– Сестра, постарела ты, и голова совсем седая.
– И ты состарилась, шутка ли: к тридцати годам овдоветь, остаться одной с четырьмя дурачками. Все говорю, надо бы пойти проведать тебя и детишек, но время никак не выкрою.
– Внуки и внучки здоровы? – спросила Четвертая тетушка. – Слыхала, вы новый дом поставили, с черепичной крышей, но я из-за дурачков не смогла к вам выбраться, помочь на кухне, пока стройка шла.
– А кто же сегодня остался с Третьей дочерью и Четвертым дурачком? – уставилась на нее сестра.
– Дурачка я заперла в сарае.
Так они и стояли у околицы, говорили о том и о сем, пока мимо не прошел старик с дребезжащей сеялкой. Только тут сестры опомнились и направились к дому.
Зашли во двор, а там и правда новый дом с черепичной крышей – запах серы от кирпичных стен еще не успел рассеяться. На главной дорожке и под туной, что росла посреди двора, гуляли запахи кирпича и черепицы. Четвертая тетушка стояла под туной и нахваливала: какой большой дом, да светлые комнаты, да крепкие балки, и дерево отличное – ахала, любуясь счастливой жизнью сестры. И наконец перешла к делу и во всех подробностях рассказала о постыдных делах Третьей дочери и Четвертого дурачка. Сестра развела огонь, вымыла овощи, раскатала тесто, поставила воду и пошла на зады деревни к холостякам – не успела Четвертая тетушка оглянуться, а старший из пятерых братьев тут как тут. Было ему уже под сорок, тощий, сутулый, услыхал, что люди согласны выдать дочь в их семью, и явился, радостно улыбаясь. Принес Четвертой тетушке свежие финики, усадил ее под туной, и завели они обычный деревенский разговор: о посевах, об урожае, о погоде, о стройке, о разных мелочах.
Наконец Четвертая тетушка спросила:
– Вы все пятеро холостые?
Старший брат горько усмехнулся, опустил голову:
– Все холостые.
– Моей дочери двадцать восемь лет по старому счету[18].
– Второму брату у нас тридцать пять, Третьему тридцать три, Четвертому тридцать, Пятый мал, ему всего двадцать семь.
– Второй и Третий подходят, – подсказал Ю Шитоу.
– По возрасту Четвертый подходит лучше всех, – сказала Четвертая тетушка.
Старший брат ответил:
– Из нас пятерых Четвертый брат самый видный, и плотничать умеет, ему уже сосватали девушку из соседней деревни.
– А Третий брат? – спросила Четвертая тетушка.
– Третья тетушка говорила, что у вашей Третьей падучая, но на лицо она не уродина, умеет работать, стряпать, шьет немного. Второй брат у меня тугой на ухо, в детстве оглох от новогодних хлопушек, а в остальном здоров. Как я погляжу, лучше выдать ее за Второго брата.
– И правда, Второй подходит, – сказал Ю Шитоу.
– Нет уж, я хочу найти Третьей дочери здорового мужа. От здорового жениха я ни одного подарка не попрошу, а в приданое дам раздвижной сундук, большую кровать из ясеня, постель, одеяла и одежду жениху, по два комплекта на каждый сезон.
Ю Шитоу удивился:
– Откуда ты возьмешь столько приданого?
– Не твоя забота, – отрезала Четвертая тетушка.
– Вещей немало, – отвечал Старший, – но мы ведь не на вещах женимся.
– Ладно, уступлю, – говорит Четвертая тетушка, – сгодится любой из вас, кроме глухого.
Старший поднялся с табурета, собираясь уходить:
– Я и глухого-то сватаю только из уважения к Третьей тетушке.
Четвертая тетушка тоже поднялась и сердито сказала:
– Ну и иди, и живите до конца дней бобылями.
Ю Шитоу забеспокоился, потянул Четвертую тетушку в сторону, но она сбросила с себя его руку. Старший растерянно стоял на месте, глядя на Третью тетушку, которая прибежала из кухни ему на выручку. А Четвертая тетушка уже развернулась и пошла со двора, на улице встретила возвращавшихся с поля соседей, те уговаривали ее остаться и поесть на дорогу, но Четвертая тетушка только обернулась к застывшему в сестрином дворе Старшему и повторила:
– Сгодится любой, кроме глухого!
Старший в ответ покачал головой, и Четвертая тетушка пошла восвояси.
Так и ушла, не притронувшись к угощениям в новом доме с черепичной крышей.
Глава 3
Солнце поднялось на середину неба, над гребнем клубился едва заметный пар. Дымы, что поплыли в обед над деревнями и селами, мало-помалу растаяли. Четвертая тетушка съела лепешку, которую прихватила из дома, запила родниковой водой и обошла еще три деревни, на которые указал Ю Шитоу. Видела нескольких женихов, но либо мужчины воротили нос от слабоумной невесты, либо Четвертая тетушка находила в их теле какой-нибудь изъян. Она устала от долгой ходьбы, ноги ныли, но пара для Третьей дочери так и не нашлась. Четвертая тетушка прошла еще немного вглубь хребта Балоу и оказалась у деревни, где жила Старшая дочь. Издалека увидела, как Старший зять, хромая на обе ноги, носит воду и поливает свой яблоневый сад, один-одинешенек ковыляет по пустынному склону, будто трехногий вол по пашне. Из глаз Четвертой тетушки полились слезы.
– Ты что? – спросил ее Ю Шитоу.
