стало теплее. Только неудобно, руку некуда деть. Решив, что хуже уже не будет, Ниваль обнял Эйлин. Прислушавшись к ее дыханию, он успокоился. Слава богу, спит, а то вообразит невесть что.
Глава 3Касавир отправляется на поиски
В сумраке ритуальной комнаты при храме было тихо и пахло миррой. Касавир полусидел на небольшом столике, скрестив руки, и наблюдал, как Иварр закрывает стеклянный саркофаг, в котором покоился Меч Покалеченного Бога — его самая ценная реликвия — и вытирает пыль с крышки.
— Собственно, я уже все решил, — нарушил молчание Касавир.
Иварр буркнул через плечо:
— Не сомневаюсь.
Закончив свое занятие и повернувшись к нему, он заметил:
— Вопрос в том, куда ты собрался идти. Мир велик.
— Знаю, Иварр, — со вздохом сказал Касавир, — и зацепка у меня только одна, весьма ненадежная. Но это лучше, чем сидеть и ждать.
Голос паладина стал глухим, а взгляд жестким.
— Как представлю, что она где-то подвергается опасности, и рядом с ней этот…
— Ну, ну, — Иварр подошел к Касавиру и похлопал его по плечу, — он ведь воевал с вами в Мерделейне. И вы многим ему обязаны.
Касавир фыркнул.
— Он неплохой воин, и всегда им был. Но от этого он не перестает быть тем, кто он есть. Говорят, пока я болел, прилетал Грейсон и устроил тут целое светопреставление. Чуть ли не облазил всю крепость, полагая, что начальника Девятки похитили и держат связанным в подвале. Я бы его…
Так и не сказав, что он сделал бы с Нивалем, Касавир посмотрел на Иварра взглядом, не оставляющим сомнений в том, что, окажись начальник Девятки здесь, ему бы не поздоровилось.
Иварр пожал плечами.
— Что ж тут удивительного? Они ведь друзья.
«Ага, друзья…»
— И все же, куда ты пойдешь? — Повторил Иварр свой вопрос.
— Гробнар утверждает, что, по легенде, этот Талиесин жил где-то в небольшой долине у подножия Хребта Мира, восточнее Мирабарских шахт. По его мнению, это наиболее вероятное место, куда их могло забросить.
— М-да, — Иварр покачал головой, — это далеко на северо-востоке. Путь неблизкий. И опасный.
— Именно поэтому я должен туда отправиться, — твердо сказал Касавир.
— Надеюсь, ты пойдешь не один?
— Со мной уже вызвался идти кое-кто. Отказать я не могу. Эйлин нам всем дорога.
Иварр усмехнулся.
— И, конечно, это маленькое надоедливое создание в первых рядах?
— Угу, — хмуро ответил Касавир.
— Сочувствую. — Иварр помолчал. — Ну что ж, все, что понадобится тебе в дороге, включая мое благословение, я дам.
— Спасибо, Иварр. — Касавир встал со стола. — Жаль оставлять тебя, когда у тебя столько дел в лазарете.
Святой отец махнул рукой.
— Ничего, справлюсь. Сэнд, твоими стараниями, не сегодня-завтра встанет на ноги. А Кара… поддерживать ее существование я могу сколь угодно долго. Очень рассчитываю на Сэнда. — Иварр погладил бороду и взглянул на Касавира. — Подруга Келгара меня беспокоит.
— А что с ней не так?
— Не будь наивным, — сказал Иварр вздохнув. — Ситуация очень необычна. Я видел, какими рождаются дети дворфов, когда жил в Сундабаре. Боюсь, друидка, с ее примитивными методами, не справится.
— Значит, расслабиться тебе в ближайшее время не придется. — Касавир улыбнулся и оглядел крепкую приземистую фигуру своего наставника, который, чтобы не стоять без дела, принялся менять масло в ритуальных чашах. — А хорошо было в Невервинтере. Знай себе, проводи ритуалы, даруй благословения да принимай исповеди.
Иварр поморщился.
— После наших-то с тобой походов? Скука смертная. Когда ты ушел в ущелье орков, я даже завидовал тебе, хоть и не ожидал увидеть живым. Я бы и сейчас с тобой пошел.
Касавир рассмеялся и похлопал Иварра по плечу.
— Когда же ты угомонишься, старик?
Иварр ворчливо произнес, наливая масло в последнюю чашу:
— Когда, когда… А вот когда Тир сам пошлет мне весточку: мол, хватит, напрыгался. Тогда и успокоюсь навсегда.
— Ну, значит, не скоро, — заключил Касавир. — И все же, я тебя подменю сегодня у Сэнда.