– Ну пойдем со мной, раз очень нужно, – усмехнулась она.
Мы прошли в здание мимо очень ленивого охранника, засыпавшего на посту. В кабинете она пригласила меня сесть за стол и предложила кофе. От этого жеста я почувствовал себя каким-то очень взрослым, будто бы приглашенным на светскую беседу. Кофе я не люблю, но ради такого ощущения согласился.
Садясь в свое мягкое глубокое кресло, Кира Дмитриевна спросила:
– Ты насчет Вани?
– А вы откуда знаете? – удивился я.
– Тебя уже весь персонал запомнил. – Она непонятно улыбнулась: то ли одобрительно, то ли иронично. – Первый раз у нас такое, что ребенок не от нас бежит, а к нам.
Я и не нашелся, что сказать. Конечно, я заранее планировал свою речь, но все слова вдруг пропали. А Кира Дмитриевна продолжала:
– Ваня всем говорит, что ты его брат. А они не верят, смеются. Но он все равно стоит на своем: брат, говорит, и все тут…
Тогда слова вернулись ко мне.
– Это правда, – звонко сказал я.
Кира Дмитриевна посмотрела на меня с интересом.
– Ну, я хочу это сделать правдой, – пояснил я. – Хочу стать для Вани братом.
– Этот вопрос не тебе нужно решать, а твоим родителям.
– Я поэтому и пришел. Понимаете, меня воспитывает только отец, а одиноким мужчинам обычно отказывают в усыновлении. Так что он не хочет даже пытаться…
– Да, – кивнула Кира Дмитриевна. – Обычно так и есть.
– Но он волонтер в этом детском доме уже целую кучу лет, – продолжал я. – Его здесь знают многие дети, и Ваня к нему тянется, спросите кого угодно. Он очень хороший человек. А еще он художник…
Директриса посмотрела на меня как-то насмешливо. Я понял, что она представила: этакого творца не от мира сего, который рисует картины маслом и живет в нищете. Поэтому я залез в рюкзак и вытащил оттуда папку. Я все подготовил.
– Он рисует компьютерные игры, – объяснил я. – Вот здесь его работы… Это очень хорошая профессия. И у нас есть квартира. И у него есть опыт воспитания детей, ведь я же уже почти вырос. И…
У меня было еще много аргументов, но Кира Дмитриевна мягко прервала меня жестом. Улыбнувшись, она сказала:
– Да, я вижу, что он хороший человек. Не думаю, что такого, как ты, мог воспитать плохой…
Она подвинула папку к себе и с полминуты рассматривала Славины работы. Потом закрыла и решительно сказала:
– Не существует такого закона, который запрещал бы мужчине усыновить ребенка. Мы поговорим с Ваней, и если он подтвердит свое желание, то я со своей стороны буду всячески способствовать тому, чтобы вы стали одной семьей. Но главное решение здесь не за нами, не за Ваней и даже не за судом. А за твоим отцом. Сюда должен прийти он и лично изъявить желание. Пока этого не случилось, мы ничего не можем делать, понимаешь?
Уж это я прекрасно понимал. Выходил от Киры Дмитриевны вроде и с хорошим настроением, потому что она меня услышала и поняла, а вроде и со смесью раздражения и скуки. Если бы правда пришлось договариваться только со Славой – это одно. Он бы легко согласился. Но сейчас он начнет советоваться со Львом, а тот опять скажет про алкоголиков, наркоманов, преступников, генетику и ворье. Я, конечно, и сам убедился, что Ваня не сахар. Он через слово матерился, жаловался, что курить тянет («а тут эти суки следят»), почти каждую нашу встречу умудрялся у меня что-нибудь стянуть из карманов, да так, что я и не всегда замечал. Привести его вот такого домой, на попечение Льву, и правда страшно. За Ваню.
Я понимал, почему Ваня такой. Он жизни нормальной никогда не видел, каким ему еще быть? С самого рождения его предали, отказали ему в любви, а больше никто полюбить его и не пытался. Вот он и болтается в этой неуютной среде, бедный Ваня, раненный в самое сердце. Но, если Льва послушать, выходит, что раненый сам виноват, что его ранили. Не знаю…
На обратном пути, когда я шел вдоль ворот, меня поймала какая-то женщина с очень красными губами. Растрепанная вся, лохматая. Запыхавшись, она протараторила свой вопрос:
– Мальчик, ты из детского дома? Ты Леню Захарова знаешь?
Я, конечно, никакого Леню не знал. Так и хотел ей ответить, но она выпалила:
– Просто я его мама!
И тогда я посмотрел на нее внимательнее. Заметил попытки скрыть под толстым слоем макияжа отекшее лицо, по которому легко можно узнать алкоголика. А за навязчивым сладким запахом духов – запах спиртного.
– Я его знаю, – вдруг сказал я.
У женщины сразу глаза загорелись.
– Знаю, – повторил я. – Леня очень хороший парень. Лучше всех у нас учится, по всем предметам успевает, и в математике разбирается, и в языках.
Я сначала испугался своего вранья: а вдруг этот Леня маленький еще? Но потом решил, что, наверное, моего возраста, раз она у меня спрашивает. И продолжил заливать:
– К тому же очень творческий. Картины рисует. А песню с трех нот может угадать. Все учителя говорят, что растет великий человек.