– Умру, но найду для младшей дочери здорового мужа.
Пошла дальше по горной дороге и теперь разглядела два яодуна[19], в которых жили Старшая и ее муж, соломенный навес, под которым они готовили, и бесплодный яблоневый сад на косогоре. Сад, на который они возлагали весь цвет своих надежд. Несколько лет назад супруги посадили саженцы, хромой с костылем под мышкой носил воду, поливал саженцы, ухаживал за ними, как за детьми. Старшая чинила хромому одежду, готовила еду в большом котле, терпеливо ожидая, когда саженцы дадут плоды. Через три года в садах у соседей и в окрестных деревнях все ветки на яблонях налились бледно-розовым цветом, и лишь у них в саду деревья стояли зеленые, без единого бутона. На следующий год соседские яблони ломились от плодов, а в их саду созрело только несколько зеленых яблочек не больше куриного яйца. Когда Старшая увидела, что соседи купаются в деньгах от продажи яблок, она наконец не выдержала, выскочила в сад, набросилась на мужа и закричала:
– Ты говорил, что через три года вырастут яблоки и ты купишь мне рубашку из набивного ситца. Где моя рубашка?
Хромой сначала молча сидел на краю сада, затаив белое безбрежное отчаяние в глубоких морщинах. Скоро крики жены вывели его из себя, хромой схватил свою палку из финикового дерева и приложил Старшую, так что по голове у нее потекла кровь, изо рта пошла пена, а сама она без чувств упала на землю.
Четвертая тетушка тогда была в поле, собирала горох, Ю Шитоу прилетел к ней быстрее ветра, рассказал, что случилось, и Четвертая тетушка помчалась в деревню Старшей, за несколько десятков ли от Юцзяцуни. И увидела, как хромой рубит тесаком деревья, – яблонь на склоне почти не осталось. Четвертая тетушка бросилась к нему, схватила за руку:
– Ты что, с ума сошел?
– Даже яблони не цветут и не дают плодов, разве это жизнь!
– Саженцы у тебя такие же, как у других? – спросила Четвертая тетушка.
– Из одного питомника.
– Пестицидами опрыскивал?
– У меня в саду насекомых никогда не было.
– Какой сорт прививал?
– Что прививал?
– Я видала в других садах, сначала посадят саженцы, а на второй год зовут человека, чтобы их привить.
Хромой застыл, глядя на срубленные яблони, отшвырнул тесак и стал звонко хлестать себя по щекам, приговаривая:
– Ноги у меня короткие, почему же и ум короток? Я сам хромаю, почему же и ум хромает? – задрав голову к небу, проорал Старший зять. – Как же я не догадался, что их надо привить? Как же я не догадался? – сказав так, хромой зять упал замертво, как Старшая дочь, и долго не приходил в себя.
Так и жила Старшая дочь. Ее жизнь была подобна глухому переулку, темному и мрачному, – вроде и свет иногда мелькает, но все равно кажется, что из переулка этого нипочем не выбраться. Они с мужем снова посадили сад. Хромой снова стал ухаживать за саженцами, как за родными детьми. Деревца вновь зазеленели, и на следующий год их привили, но яблок на хребте уродилось больше, чем батата, и торговля не шла. Пусть они не продали ни одного яблока, муж день за днем ковылял за водой и поливал яблони, будто разбил этот сад вовсе не для того, чтобы на нем заработать. Проходя мимо сада, Четвертая тетушка увидела, как он тащится с водой по склону, будто рачок, что вылез на берег и ползет по суше. Четвертая тетушка остановилась и внимательно оглядела Старшего зятя из-под ладони. Лицо у него заросло изжелта-белой маской.
– Пойдем поговорим со Старшим зятем, – сказал Ю Шитоу.
– О чем с ним говорить? У него и жена есть, и сад, а у Старшей и муж есть, и рис в котелке. Им живется куда лучше, чем Третьей дочери и Четвертому дурачку.
Сказав так, Четвертая тетушка поспешила дальше к деревне Уцзяпу в десяти с лишним ли оттуда. Ю Шитоу говорил, что полгода назад там у одного человека померла жена, может, она для того и померла, чтобы он женился на Третьей дочери. Солнце клонилось к западу, отбрасывая на горы бледно-розовый свет, осеннее тепло водой растекалось под ногами. На смену запаху свежей земли пришел сухой дух бурьяна. Как по натянутому канату, они шли по тропинке на запад. Тропинка терялась в сорной траве, но встречались на пути и прогалины, где трава расступалась в стороны. За Четвертой тетушкой и Ю Шитоу увязалась целая стая воробьев. С одного гребня они перебрались на другой, спустились в ложбину и направились еще глубже в горы. Четвертая тетушка видела, как встречные путники заговаривают с ее мужем, чаще это были старики, гнавшие скот с пастбища. А одна женщина в черной шелковой рубашке с вышитым на спине иероглифом «долголетие» спросила у Ю Шитоу дорогу к начальной школе при кумирне Лимяо.
– Совсем молоденькая, – сказала Четвертая тетушка.
– Это и есть жена вдовца из Уцзяпу. Тридцать лет, под машину попала.
Четвертая тетушка замедлила шаг и хорошенько пригляделась к той женщине. Увидела, что покойница слегка косолапит и шатается на каждом шагу. Услышала, что поступь ее легка, как оседающая пыль, подумала – и правда жаль, что она ушла из мира такой молодой. И тут женщина обернула к Четвертой тетушке бледное лицо и проговорила: