– Я сам это выбираю!
– Мало ли что ты выбираешь, ребенка надо направлять. Зато представь, рос бы с настоящим папой…
– У меня и так настоящий папа! – перебил я ее. – Здесь моя настоящая семья!
Я подошел к столу, сгреб фотографии в одну кучу, сложил и сунул бабушке в руки.
– Не приноси мне это больше!
Бабушка покорно сложила фотографии обратно в сумку и, как-то сгорбившись, собралась и ушла. Будто я физически придавил ее своим отказом.
Я смотрел ей вслед, пока она не закрыла за собой дверь, а потом заревел. И сам не понял, почему реву: то ли мне стыдно, что я накричал на нее, то ли обидно, что она пришла ко мне с этой ерундой.
Но не думать об этом теперь стало невозможно. Я гонял мысли об объявившемся отце по кругу и то приходил в ярость, то радостно воображал, как было бы здорово, если бы мы жили с ним вместе. Мы бы играли в хоккей, я бы смотрел на его игры с лучших мест, все бы мне завидовали… И не пришлось бы жить так закрыто, в постоянном страхе. Все было бы обыкновенно, просто и понятно. Как у всех.
Я промучился весь день, но и на следующее утро проснулся с той же головной болью и теми же тревожными мыслями.
В конце концов я позвонил бабушке.
– Я хочу с ним увидеться.
Родителям я ничего не сказал. Когда бабушка купила нам два билета на хоккейный матч, они очень удивились.
– Давно тебя интересует хоккей? – спросил Слава.
– Просто по телику увидел, стало интересно, – небрежно ответил я.
Это и был сговор. Наша общая с бабушкой тайна.
Сидя на трибунах стадиона в ожидании игры, я чувствовал себя одновременно и счастливо, и несчастно. Мне казалось, что я предатель. Мысленно я представлял, как мой отец, именно он, забьет шайбу в ворота, а потом громко объявит, что посвящает этот гол своему сыну, то есть мне, потому что сегодня сын в первый раз пришел к нему на игру. Вот бы он и правда так сказал. Если бы это происходило в кино, так бы оно и было…
Но тут же одергивал себя: «Зачем мне другой отец? Разве мне мало своих родителей, разве я не люблю их?»
С трибуны отца было не разглядеть. Все игроки выглядели одинаково, да еще и были в шлемах, но бабушка сказала, что отец играет под номером 43, а потому я наблюдал не за игрой, а только за его спиной с заветными цифрами. Так что даже и не знаю, понравился ли мне хоккей. Наша команда, кстати, выиграла, но меня это почти не волновало.
А мой отец не забил ни одной шайбы, поэтому и не посвятил мне гол.
После игры мы с бабушкой долго ждали его в вестибюле. Я нервничал: понравлюсь ли я ему? Будет ли он рад, что его сын – именно я? Все-таки я ничего не знаю о хоккее и вообще о спорте, вдруг он будет разочарован и не захочет со мной говорить?
Это было неприятное, муторное волнение, от которого обычно тошнит.
Наконец он вышел: в красно-белом спортивном костюме с надписью Russia и спортивной сумкой через плечо. На лице у него было несколько заживающих и свежих ссадин. Он был отталкивающе симпатичен – это странно, но мне он показался именно таким. Приятные черты лица сочетались в нем с чем-то неуловимо подлым.
Было видно, что ему неловко и он тоже не знает, как себя со мной вести. Эту неловкость он пытался скрыть за улыбкой и нарочито веселым тоном.
– Привет! Никита, да? – Он протянул мне руку.
Я не пожал ее. Ответил:
– Микита. Через «эм».
– Извини, по телефону неправильно услышал.
Я на секунду сжал его руку и тут же отпустил.
– А я Игорь, – сказал он. – Вот. Папа твой…
Это так неестественно звучало, что мне стало в сто раз хуже. Что я здесь делаю? Почему я на это согласился?
Тут бабушка положила руки мне на плечи.
– Ну, вы давайте, пообщайтесь, а как закончите – позвони, и я тебя заберу, хорошо?
Я ничего не ответил. А молчание взрослые всегда воспринимают как согласие.
На улицу мы вышли втроем и там разошлись: бабушка, помахав рукой, пошла в одну сторону, а мы с Игорем – в другую.
Когда я понял, что мы идем к машине, то замялся. Могу ли я сесть к нему в машину? Ведь садиться в машину к незнакомцам нельзя, а я с ним не знаком. С другой стороны, он мой биологический отец, разве он может быть для меня опасен? Ладно, бабушка разрешила, а она взрослая…
Когда я открыл заднюю дверцу, он спросил:
– Не хочешь сесть вперед?
– Детям младше двенадцати лет нельзя ездить на переднем сиденье, – ответил я.
– Да ладно, иногда можно, – махнул он рукой. – Давай, впереди же интереснее!
– Нельзя нарушать закон, – ответил я бесцветно. – Особенно если это правила личной безопасности.
Игорь вздохнул.
– Хорошо, вижу, ты парень серьезный.
Он сел за руль, а я – прямо за ним. Некоторое время мы ехали молча, изредка ловя взгляды друг друга через зеркало заднего вида.
Потом он спросил:
– Ты живешь с бабушкой?
– Нет.
Я хотел сказать: «С папой». Но почему-то себя остановил. Сказал:
– Со Славой.
– А Слава – это?..
