— Я не хотел бы, чтобы ты потеряла их.
Потеряла их? У Кару сдавило виски. Угрозы Тьяго были так же чисты и непорочны, как и он, но у нее не было сомнения, что скрывалось под ними — кровь. Ее друзья были уязвимы. Она заботилась о них. Несмотря на умные пальцы и математику, Тьяго будет держать их здесь только по одной причине, как средство для ее контроля. Она перестала притворяться.
— Вместо них я возьму Тен обратно, — мягко сказала она, — просто дай им уйти.
— О, я так не думаю. У Тен есть много хороших качеств, но мне кажется, мы можем согласиться, что они будут служить ей лучше, убеждая воскресителей, чем, если она будет одной из них.
— Меня не нужно принуждать. Я сделала все, что ты просил.
— Откуда взялась Исса?
Вопрос застал ее врасплох. Ее колебание было мимолетным, но оно было, и оно спровоцировало слабую улыбку у него.
— Я уже говорила тебе, — сказала она.
— В самом деле?
Кару почувствовала, как внутри все похолодело. Она сидела и наблюдала за тем, как Сусанна вылепила из куриных костей дребезжащую марионетку. Она соединила кости между собой шпагатом, а вместо головы приладила пиалу, и сделала она все настолько мастерски, что это чертово страшилище казалось живым, оно передвигалось от солдата к солдату и выклянчивало объедки. Солдаты хлопали в ладоши и били в барабаны, купленные Кару, а Сусанна танцевала вместе с марионеткой, пока у той не отвалилась голова, после чего они попросили Мика, чтобы он для них сыграл.
— Попробуй вино, — сказал Тьяго, вставая, чтобы идти. — У него очень богатый вкус. Ты знаешь, что они говорят о вине ангелов? Чем кровавее, тем лучше.
Она не стала пить его. Позже, с Иссой, во дворе, Кару наблюдала за ним, но он только сидел напротив стены, в одиночестве, запрокинув голову назад, закрыв глаза и слушая музыку.
Однако другие глаза были открыты. В тени галереи прохаживалась Тен. Она наблюдала за Кару и даже не пыталась это скрывать. Она даже не оторвала взгляда, когда изменила направление своих хождений туда-сюда. Вперед и назад, вперед и назад, неутомимо. Возможно, природная враждебность Волка обрела плоть — животную плоть, наряду с инстинктами хищника и острыми зубами, жаждущими убить того, кто ее обманул.
У Кару мурашки побежали по коже, и она внимательно осмотрела собравшихся воинов, которые были все сосредоточены на Мике, играющем на скрипке. У кого-то глаза были закрыты, у других открыты, а она даже не знала, что же она ищет среди них.
— Мне кажется, что я оказала тебе еще ту услугу, воскресив тебя, — тихонько сказала она Иссе. Как там сказала Исса, что стазис это благо? — В кадильце тебе было бы безопаснее.
Ответ Иссы был так же тих:
— Моя безопасность не важна.
— Что? Только не для меня.
— Ты важна, Кару. И послание важно.
Послание. Кару онемела. В пространстве между ними повисла тишина, которая была даже глубже, чем музыка, которая ожидала, чтобы ее наполнили вопросами. Что хотел Бримстоун, чтобы она узнала? Время вопросов. Она больше никогда не услышит его голос, но, по крайней мере, там были его слова, в послании.
— Оно хорошее или плохое? — спросила она Иссу. Неправильный вопрос, она это знала. Она просто не могла удержаться.
— В нем есть то и другое, сладенькая, — сказала Исса, — как во всем на свете.
61
МНОЖЕСТВО АКИВИНЫХ СМЕРТЕЙ
— Каким образом стелианцы смогли попасть в святая святых? — размышлял Азаил. — Если бы Акива мог это выяснить...
Лираз оборвала его:
— Даже если бы он и мог, мы не убийцы.
— Не из-за отсутствия стремления.
После истории с корзиной фруктов, сообщалось, что Иорам остался в Башне Завоеваний и даже приостановил свои аудиенции с гражданами. Тем самым, не оставив никакой возможности до него добраться. По крайней мере, пока они не сумели выяснить, как это можно сделать.
— Ты знаешь, о чем я. Мы не будем подкрадываться, и мы не Ожившие Тени. Наш отец увидит наши лица перед своей смертью.
— Знаю-знаю. Ты предпочитаешь, чтобы твои жертвы видели, кто их убивает. — Азаил произнес это так, как если бы он слышал это сотни раз.
Акива произнес:
— Этот раз особенный. Должны быть свидетели.
Они удивленно посмотрели на него. Он проводил ката, в поисках ситар, пытаясь найти успокоение, в котором к нему может прийти ответ. Ни там, ни там не повезло: он не нашел ни успокоения, ни ответа.
— Народ должен знать, что это были мы, — сказал он, вкладывая меч в ножны. — Или они во всем обвинят мтелианцев или Оживших Теней, и у Иафета не будет выбора, кроме как продолжать войну, которую начал его отец.
Иафет был наследным принцем. А наследным принцем он был, потому что его ближайший старший брат убил своего старшего брата, а затем убил себя в храме в тот же вечер во время молитвы к Светочам, чтобы замолить свой грех. Он остался в памяти, как Непрощенный; умерщвленный брат прозвался Отомщенным, а Иафет был просто Иафетом. Он не был образцом совершенства и добродетели; он был скрытным тихоней, он боялся покинуть Башню Завоеваний даже при полном эскорте. Он был трусом, но трусом в правильном смысле — который будет уклоняться от войны, даже, если ему самому при этом не надо участвовать в битве. По крайней мере, Акива на это надеялся.
