Через два часа Ниваль с мрачным видом ходил по шатру около импровизированной арены. Все его попытки убедить Касавира, что он совершает глупость, были напрасны. Эйлин почти не вмешивалась в их разговор, лишь с тоской поглядывая то на одного, то на другого. В душе она поддерживала Ниваля. Драться с каким-то ренегатом за Серебряный Меч казалось ей просто насмешкой над здравым смыслом. Но железная решимость Касавира смущала ее. Возникала неприятная мысль, что она чего-то не понимает в происходящем так, как понимает это он.
— Какого черта! — В очередной раз накинулся Ниваль на Касавира. — Кто он такой, чтобы оказывать ему такую любезность! Грангоровский выкормыш, предавший своего покровителя.
— Кто бы он ни был, он имеет право на справедливое решение своей участи. Кроме того, если ты не понял, он сделал вызов лично мне. Он поставил под сомнение мою честь. И я хочу с ним сразиться. Я не собираюсь пользоваться численным превосходством. Я убью его в честном поединке один на один.
Ниваль фыркнул.
— Паладин услышал слово «честь» и готов сунуть голову в петлю и поставить под сомнение благополучный исход операции, чтобы доказать, что он не фуфло!
Касавир выглянул из шатра и посмотрел на Ральфа, опирающегося обеими руками на длинную рукоять двухлезвийного боевого топора, воткнутого в землю острым железным наконечником топорища. Предмет их спора лежал рядом, на плоском камне. Изуродованное лицо могучего воина не выражало никаких эмоций. Он был огромен и страшен. И он ждал. Паладин перевел взгляд на вставшего рядом Ниваля, чей полный ненависти взгляд был тоже устремлен на Ральфа.
— Ниваль, — произнес паладин, прищурившись, — если ты волнуешься за исход операции, то можешь спокойно скомандовать лучникам расстрелять его.
— Понятно. Но руки мне после этого не подаст и последняя собака, да? — Ниваль бессильно замычал и в сердцах стукнул кулаком по переборке шатра. — Я не верю ему, Касавир! Он заманивает тебя в ловушку. Он убил Грангора и забрал меч. Мы — помеха, которой он не ожидал. Он знает, что ты — единственный реальный соперник в поединке, и играет с тобой в красивые слова! Кто знает, что он задумал?
— В этом есть резон, — подала голос Эйлин.
Касавир думал, переводя тяжелый взгляд с брата на сестру. Где-то на периферии сознания мелькнула и тут же была с презрением отогнана мысль, что они как-то очень слаженно поддерживают друг друга.
— Надеюсь. Вы оба. Не принимаете меня за наивного? — Отчеканил он. — Я понимаю, что рискую. Я понимаю, чем рискую. Я знаю, что есть вероятность нечестной игры. Ты прав, лучшего соперника, чем я, здесь у него нет. Он хочет справедливости? Он получит ее. Даже вы в Невервинтере даете обвиняемому и обвинителю шанс на арене.
— Глупая традиция! — Огрызнулся Ниваль и снова зашагал взад вперед. — Справедливость! Справедливость, твою мать! Высшая ценность! Давайте тогда верить на слово каждому проходимцу, бьющему себя в грудь и заводящему разговор о чести и справедливости! Давайте разрушим стены городов, распустим стражу, а собственных агентов будем поголовно считать подлецами! — Он остановился и уставился на Касавира. — Справедливый Тир лишился глаз, оспаривая право верховного Ао выносить приговор без суда и следствия. Но это не спасло мир от Времени Бед. Он и сам не верил, что спасет.
— Верил или нет, он не мог поступить иначе, тогда он перестал бы быть Богом Справедливости, — уверенно и спокойно возразил паладин. — Время Бед прошло, и нет теперь бога, более сильного и уважаемого, чем Тир, несмотря на его увечье. Не иметь глаз — еще не значит быть слепым.
Эйлин посмотрела на Касавира, который, стоя вполоборота к ней, поправлял застежки наруча. Тщательно и неторопливо, как всегда перед серьезным боем. Сердце заныло. Неужели ничего нельзя сделать, неужели его не остановить?
— Касавир, — тихо сказала она, — мы в дикой земле. Если мы обойдемся с ним, как с простым убийцей и мародером, нас никто…
Она осеклась, когда паладин повернул голову и посмотрел на нее каким-то снисходительным, немного отеческим взглядом. В нем не было осуждения или презрения, но Эйлин почувствовала, сколь недостойно было бы думать, что он мог не принять вызов или позволить кому-то помешать себе. Она поняла. Какое значение имеет людской суд для него, черпающего силы в благословении самого беспристрастного из богов? Что, кроме собственных принципов и совести, может быть важно для него, живущего и сражающегося так, словно он стоит одной ногой в вечности? Она поняла, что удерживать его и, тем более, что-то решать за его спиной — значит, потерять его уважение. Он паладин Тира не по принадлежности к ордену, а по убеждению. Он готов по собственной воле вложить руку в пасть свирепого пса, взывающего к Справедливости. [3]
«Ты непостижим для меня. Но я всегда буду любить тебя. Таким». Касавир увидел, как слезы блеснули в ее глазах, когда она ответила на его взгляд. И, чуть нахмурив брови, покачал головой. «Не плачь. Пойми».
— Ниваль, — тихо сказала Эйлин, — я думаю… мы приняли решение.