– Мамин брат.
– А, да, Слава, Слава… – Он сделал вид, что вспомнил. Соврал. – А отчество у тебя чье?
Я ответил с каким-то внутренним злорадством:
– Славино.
– Справедливо…
Он мне не нравился. Все вопросы были лишь для выяснения его значимости в моей жизни. Будто я только и должен был делать, что все девять лет жизни тосковать по нему.
Квартира у него была большая, в новостройке. Я насчитал шесть комнат, но, может, их было еще больше. Он провел меня в зал, а сам на кухне поставил чайник.
Я разглядывал все вокруг: целый стеллаж с медалями и кубками, на одной стене много фотографий, на другой – огромный плазменный телик. Книг нет. Пригляделся к фоткам: там какая-то девчонка лет пяти.
Когда Игорь вошел в зал, я произнес:
– У тебя очень много наград.
Он сразу оживился:
– Да, посмотри, если хоч…
– Не хочу, – перебил я его на полуслове.
Он кивнул и заметно стушевался. Меня кольнуло чувство стыда: может, я жесток с ним?
– Ты женат?
– Да, жена сейчас…
Мне было не интересно, где его жена, поэтому я снова перебил:
– А мою маму ты когда-нибудь любил?
Он ответил усталым голосом:
– Это было давно и неправда…
– Но я – правда.
Игорь беззлобно усмехнулся.
– Ты очень умный мальчик…
– Да, – согласился я. – Поэтому хорошо, что я расту не с тобой. С тобой я был бы глупым. Очень глупым. И злым.
– Ну, злой ты и без меня.
– Считаешь, у меня нет причин быть с тобой злым?
– Есть-есть… Но…
– Значит, я не злой, а справедливый. – Я подошел к стене, к фотографии с девочкой. – Это твоя дочь?
Я бы не расстроился, если бы это была его дочь. Значит, у меня есть сестра, а это хорошо.
– Не совсем, – ответил он. – Это дочка моей жены, я ее удочерил.
От этой новости у меня сердце ухнуло в пятки. Значит, я ему был не нужен, от меня, родного ребенка, он отказался и даже не пытался выяснить, как я живу, а чужого – принял, удочерил. Чужой для него оказался лучше, чем я.
Я почувствовал, как от желания заплакать у меня встал ком в горле. И, давя этот ком, я произнес:
– Позвони бабушке. Я домой хочу.
…Пока мы ехали домой, я оставался внешне спокоен. Да и внутренне тоже: не было никаких мыслей, чувств, эмоций. Я будто перестал существовать. Бабушка что-то спрашивала, но я не слушал, не реагировал.
Зато дома меня прорвало. Закрывшись в своей комнате, я рыдал и бил подушку, потом откинул ее и принялся колошматить стены кулаками с такой яростью, будто рассчитывал их пробить. Я кричал почти до судорог в горле, пока не почувствовал, как чьи-то руки, будто удерживая от броска в пропасть, схватили меня и прижали к себе.
– Тише. – Это был Лев. – Если хочешь что-то сломать – ломай. Но себя не рань.
Я посмотрел на свои руки – костяшки сбиты. Всхлипнул:
– Я виделся…
– Мы знаем, – мягко перебил он. – Можешь ничего не говорить. Мы сразу поняли.
Я то ли вздрогнул, то ли кивнул. Мне было так стыдно… Зачем я туда пошел? Что я рассчитывал увидеть? Мой настоящий отец обнимал меня в ту самую минуту. А второй – смотрел на нас, остановившись на пороге комнаты.
Разве мне когда-то было нужно что-то большее?
Цветы жизни
До моих десяти лет жизнь у меня была обыкновенная, без происшествий. Я учился в третьем классе, списывал сочинения из интернета, вяло огрызался надоедливым учителям. Когда начал приближаться мой день рождения, девочки одна за другой принялись спрашивать, собираюсь ли я его отмечать и кого позову. Я только пожимал плечами, но дальше следовал вопрос: «А можно я приду?» Приходилось всем разрешать, потому что отказывать я не умел.
Бабушка сказала, что все девочки в классе в меня влюблены, потому так себя и ведут. Я ходил гордый собой целый день, пока Лера не проговорилась, что на самом деле все девочки влюблены в моего папу. Она так и сказала: «Они все хотят выйти за него замуж».
Это, конечно, немного подкосило мою самооценку.
Десятый день рождения прошел в преимущественно женской компании. Девочки почти все время толпились возле Славы и задавали ему кучу разных вопросов: кем он работает, хорошо ли он учился в школе, сколько ему лет…
– У меня что, пресс-конференция? – смеялся Слава. – Давайте договоримся: отвечу на три вопроса – и все.
– Давайте, – хором отвечали девочки.
Первой задала вопрос Эвелина:
– А вы когда-нибудь собирали монетки?
Все остальные загудели:
– Дура, целый вопрос испортила…
Пока никто не успел испортить остальные, Лера быстро спросила:
– Вы влюблены?
– Да.
– О-о-о-о, – то ли разочарованно, то ли завороженно протянули они.
– А она красивая?
– Она похожа на принцессу?
Слава поморщился.
– Если сравнивать с принцессой, то полный провал. Но потенциал есть.
После моего дня рождения меня вдруг самого пригласили – на день рождения Ильи. Он отмечал его в кафе и позвал весь класс, закатив грандиозный праздник в честь своего первого юбилея.