Сянь-е вскинул голову и увидел, как вожак с одним из волчат спускается по скалам к выходу из ущелья. Перевел взгляд на скалу напротив – по ней спускались еще два волка. Все ясно: пока он спал, волки разделились и отправились обследовать скалы за его спиной, чтобы найти спуск в ущелье и взять его в кольцо. К их досаде, ущелье оказалось слишком тесным, а скалы крутыми, словно отвесные стены, и волкам пришлось вернуться ни с чем. Сянь-е торжествовал, а его тело наливалось свежими силами, как небо наливается солнечным светом. И в этот самый миг в ущелье с визгом вонзились рассветные лучи, а со скалы раздался слабый и мутный вой вожака. Услышав его, пятеро волков взглянули на Сянь-е, на ивовое коромысло в его руках, развернулись и тихо поплелись прочь.
Волки отступили.
Утомленные ночным противостоянием, волки уходили из ущелья, то и дело оглядываясь на Сянь-е. А он словно врос в землю, стоял с коромыслом наперевес, не сводя с них пылающего взгляда. У выхода из ущелья стая воссоединилась, волки дружно обернулись, пристально вгляделись в глаза Сянь-е и наконец пошли прочь. Их шаги звучали все тише и тише, пока совсем не смолкли, как последние листья по осени. Старик разжал пальцы, и коромысло упало на землю. Он ощутил, как что-то ползет по ноге, опустил голову и понял, что бледным запахом мочи тянуло вовсе не от волков, а от его собственных штанов.
Сянь-е напустил в штаны от страха.
Он в сердцах шлепнул себя между ног, выругался: старый ты дурень! Потом уселся на землю, чтобы как следует отдышаться, а когда солнечные лучи сделались еще острее, Сянь-е встал и с коромыслом наперевес прокрался к выходу из ущелья, забрался на скалу и огляделся вокруг. Волки и правда отступили – убедившись в этом, старик нацепил на коромысло крюки, подхватил ведра и вышел из ущелья.
Сянь-е взобрался на хребет Балоу по западному склону, подъем был долгий, но он позволил себе только три остановки – боялся, что волки вернутся. Тропа бурым полотном растянулась по неровному гребню, и Сянь-е казалось, что он шагает по спинам застывшего на солнце коровьего стада. Лицо старика светилось от радости и гордости за себя: шутка ли, в одиночку прогнал из ущелья девять волков. Отыскав место поровнее, он опустил ведра на землю, сел перевести дух и увидел вдалеке знакомую стаю – волки поднялись по склону на гребень и скрылись в глубине хребта Балоу.
Вашу мать, ругнулся Сянь-е, сожрать меня хотели? Меня, Сянь-е? Сосунки! Да что мне девять волков! Будь вы хоть стаей тигров, все равно вам со мной не сладить!
Сянь-е прокричал вслед уходящим волкам: возвращайтесь, если духу хватит! Еще постоим хоть день, хоть два!.. И добавил, уже тише: волки ушли, значит, источник теперь мой, источник теперь наш с кукурузой и Слепышом. Сянь-е вдруг вспомнил о кукурузе, об одолевшей ее сухотке, и сердце обдало холодом, он припал к ведру и пил, пока живот не раздуло от воды, наконец жажда с голодом отступили, старик закинул коромысло на плечо и зашагал по тропе к склону горы Балибань.
Он вернулся на свое поле только к полудню, долгие поиски воды и ночное бдение состарили Сянь-е на сотню лет, за несколько часов его жухлая и редкая борода отросла едва не до пояса. У горы Балибань старик почувствовал, что вот-вот рухнет, словно подрубленное дерево, поставил ведра на тропу и сел передохнуть, и тут перед ним вырос Слепыш. Его свесившийся набок горячий язык был изрезан сухими трещинами, а в мертвых глазницах стояли бочаги темно-серой воды. Пес плакал. Он не шел к старику, нет. Он услышал тихую поступь хозяина, учуял прохладный запах воды и нетвердо побрел навстречу, а когда до старика оставалось самое большее пять шагов, пес рухнул на землю, не в силах больше пошевелиться.
Ползи ко мне, говорил ему Сянь-е. Слепыш, ползи сюда, мне и шагу больше не сделать.
Пес прополз на два шага навстречу и застыл, будто мертвый, только влага плескалась в глазницах.
Я знаю, ты сидел тут без еды и воды, говорил Сянь-е. Хорошо хоть, дождался меня живым.
Пес молча уставил слепые глазницы на солнце.
В груди у старика похолодело. Что, кукуруза погибла? – с тревогой спросил он Слепыша. Пес понурил голову, слезы хлынули из глазниц и со звоном закапали на тропу.
Опираясь на коромысло, Сянь-е нетвердо побрел к кукурузе, взрывая ногами раскаленную красную пыль. Когда он поравнялся с навесом, сердце с грохотом ударилось о ребра. Беспощадные солнечные лучи вытравили всю зелень с кукурузных листьев, даже иссиня-белые прожилки спеклись до жухлой желтизны. Конец, подумал старик, погибла моя кукуруза, и никакая вода уже не спасет. Не ты обыграл волков, бранил себя Сянь-е, а волки тебя обыграли. Поняли, что кукуруза погибла, вот и отступили. Они и не собирались тебя жрать, волки заперли тебя в ущелье, чтобы погубить кукурузу! Дряхлое горе залило старика проливным дождем. И в тот самый миг, когда Сянь-е окончательно сдался, когда он стекал по коромыслу, словно куча грязи, чтобы без сил распластаться по земле, его взгляд задержался на макушке кукурузного стебля, и среди сухой бахромы увядших листьев в глаза ему с грохотом бросилась капелька зелени.
