— Нет, — тихо сказала она. На мгновение ему показалось, что она продолжит, пойдет дальше, потребует от него раскрыть тайну. Признаться ей? Но она повернулась и лишь сказал: — Давайте-ка убираться отсюда. Там куча горящих тел и я не хочу нюхать их вонь.
Зири смотрел на пламя. Сам он находился на вершине гребня в безопасном укрытии деревьев.
Безопасность. Это слово звучало абсурдно. Не было никакой безопасности. Ангелы могут весь мир спалить в огне и покончить с этим. Все, что он за последние месяцы видел, лишь пожары. Крестьянские фермы, целые реки, пропитанные горючими веществами. Бегущие дети, мечущиеся и кричащие — в огне — до тех пор, пока еще могут бежать и кричать. А вот теперь и друзья.
Он так яростно сжал нож, что, казалось, его пальцы могут уничтожить кожу на рукояти до стали. А потом и саму сталь. «Безопасность», — снова подумал он. Это было больше, чем абсурд, это было кощунство. Это был своего рода наказ в этом задании: оставаться в безопасности.
Белирос приказал ему прятаться.
В каждой битве должен быть кто-то, кто схоронился, кто в подобных случаях соберет души убитых. Это была честь, глубочайшее доверие — держать в руках бессмертие своих товарищей. Но это была и пытка.
«Везунчик Зири», — с горечью подумал он. Он знал, почему Белирос выбрал именно его. Для солдата было такой редкостью сохранить свое истинное тело; командир лишь дал ему шанс сохранить его подольше. Будто бы Зири до этого было дело. Куда хуже было одному остаться в живых. Он должен был смотреть на эту резню и не иметь возможности сделать хоть что-нибудь. Даже мальчишка Дашнаг вступил в схватку (и весьма неплохо), но не Зири, несмотря на то, что и тело, и разум рвались в бой.
Лишь одно нарушение он позволил себе — это прирезать серафима, который преследовал девушку Дама (олень-кентавр), хорошенькую, словно куколка. Это была та самая девушка, которой он помог освободиться от работорговцев в холмах Маразел. И у нее в руке был тот самый клинок, что он ей дал. Зири подумал о том, что они зашли так далеко и были так близки к смерти здесь. Он увидел их группу, состоящую из Дама и Капринов, исчезающих в щели между скалами. И это было замечательно. Именно эта мысль, за которую он держался, помогала ему смотреть на то, как гибли его товарищи. Смотреть и понимать, что смерть их не была напрасной.
Каждый из этих пяти стоил пятерых, да и мальчишка Дашнаг добавил свою лепту. Зири смотрел, как ангелы глазели, разинув рты, на трупы и показывали на них пальцами. Особенно на Искандера, чтобы перетащить которого, потребовалось трое серафимов. Они стащили трупы в кучу, а потом, словно мясники, отрубили им руки, прежде чем поджечь. Отрубили и забрали (зачем? трофеи?), потом подожгли всю поляну и смотрели, как пламя пожирает тела. Теперь Зири ощутил и запах — сладковатый запах обугленной травы смешивался с запахом жженого меха, рогов и, что ужасно, запахом горелого мяса. Он представил души своих товарищей, парящие над поляной, сохраняющие хрупкую связь с их горящими телами так долго, насколько это возможно.
Зири не мог больше ждать. Огонь ускорил исчезновение, да и прошло уже много часов. Не стало бы совсем поздно. Если Зири надеялся спасти своих товарищей, ему следовало заняться этим сейчас.
Ангелы ждали с утра и до полудня, но потом, наконец, собрались и, поднимаясь в небо со всей своей мерзкой грацией, улетели прочь.
Он неуклонно двигался вниз по склону, стараясь держаться в тени, и к тому времени, когда подошел к краю поляны, враг исчез с горизонта. Зири огляделся. Огонь серафимов — это адская штука. Горение было столь жарким, что от тел ничего не осталось. Поднявшийся ветер перемешал пепел и швырнул его в глаза Зири, но, что было еще хуже, слишком мало осталось от душ, чтобы было за что зацепиться. Он зажег четыре конуса для курений в кадиле и сжал его крепче. Пять солдат и один доброволец. Зири надеялся, что собрал их всех. И мальчика тоже.
Он сделал все, что было в его силах. Он закрыл кадило, закрутив его, и повесил на петле за спиной. Осмотрел небо. Оно было пустынным, но Зири знал, что ему следует дождаться темноты, чтобы взлететь — больше прятаться, больше выжидать. Доминион был повсюду, по-прежнему распространяя послание Императора со страшной эффективностью и, как он уже видел... с наслаждением.
Раньше, в самом начале действий мятежников, Зири ненавидел вырезать улыбки Военачальника на мертвых телах, но сейчас все, о чем он мог думать, это о том, что ангельские развлечения не должны остаться без ответа.
А что, если равнозначный ответ станет и его черным наслаждением? Что об этом подумает Кару? Нет. Зири с усилием отогнал эту мысль. Он не испытывал от этого никакого удовольствия, но он не мог винить Кару в ее презрении. Его удивило тогда у реки, как глубоко ее слова ранили его — то, как она посмотрела на него, как она ушла. Он был охвачен стыдом и гневом — как могла она презирать его? — но он не мог больше обманывать себя. Когда Белирос отвел патруль в сторону и спросил, пойдут ли они с ним (хотят ли они отдать мирное население на заклание врагу или спасти его), первая мысль Зири была о Кару. Сможет ли он стереть презрение с ее лица и заменить его чем-нибудь другим. Уважением? Одобрением? Гордостью?
