Катя, разумеется, чиста, она туфту не гонит. Экспериментальный подход к жизни у нее в крови, но все подставы от многочисленных пройдох, которые крутятся вокруг нее, она интуитивно проверяет на себе. Где еще таких подруг найдешь: Катя в переводе на героическую символику – Александр Матросов, Анжелика – сестра милосердия…
– Только попробуй прощелкать клювом, Анна! Считай, что я от сердца Бориса оторвала. Не загуби авантюру, прошу… а то обижусь и на порог не пущу!
И вот что еще повторяла Катя: «Я в тебя верю!» Еще подозрительнее становилась затея – к чему так прессовать? Она верила в друзей своих с самого рождения, сильнее, чем все гардемарины, вместе взятые. Об том знали даже Молдаванка и Пересыпь, не говоря уж о Сенной площади и Фонтанке. Екатерина одаряла обычно без ажиотажа. А с этим Борисом вдруг раскудахталась. Подрядилась бы сама сочинять от его имени письмо низвергнутой фаворитке – и получила бы в подарок полцарства! Но Катя не желала более дискуссий: приз должен был достаться ее лучшей подруге, и точка.
Как-то утонул в прениях штришок о том, что несколько эпистол привередливый Борис уже отверг. И даже одного известного писателя бортанул, по слухам. Он, видите ли, писал слишком по-мужски. А ведь только женщина поймет женщину. В смысле – обманет. В смысле, уничтожит. И так далее. Словом, вся надежда – на женский почерк. Почерк мыслей и чувств.
Анна положила трубку после энергичного разговора и поняла, что не сказала самого главного: ей лень писать это письмо. Вот лень и все. Пыхтеть над прославленным жанром письма, в коем столько корифеев, начиная с Пушкина, – само по себе занятие сомнительное. А тут еще знатных претендентов надо переиграть. Лучше было ничего не знать о потугах известного писателя. Между тем откладывать затею, тянуть время и лениться было никак нельзя – Екатерина ждала текста через сутки. Сутки! Екатерина, кажется, рокотала о том, что ставить перед собой сверхзадачи творческому человеку просто необходимо. Анна скорбно соглашалась, а заодно пыталась выведать о заказчике Борисе хотя бы скудные сведения. Ей был ответ уклончивый, суть которого – меньше знаешь, крепче спишь.
Анна не спала совсем. Разве что пару часов подремала со звериной чуткостью. И доказала себе опытным путем, что от некоторых сверхзадач необходимо отказываться. Не важно, убьешь ли сутки на них или целую жизнь, – они по природе неразрешимы. Они с тремя неизвестными. И спасибо Катюше, что она позволила помучиться всего-то день да ночь. Для инициации или получения сакрального знания это сущий пустяк. На исходе ночи Анна поняла, что изобретает вечный двигатель, но продолжала вгонять себя в гиперборейский ужас. В нее верят! Она не должна ударить лицом в грязь! Грош цена ее словесным упражнениям, если они при необходимости не могут послужить насущным человеческим потребностям! Подстегивая себя кнутами самолюбия и общественного долга, Анна пыталась произвести на свет идеальное прощальное послание. Которого, конечно, не может существовать в природе. Оно может быть только предсмертным. И даже тогда несгибаемые герои умудряются ввернуть щадящую ложь. Анне, по меньшей мере, следовало бы стать автором народной классики масштаба «Черного ворона»: «Ей скажи, она свободна, я женился на другой». Но народ смягчает, прямо скажем, жестковато. Разве говорится в песне о том, что, дескать, я, милая, жениться-то женился, но под нашей старой липой схоронил для тебя сундучок с червонцами. И, вообще говоря, женился-то я на страшной ведьме, потому что подцепил страшную болезнь, так что тебе только лучше будет без меня, зануды грешного, тем более что наш есаул (председатель колхоза, начальник ЖЭКа, нужное подчеркнуть) давно на тебя глаз положил…
Кроме смертельных заразных болезней и прочих трагических неразрешимостей Анна пыталась использовать и другие аргументы в пользу Бори: например, его потребность быть счастливым. И ничего абсурдного в таком повороте – даже странно, что Борис чрезмерно усложняет дело и давно не выложил все начистоту супруге без всяких сомнительных посредников. Он был ее благодетелем и сделал все, что мог. И тут неуместны разговоры о предательстве – союз был скреплен прежде всего гуманитарными побуждениями. Более того, дама и ее дитя обеспечены пожизненной рентой, чего еще желать! Анна на их месте сама бы писала письма – целый благодарственный эпос. Может, покидаемая супруга – понятливый и милосердный человечек. И она не без горечи, но со смирением и кроткой верой в то, что и на ее улице возгорится пламя подлинной, а не утешительной страсти, отпустит своего Борю на все четыре стороны.