Их поцелуй — первый поцелуй за много недель разлуки — был быстрым и каким-то неловким. Касавир был весь уже там, на арене, где соперник ждал его все в той же позе, спокойно сплевывая под ноги.
— Обещай вернуться.
— Я не подведу.
— Если вам не трудно… мне нужно сосредоточиться.
Когда они вышли и встали в стороне от шатра, на возвышении, Эйлин отчаянно посмотрела на помрачневшего Ниваля.
— Ниваль…
— Я пытался сделать все, что мог, — процедил он, посмотрев на нее с холодной яростью. — Объясни мне… объясни, я что — полный идиот? Эта любовь твоей жизни готова все кинуть псу под хвост ради своих амбиций!
— Ты не понимаешь. Не меряй его своей меркой, — она попыталась взять Ниваля за руку, но тот отдернул ее.
— Ниваль, перестань! Я… верю тебе. Я доверяю твоему чутью. Я хочу сделать все возможное для благоприятного исхода, но Касавир решил, что это его бой, и жульничать и подставлять его я не хочу! Это… неправильно.
Он хмыкнул.
— Понятно. Сола со своими девицами и эльфы уже прочесывают окрестности на предмет головорезов Ральфа. А что касается поединка, — Ниваль посмотрел на нее и вздохнул, вытирая нечаянно выкатившуюся на ее щеку слезу, — я не стану вмешиваться. Его выбор мне не нравится, но мне не остается ничего иного, как смириться с ним. Но если я заподозрю неладное, я от этого одноглазого тролля мокрого места не оставлю. И никакая сука меня не осудит! Я пришел сюда не для того, чтобы демонстрировать благородство. Это война, а не рыцарский турнир. Так своему герою и передай.
— А если Касавир… — слова застряли у нее в горле.
— Никаких ЕСЛИ не будет!
Глава 23Битва за Серебряный Меч
— Твой красавчик шлемом укладку боится испортить? — Процедил Ниваль, следя глазами за Касавиром.
Паладин неторопливо шел к середине арены, сжимая сверкающий щит и молот. Матово светился на солнце благородный металл доспеха Морадина, ставшего предметом зависти многих, понимающих в этом толк, — и Ниваль не был исключением. Немного отросшие блестящие от воды черные волосы были зачесаны назад и тщательно приглажены. Старомодно, но ему идет. Он был спокоен, собран и настроен на нелегкий бой.
— Я тоже за него волнуюсь. Если бы ты знал, как, — ответила Эйлин, сжимая руки и не отрывая взгляда от арены.
— Я волнуюсь не за него, — отчеканил Ниваль.
— Тогда вообще лучше молчи.
Ниваль взглянул на нее, приподняв бровь. Вот что значит, женщина. Она, кажется, забыла, какова, собственно, ставка в этом поединке. Могла бы тогда сразу отпустить Ральфа с мечом на все четыре стороны и тащить своего рыцаря в ближайший шатер.
Все взгляды устремись на арену. Эйлин и Ниваль стояли ближе всех, на одной из скал, возвышавшихся над большой утоптанной впадиной в четверти мили от Башни. Друзья присоединились к группе кентавров, стоявших полукругом чуть выше. Остальные были заняты ранеными и охраной лагеря, расположенного поблизости, между Башней и ареной. Даже после разгрома Армии Холода не следовало расслабляться. Среди убитых не было найдено ни одного наемника, а по информации разведки, они тут были. На огромной территории могли еще оставаться необнаруженные орочьи патрули. Они вполне могли объединиться и напасть.
Приближаясь к поднявшему оружие и ощерившемуся Ральфу, Касавир почувствовал присутствие какого-то темного поля. Это была магия, но вмешательство было таким слабым, что нельзя было с уверенностью сказать, что это действительно активная магия, а не излучение зачарованного доспеха или амулета. Противники не стали долго выжидать и гипнотизировать друг друга. Они сошлись быстро, но сразу стало ясно, что бой этот не будет коротким. Снег летел из-под ног, и ветер, просачиваясь меж заснеженных скал и срывая с них пушистый покров, проносился над ареной, подхватывал серебристую пыль, кружил вокруг них и уносил неведомо куда. В окружавшей их благоговейной морозной тишине раздавались лишь натужные крики, ругань Ральфа, серебряный звон щита и лязг стали о сталь. В этой схватке сошлись равные по силе воины — черноволосый и ясноглазый паладин Тира против седого северянина с тролльей маской вместо лица. Благословленный Молот Правосудия против секиры варвара.
Вскоре Ральф начал злиться и выходить из себя. Он почувствовал, что победа будет не такой легкой, как он предполагал. Паладин не желал сдаваться, яростно парируя его удары, половина которых должна была стать смертельной. Ну что стоит один раз попасть по голове, незащищенной даже легким подшлемником. Но нет, паладин был чертовски ловок, просчитывал все его ходы, постоянно перехватывая инициативу и не давая ему вздохнуть, и наносил удар за ударом — только успевай ставить блоки и уклоняться, держа его на безопасном расстоянии. Он отлично владел щитом, который в его руке был орудием не только защиты, но и нападения. Один раз ему удалось оглушить Ральфа, вызвав в нем еще большее раздражение. Паладин впал в то состояние, которое у варваров называется «берсерк», а у паладинов «боевой яростью». В та