Может быть, он все еще тот влюбленный маленький мальчик.
Зири покачал головой. Он повернулся в сторону деревьев, где было его укрытие. И увидел их, стоящих и наблюдающих за ним: трех ангелов со скрещенными руками.
43
УВЛЕКАТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
— Ты, — сказал Зири.
Среди химер частенько бытовало мнение, что все серафимы выглядят одинаково, ведь их части тела так схожи. Но любая химера могла отличить этого ангела от остальных. Благодаря своему шраму, серафим выделялся среди прочих.
Зири присвистнул.
— Подождем, пока мои друзья не прознают, что я убил капитана Доминионов. Они просто ушам своим не поверят.
Иаил рассмеялся, издавая булькающий звук. Он сделал шаг вперед, а его солдаты начали движение в нескольких расходящихся направлениях, чтобы окружить Зири. Присутствие трех ангелов его не слишком огорчило, даже если один из них был братом Императора. С тремя он управится. Он услышал какой-то звук позади себя и оглянулся, посмотреть, что бы это могло быть... еще шестеро... появились из дальнего леса. Эх. А когда он вновь повернулся к Иаилу, за спиной того стояли еще трое. Итого — дюжина.
Значит, смерть.
Возможно.
— А знаешь, — обратился Зири к Иаилу, — каждый, до последнего солдата из химер, утверждает, что это именно он наградил тебя этим шрамом. Мы играем в эту игру, когда нам скучно, кто расскажет лучшую историю. Хочешь послушать мою?
— Каждый до последнего солдата из химер? — повторил Иаил. — И сколько их осталось? Четыре? Пять?
— Да, примерно. Одна химера стоит, — он сделал вид, что пересчитывает их и улыбнулся, — по крайней мере, дюжины серафимов. Следует это учесть.
Он тут же обнажил свои клинки. Сейчас они стояли на расстоянии от него, но Зири понимал, что они подойдут ближе и попытаются схватить его. Он был рад этому. В его руках еще отдавались мучения последних часов — пульсирующий жар в том месте, где он сжимал рукояти.
— История начинается так, — сказал он. — Мы обедали, ты и я. Как мы делаем это, время от времени. Подавали тетерева. Переперченого. За что ты и убил своего повара. Уж больно ты вспыльчив, — и добавил, обращаясь назидательно к остальным. — Знаете, в любой истории, подобные детали придают ей реальность. Короче, у тебя в усах застряла косточка. Разве я не упомянул, что у тебя имелись усы?
Иаил никогда не носил усов. Зири ощутил, как Доминионы сплотились вокруг него, сужая кольцо. Иаил стоял на безопасном для себя расстоянии, его лицо демонстрировало выдержку.
— В самом деле, — сказал он.
— Представь себе, тоненькие усики. Печальное зрелище. Но не важно, речь не о них. Я хотел извлечь из них косточку с помощью твоего меча, и вот в этом-то и была моя ошибка. Твой меч оказался намного больше тех, к которым я привык, — он поднял свои клинки-полумесяцы, чтобы продемонстрировать, что он имел в виду. — И, ну надо же, я промахнулся. Получилось, сказать по правде, очень эффектно, однако, как я всегда говорю: хотелось бы мне промахнуться в другом направлении.
Он жестом изобразил, как перерезают горло:
— Ничего личного.
— Конечно, о чем речь, — Иаил провел кончиком пальца по длинному неровному рубцу своего шрама. — Хочешь знать, как было все на самом деле?
— Нет, благодарю. Мне больше нравится моя версия.
Какое-то движение. Позади Зири солдат; он оборачивается, его клинки сверкают. Хорошо заточенная искривленная сталь манит, отражая солнечный свет. Клинки требуют крови, и он ее им дает. Солдат отступает.
— Можешь опустить свое оружие, — сказал Иаил. — Мы не собираемся убивать тебя.
— Знаю, — ответил Зири. — А вот я собираюсь тебя убить.
Им показалось это очень смешным. Несколько ангелов рассмеялись. Но смеялись они не очень долго.
Зири действовал настолько быстро, что его очертания казались размытыми. Сначала он разобрался с насмешниками — два ангела были убиты на месте, киринец перерезал им глотки еще до того, как остальные успели выхватить оружие.
Если бы кто-нибудь из них когда-нибудь дрался с химерой из племени Кирин, то они бы не стояли так спокойно рядом с ним с вложенным в ножны оружием, чувствуя себя уютно, благодаря численному преимуществу. И что с того, что они молниеносно обнажили свои мечи. Два тела рухнули на землю, а другие два ангела уже истекали кровью, прежде чем зазвенела сталь. И завертелся бой. Нитилам, как называют его серафимы. Хаос.
Зири, будучи в меньшинстве, сумел повернуть ситуацию в свою пользу. Он двигался в духе ката настолько быстро, вращая своими лунными клинками, что серафимы едва понимали, где он окажется в ту или иную секунду. Они за ним — а его уже и след простыл. Они наносили друг другу удар за ударом. Зири было проще: все они были врагами. Все они — его мишень. Его серповидные клинки, казалось, приумножались в воздухе; именно для этого они и были созданы, не для разрезания «улыбок», а для блокирования и кромсания нескольких противников. Еще два ангела пали: животы вспороты, сухожилия перерезаны.