И после этого говорят, что женщины после тридцати не любят терять времени даром! Анна, видимо, вопиющее исключение: сочинять письмо незнакомца к незнакомке, потому что он уходит к другой незнакомке. Сущий бред! Но неугомонные духи стремления к абсурдному совершенству еще мучили ее, и она придумала, что напишет письмо самому Борису. А что, если именно в этой контратаке и теплится истинное решение? В предутреннем бреду простительны перегибы. Анна забарабанила по клавишам. Она писала неведомому Боре и всему человечеству в его лице. Что уж там, развернулась, по-бетховенски порубив в капусту всю суть затеи. Бросьте, мол, Борис, эту вашу утонченность. Не нужно никаких писем! Зачем такие траты – лучше поезжайте в Доминикану ловить океанскую волну. Или постройте храм. Или больному ребенку оплатите операцию. Зачем расточительствовать, потакая эфемерным причудам… Кто, кроме вас, найдет нужные слова? Стыдитесь своего малодушия. А еще лучше хорошо подумайте, стоит ли вообще… менять шило на мыло?! Вот я, Анна Мельникова, ушла от алкоголика к интеллигентному человеку. Вроде все делала правильно – а оказалось, что надо делать неправильно! Я-то, дуреха, думала, что разрываю гордиев узел, стремлюсь чрез маргиналии жизни к звездам. Прекращаю играть в жертву и, как советуют прогрессивные журналы, превращаюсь в сильную и свободную личность. А на хрен мне эта личность! Вот говорят, что лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным. Но что, если алкоголик богаче и здоровее… А Данила Дмитриевич – хороший, если не слишком наводить фокус. Но вы, дорогой Борис, все равно семь раз отмерьте перед тем, как бежать по горящим мостам.
Вот какое письмишко сочинила Анна. Ей уже было не до признания и королевских подарков. Она устала ломать голову на заданную тему. И вообще, писать тренировочные прощальные письма – плохая примета.
И плохо оплачиваемая, как полагал Данила. Он появился дома как раз к кульминации Аниных творческих судорог – вернулся из командировки по архивам. В состоянии истерической доверительности Анна ответила правду на нежно-саркастический вопрос о том, над чем работает нынче знатный акын нашего аула. Услышав о том, что Анна уже навострилась за большие деньги писать письма, – подробности исполнения задачи были опущены, – Дмитрич шумно одобрил и даже аплодировал этакой хватке. Но сразу опроверг себя, как это ему свойственно:
– Анюта, зачем ты опять занимаешься чепухой? Какое-то сиранодобержерачество – писать за других личные письма! Кто за это платит? Сразу видно, что все вы – люди без образования. Никакого системного мышления, полное отсутствие здравого смысла и… да что там говорить, все женщины таковы!
– Во-первых, платит не женщина. Во-вторых, твоя банальная сентенция – первый шаг к серийным убийствам. Ты в курсе, что мужчин, которые усвоили сексистские обвинительные клише, будут теперь ставить на учет в психдиспансеры?
Данила был не в настроении и чхать хотел на диспансеры:
– Что ты можешь сказать, кроме глупостей? Хоть бы говорила их на иностранном языке, что ли. Просил тебя, давай вместе изучать итальянский. Куда там! Недалеких всегда раздражает интеллект. Скольких разводов не случилось бы, если б современные женщины умели ругаться на латыни. Или на идиш…
Все! Если затронут идиш, то брюзжание затянется. Знание идиш – это передний край интеллектуального развития. И последний аргумент в словесной драке. «Ну-ка, скажи, что значит фамилия Гизунтерман? Не знаешь! Проще некуда – это значит «здоровый человек»! Достаточно немного знать немецкий…» Для полного лингвистического винегрета не хватает арабского и китайского. По десятку слов из каждого – и рецепт обогащенного мировым знанием духа готов. Данила Дмитриевич будет пыхтеть не то чтобы долго, но достаточно для того, чтобы испортить жизнь на целый вечер. Потом он виновато умолкнет, потому что сам знает, что невыносим. Станет спокойно, как в аду. Не выдержав паузы, станет просить прощения, словно веселый толстый ребенок, который не верит в наказание, что бы ни натворил. Сколько раз все это было! Начиная с горящих мостов, будь они неладны…
– Анюта, а вообще это выход – продавать творческий продукт, – журчал Данечка час спустя, выпустивший пар и заметно подобревший после пары стопок. – Точнее, даже не продавать, а расплачиваться им. Экономика не выдумала ничего лучше натурального хозяйства! Сеть кишит такими предложениями типа «возьмете на лето мою кошку, а я посвящу вам песню». Какая-то начинающая певичка пишет. И раз пишет – значит, клюнут! Ты тоже так можешь. Главное – набить цену своему товару.
– Я, напротив, от своего товара отговариваю. Я антизазывала!
– Так это ж самая эффективная реклама!
Так Анна впервые заслужила похвалу от графоманофоба. Правда, Данила уверил, что история с письмом – это так, для мелочи на карманные расходы. Приличного гонорара не жди – состаришься. Но тенденция такова, что услуга «напишу роман о вашем дедушке» скоро будет востребована не меньше, чем антикварная мебель. Экая чушь, однако! И ведь оно и правильно, оно и верно…
6. За Луну или за Солнце
Уговор дороже денег. Анна, как обещала, отправила злополучное письмо Кате, потом долго пребывала в ступоре, потом Данила опять сказал что-то обидное, и тут уж разревелась. Можно бесконечно носить в себе набухший слезный мешок, но любая пустячная шпилька его легко прорывает. И в этом милосердие вскрывающего раны, пусть даже он колупнул из вредности. Куда денется – ему же придется срочно творить добро, подставить жилетку под извергающиеся воды отчаяния, – если, конечно, он не последний мерзавец. Данилушка не мерзавец, плачущему он сострадает, если в этот момент не плачет сам.