Мама неизвестного Лени слушала про своего сына с нескрываемым восхищением. Даже не знаю, зачем я это все нес. Наверное, мстил за Ваню. Хотел показать этой горе-мамаше, что эти ребята и без таких пьющих забулдыг прекрасно справляются. Пускай они вам не нужны, а вы им – еще ненужнее.
Обойдя женщину, я бросил ей через плечо:
– Только это все не ваша заслуга. Просто Леня такой. Не благодаря вам, а вопреки.
Дома, конечно, ужас что началось. Лев сначала ругался на меня за то, что я, не спросив никого, поехал один решать вопросы, которые вообще меня не касаются. А почему они меня не касаются, если я уже полгода езжу к Ване? Потом Лев ругался со Славой, потому что Слава не поддержал его в этой ругани. Потом ругались мы втроем. Потом Лев сказал Славе:
– Я уйду, если ты примешь решение взять ребенка.
– Это шантаж? – спросил Слава.
– Это адекватность.
– Как интересно ты называешь шантаж.
– Вы что, не понимаете, какая это ответственность? – Лев посмотрел сначала на меня, потом на Славу. – Вы – две дурацкие утонченные личности, которые легко купились на грустные истории. Но воспитывать детдомовца – это не так классно, как вам представляется в вашем воображаемом мирке.
Тогда я сказал:
– Поэтому нам нужен ты.
– Зачем?
– Ты единственный среди нас логичен, адекватен и осознаешь в полной мере, что происходит, – пояснил я. – Поэтому без тебя это превратится в хаос. Но с тобой мы справимся.
Ему, кажется, были приятны эти слова, но он сказал:
– А потом именно на меня он будет спускать всех собак, прямо как ты.
– Да, – согласился я. – Ты умеешь ужасно раздражать.
– Вот видишь.
– Думаю, именно это в тебе особенно ценно.
Мне было тяжело объяснить, что я имел под этим в виду. Но мне действительно казалось, что самые яркие уроки домашнего воспитания были для меня в наших ссорах, в этих вспышках раздражения, даже в тех двух несчастных ударах. И именно они сблизили нас, превратили в настоящих отца и сына.
Лев перешел к другому аргументу «против», но это было хорошо. Если он менял аргумент, значит, предыдущий перестал работать.
– Мы собирались уезжать, – напомнил он. – Усыновление предполагает, что за нами не меньше года должны бдеть органы опеки. В таких условиях переезд в ближайшее время будет невозможен.
Это была хорошая новость. У меня даже настроение поднялось.
– Усыновление не отодвигает переезд навсегда, – сказал я. – В конце концов, судьба человека важнее какой-то там даты переезда, который в любом случае состоится.
– Вообще-то мы не в соседний дом переезжаем, а на другой конец света, – сказал Лев. – И мы к этому давно готовились.
Потом, будто вспомнив, он сказал:
– Кстати, вы вообще осознаете, кто мы такие?
– А кто мы такие? – спросил Слава.
– Гей-семья. С этого стоило начинать, кстати. Засунуть российского детдомовца, который дорос до… До скольки лет?
– Девяти, – сдержанно ответил я.
– До девяти лет! То есть он сформировался, впитал в себя всю грязь, пошлость и предрассудки окружающего мира, а мир вокруг него, кстати, куда более жесток, чем вокруг нас.
– Он говорил, что согласен на любых родителей, – возразил я.
– Да он не понимает, о чем говорит!
Мы так спорили почти до поздней ночи. Потом Слава сказал, что усыновление – не единственная форма опеки над ребенком. Можно не усыновлять, можно стать наставником, и Ваня будет просто ходить к нам в гости, проводить с нами выходные и каникулы, и это никого из нас ни к чему не обяжет. Лев был согласен. А я не был, потому что предполагалось, что мы скоро уедем и просто бросим Ваню, привязав предварительно к себе, но уже лучше это, чем ничего, и я сдержанно кивнул.
На следующий день я поехал к Кире Дмитриевне вместе со Славой.
Она внимательно выслушала его предложение про наставничество. Покивала. Сказала, что это возможно. Сказала, какие нужно предоставить документы, чтобы получить разрешение на времяпровождение с ребенком.
А потом все-таки сказала:
– У вас большие шансы получить разрешение на усыновление.
А Слава начал рассказывать, что это сейчас вообще не очень удобно и скоро мы планируем переехать, а с Ваней это вряд ли так быстро получится…
– Понимаю, – кивнула Кира Дмитриевна. И тут она посмотрела на меня: – Ваня, кстати, сегодня в твою честь такой переполох в столовой устроил! Опять его начали дразнить ребята, якобы он себе брата выдумал, и Юра, с которым у них вечный конфликт, ляпнул про тебя что-то обидное. Так Ваня встал со стаканом компота, спокойно подошел к Юре и вылил компот ему на штаны. Сказал так серьезно: «Не смей говорить гадости про моего брата».
Она, Кира Дмитриевна, молодец и настоящий профессионал. Не просто так она эту историю рассказала. Может быть, даже приукрасила. Она просто поняла Славу.
Ведь он в ту же минуту спросил:
– Какие документы нужны для усыновления?
Испытательный срок
Когда мы со Славой сели в машину, чтобы поехать домой, между нами случился переломный момент.