Старик уронил коромысло и подошел к стеблю.
Кукуруза была жива, солнце не успело вытравить последнюю бледную зелень из сердцевины ее стебля. Старик развернул на ладони сухой лист и увидел на его изнанке целую россыпь зеленых шелковых крапин, они сияли в просветах между сухими пятнами, словно звезды на ночном небе. А изогнутая луком жилка медленно несла по листу последние остатки влаги.
Сянь-е со всех ног бросился к тропе.
С полпути вернулся к навесу за чашкой, поднялся на гребень, зачерпнул воды из ведра и поставил чашку перед Слепышом: кукуруза пока жива, как напьешься, принеси чашку к навесу. Подхватил ведра и вернулся на поле. Там он припал к ведру, набрал полный рот воды, притянул к себе стебель и обрызгал макушку мелкими каплями. В тот же миг по желтому, спекшемуся от солнца воздуху расстелилась зеленая влага. Капли бились о раскаленное железо солнечных лучей, бледно шипели и исчезали в огненных пастях, не успев долететь до земли. Старик семь раз обрызгивал макушку стебля водой, пока на ней не осталось ни пылинки, словно обложной дождь пролился на гору Балибань и шел семь дней и семь ночей кряду. И когда зеленое пятнышко на макушке снова налилось соком, Сянь-е поставил ведро рядом со стеблем и стал поливать кукурузные листья. Он зачерпывал воду из ведра, лил ее на лист и подставлял чашку, чтобы собрать лишние капли. Потом снова наклонялся и зачерпывал воду. Капли падали в чашку, бренча по толстым струнам солнечных лучей. Добравшись до четвертого по счету листа, Сянь-е увидел, как на поле с чашкой в зубах спускается Слепыш. Пес оставил чашку под навесом и встал рядом с хозяином. Поди не напился, спросил его старик. В источнике воды еще много, пей сколько влезет. Пес покачал головой и тронул лапой лист кукурузы.
Листья все целые, сказал ему старик. Пей, не бойся.
Пес облегченно выдохнул и улегся на землю подле Сянь-е, тихий и умиротворенный.
Наклонившись зачерпнуть воды, Сянь-е заметил на земле позади Слепыша черный холмик, похожий на гнилой баклажан. Пригляделся и увидел на холмике красные пятна, точь-в-точь как ягоды жужубы. Старик подошел ближе, поддел холмик ногой, оказалось, это дохлая крыса. Осмотревшись, Сянь-е увидел возле кукурузы еще несколько тушек. Вышел за ограду и нашел еще семь или восемь дохлых крыс, разбросанных по участку, на всех тушках виднелись следы зубов и корки спекшейся крови, похожие на сушеные жужубы. Всех этих крыс прикончил Слепыш, тут и гадать не надо. Старик свистнул пса, спросил: твоя работа? Слепыш потянул хозяина за руку, подвел к кукурузе, и Сянь-е увидел в основании стебля следы крысиных зубов. А под ними – загустевшую на солнце желто-синюю смолистую каплю стебельного сока. Сянь-е сел подле кукурузы, оглядел ранку, дотронулся пальцем до смолистой капли и погладил пса по голове: Слепыш, что бы я без тебя делал! В следующей жизни пусть я буду собакой, а ты – моим хозяином. Или становись моим сыном, будешь как сыр в масле кататься. Глазницы Слепыша увлажнились, старик вытер ему слезы и поднес новую чашку воды. Пей, Слепыш, пей вдоволь. Мне скоро снова идти за водой, а ты останешься сторожить кукурузу.
Наконец кукуруза снова ожила. Сянь-е три дня поливал ей листья, вычерпал всю воду из ведра. А наутро четвертого дня увидел, как по макушке кукурузного стебля щедро разливается зелень. И листья у кукурузы ожили, зеленые крапины с нижней стороны просочились на верхнюю и расползались во все стороны, словно капли воды по бумаге, и под натиском зелени сухотка понемногу отступала. Спустя еще несколько дней даже с дальних гор можно было разглядеть, как одинокий зеленый стебель на поле старика гордо качается под солнечными лучами.
Но пришла новая напасть: у старика со Слепышом закончилась еда. Они и так сидели впроголодь, за день съедали всего полчашки пустой похлебки, а теперь и этого не осталось. В первый голодный день Сянь-е кое-как отшагал восемьдесят ли до источника и обратно, принес на коромысле два ведра, наполненные до половины. На второй день взял коромысло и едва поднялся на гребень, как в глазах потемнело, а голова до того закружилась, что и шагу было не сделать. Сянь-е понял, что не дойдет до источника, спустился на поле и вместо еды набил живот водой из котла. Третье утро старик встретил, привалившись к столбу навеса, он смотрел, как поднимается солнце, как его отточенные лучи с треском вонзаются в землю, как уходит за горы месяц. Сянь-е притянул к себе слепого пса, сказал ему: давай спать, Слепыш, сон утоляет голод. Но сам не мог заснуть, и когда лучи добрались до его лица, а от кожи запахло гарью, старик не выдержал и пошел облегчиться, ведь с утра он выпил уже полчашки воды, чтобы заглушить голод. Но стоило ему облегчиться, и голод усилился. Сянь-е пил, ходил по нужде, снова пил, и скоро воды в котле осталось на донышке.
Больше пить нельзя, сказал Сянь-е. Это для кукурузы.
Солнце поднималось все выше, лучи весили уже полных пять