— А посему, врагами станут Незаконнорожденные, — меланхолично заметил Азаил.
— Граждане все равно нас презирают, — сказала Лираз. — Они только обрадуются, узнав, что это мы.
— Обрадуются, — подтвердил Акива. — А еще они скажут, что Иорам сам виноват, он должен был предполагать такое развитие событий, наплодив столько ублюдков на свет. Это будет для них шоком и это покончит с нами.
— И нами, ты хочешь сказать...
— Со всеми нами. — Слова Акивы тяжело повисали в воздухе. — Вся наша жизнь будет потеряна.
— Итак, мы втроем решим судьбу трехсот? — спросил Азаил.
— Да, — сказал Акива. Он посмотрел на море. Три сотни. Всего лишь три сотни. Сколько из них уже потеряны. Должен ли Акива решать за них их же судьбу или нет? Он дал ход развитию событий. Война длилась годами, но, как только порталы были сожжены, все закончилось за считанные месяцы. По беспомощным, оставшимся без Бримстоуна и его воскрешающих способностей, химерам, Иорам ударял каждым солдатом под своим командованием, способным еще хотя бы дышать, и все несли невосполнимые потери: Доминионцы, Второй Легион, даже разведчики с Имперским флотом, но больше всего было потерь среди Незаконнорожденных, которые были расходным материалом, постоянно восполняющимся. Будучи самой маленькой силой для начала, их соотношение потерь колебалось — один выживший к четырем погибшим.
— Мы предупредим остальных, — сказал он. — Они покинут свои полки и присоединятся к нам. Можешь назвать еще хоть кого-нибудь, кому есть еще меньше что терять?
— Рабам, — сказал Азаил.
— Мы и есть рабы, — сказал Акива. — Но ненадолго.
В течение последующих нескольких дней они осторожно начали предупреждать своих собратьев-бастардов; передавая сообщения из уст в уста, как только войска перешли через мыс Армазин. Случалось, что приходилось иногда предпринимать и ночные полеты, прикрыв себя чарами невидимости, чтобы добраться до отдаленных полков. Незаконнорожденные были разбросаны по четырем углам Империи, пара-тройка полков там, один-два в другом месте. Акива подумал о Меллил и ее команде, но у него не было никакой возможности добраться до них. Он все гадал, что же они нашли там, за линией горизонта, живы ли они, отправились ли на их поиски уже какие-то войска, когда те пропали, чтобы обнаружить, что они все-таки живы, и вернутся ли они. Пока никто не вернулся, никто из посланников, разведчиков и отправленных туда войск Иорама. Никто из тех, кто был послан к Дальним берегам — не возвращался.
Можно было бы подумать, что этот факт поумерил пыл Императора, и он отказался от планов покорения Островов, но слухи, распространившиеся за пределы столицы, говорили об обратном. Азаил подбирал каждую крупицу новостей, от любого, с кем он пересекался — а в эти дни было все больше и больше путников, как, например, дворян, сопровождаемых военными, пересекающими воду, чтобы исследовать свои новые владения — и эти обрывки сведений складывались в единую картину.
— Он планирует вторжение? — задумался Акива. — Но в этом нет никакого смысла.
— Тысячи в белоснежных мантиях, поверх начищенных до блеска доспехов, — отрапортовал Азаил. Эта, так называемая сплетня, им досталась от лордов и их слуг. — У него имеется тысячное войско с белоснежными мантиями и стягами им в тон. — Азаил помолчал. — От имени Доминиона.
— Доминиона? — Все меньше и меньше смысла. Во-первых, цвет Доминиона — красный. Белый цвет означал капитуляцию, но Иорам не намеревался сдаваться. Но цвет был ерундой, по сравнению с вопросом: Для чего они? Новые мантии и штандарты... чтобы произвести впечатление на противника? А какое впечатление мог произвести белый цвет? И что подстегивает Иорама отправлять в эту пустоту все больше и больше своих сил, не говоря уже о Доминионе? Безусловно, он не станет рисковать пропажей своей элитной армии при загадочных обстоятельствах. Ладно бы, если речь бы шла о Незаконнорожденных, но Доминион?
— На этом лично настаивает Иаил, — сказал Азаил. — По слухам, это его идея.
Иаил? За капитаном Доминиона водилось много чудовищных поступков, но дураком он не был. А затем, встал вопрос о певчих. Которых Иорам призвал из монастыря «Явления света», чтобы те прекратили молиться Светочам и прибыли в Астрай, где они должны были предстать в белом, чтобы соответствовать Доминионцам.
— Там что-то происходит, — заметил Акива. — Нечто, что не имеет отношение к слухам. Но что?
— Думается мне, что ты сейчас это выяснишь. — Это была Лираз, вошедшая в казарму со свитком в руке. Она протянула свиток. На нем была имперская печать. Акива застыл, зная, что это должно быть, и он посмотрел на своих брата и сестру.
— Ну же, — напряженно настаивал Азаил.
Поэтому Акива сломал печать, развернул свиток и зачитал его содержимое вслух.