Вообще у меня было хорошее настроение, а такое со мной за последний год редко случалось. Я сидел рядом с ним в пассажирском кресле и стучал пальцами по приборной панели, как барабанными палочками. Слава периодически отводил взгляд от дороги на меня, а потом мрачно одернул:
– Прекрати.
Я прекратил. Но все-таки решил уточнить:
– Ты чего?
Обычно Славу ничего не бесит, ему это не свойственно.
– Ты же понимаешь, что это еще ничего не значит? Я просто спросил про документы. Это не значит, что я собрался усыновлять его.
– А зачем спросил?
Слава пожал плечами:
– Просто чтобы знать…
– А мне кажется, что вам нужен второй ребенок. Вы же еще молодые. Я скоро вырасту, у вас начнется «синдром опустевшего гнезда». Пары тяжело это переживают, даже иногда распадаются. А тут будет Ваня…
Я это доброжелательно сказал, спокойно. Но Слава почему-то замолчал, только как-то судорожно сжал пальцы на руле и некоторое время, не моргая, смотрел вперед на дорогу. Потом сказал:
– Микита, сколько можно?
По-моему, он меня тогда первый раз в жизни назвал полным именем. Мне даже не по себе стало.
– Что ты за дедушка в школьной форме? – продолжал он. – Я очень рад, что ты такой умный и знаешь много психологических терминов, но мне не нравится твое стремление всех контролировать и принимать за других серьезные решения.
Я попытался сказать, что никаких решений без них принять все равно не могу, поэтому…
– Вот, вот, видишь! – перебил меня Слава. – Какой ты зануда… Нельзя в твоем возрасте быть таким серьезным. Почему ты не играешь в компьютерные игры? Все родители на собрании жалуются, что их дети не вылезают из онлайн-игр. Может, тоже начнешь играть? Или смотреть тупые видео на ютубе? Подпишешься на паблик с мемами? Займись хоть чем-нибудь нормальным для твоего возраста.
– По-моему, ты просишь меня стать тупым, – заметил я.
– Нет, я прошу тебя стать ребенком. Мы тут взрослые, не ты. Мы сами со всем разберемся, а ты… Просто живи.
Я не ответил. Потому что все, что я сказал бы, снова интерпретировалось бы как занудство и излишняя серьезность. Так что я решил молчать до конца поездки.
Слава тоже немного помолчал, потом сказал неожиданно:
– Когда приедем домой, не начинай этот разговор с отцом. Я сам с ним поговорю. – И добавил: – Только вдвоем.
– А почему вдвоем? – начал раздражаться я. – Почему я лишен права обсуждения? Я ведь тоже член семьи.
– Юридически существует только понятие «приемные родители», а «приемный брат» – нет. Родители принимают ребенка в семью, а не брат. Так что это действительно касается только нас двоих. А твою позицию мы уже поняли.
Дома они разговаривали, наверное, час. Закрыли дверь, и я ничего не слышал. С одной стороны, это хорошо: значит, они не ругались. С другой – плохо: я не понимал, чего ждать.
Потом дверь открылась, и я вылетел в коридор, навстречу новостям. Но они не торопились мне ничего сообщать. Я только увидел, как Слава поцеловал Льва и сказал ему:
– Обещаю, я сделаю так, как ты скажешь.
У меня от этих слов сердце ухнуло вниз. Конечно, что он может сказать-то? Повторить то, что уже говорил. Значит, никакого усыновления не будет…
Я очень злился тогда на себя, на родителей, на нашу жизнь и этот переезд в Канаду. Мне казалось, что они надумывают себе проблемы, бегут в другую страну от гомофобии, в то время как на самом деле мы благополучны. Что настоящая хреновая жизнь – другая: в ней нет любви, дружбы, семьи, крыши над головой, еды в холодильнике, в ней ничего нет, даже представления об этой самой жизни. А сокрытие от общества отношений и своей семьи – это так… неприятная мелочь.
Все мои проблемы казались мне теперь незначительными. Я будто с небес на землю упал. Ваня меня на эту землю приземлил.
Я содрогнулся, вспомнив его слезы. В каком же дурацком комфортном существовании я проводил все это время, в жалких, ничего не стоящих размышлениях о жизни. Да что я вообще о ней знал?
Когда я принял решение сказать родителям все, что я о них думаю, оказалось, что Лев согласился познакомиться с Ваней, прежде чем отказываться от усыновления. Слава оформит документы, чтобы забрать Ваню на выходные, и после этого все будет ясно.
И еще Лев снова сказал мне про огромную ответственность, которую влечет за собой воспитание ребенка из детского дома.
Мысленно я усмехнулся: почему-то слово «ребенок» не вязалось у меня с Ваней. Разве можно после такого опыта остаться ребенком? Дом называется детским, потому что в нем содержатся маленькие люди в детской одежде, вот всем и кажется, что они дети. Взгляд нас обманывает. Самого главного глазами не увидишь.
На следующий же день я тайком поехал к Ване. Нужно было поговорить.
Приехал позже обычного, и у забора его не было – видимо, он решил, что меня сегодня не будет. Зато какой-то ребенок шатался неподалеку.
– Пацан! – Я слегка пнул забор, привлекая к себе внимание. Он посмотрел на меня. – Ваню позови.
– Какого Ваню? – спросил он.
А я сам не знал какого. Его фамилией я до сих пор не интересовался. Ваня и Ваня…
И тогда я сказал:
– Ваню, к которому приходит брат. Я его брат. Позови его.
Мальчик удивленно похлопал глазами, но пошел звать. Издалека я услышал, как он закричал:
– Ваня, к тебе брат пришел!
Ваня подошел ко мне, будто не веря своим глазам. Или ушам – он явно не ожидал, что кто-то из его группы признает меня его братом.
– Привет, – быстро сказал ему я. – Слушай, ты бы хотел жить со мной?
– С тобой? – переспросил Ваня недоверчиво.
– Со мной и… моей семьей. В моей семье.
– Как усыновление, что ли?
– Да, вроде того. Хотел бы?
Я думал, Ваня радостно воскликнет «Да!» еще раньше, чем я успею договорить. Но он ответил будто бы неуверенно:
– Да… Наверное, хотел бы…
Я кивнул:
– Супер, но есть одна проблема.
– Какая?
– Тебе нужно понравиться другу моего папы.
Сейчас было бы ни к чему напоминать ему про гей-семью и «второго папу». Хорошо, если он вообще забыл тот разговор. А то еще ляпнет кому-нибудь. Так что я решил придерживаться легенды про закадычную дружбу.
– Почему другу? – не понял Ваня.
– Ну… папа очень ценит его мнение. Знаешь, когда люди дружат, они прислушиваются друг к другу. Так что последнее слово будет за ним.
Ваня, кажется, решил, что я несу чушь. Так оно и было, но времени на размышления у меня не осталось. Поэтому я поторопил его:
– Давай, Вань, ты согласен или нет?
– Согласен на что?
– Понравиться ему!
– А что для этого нужно?
– Все очень просто. В выходные ты будешь у нас дома. Не ругайся при нем. Ну, не матерись. Веди себя как можно приличнее. Сможешь?
– Даже не знаю…
– Просто не матерись, Вань!
– Ладно! – несколько возмущенно согласился он. Потом сказал спокойнее: – Ладно… Я попробую.
В субботу мы забрали Ваню из детского дома. Пока Слава разговаривал с Кирой Дмитриевной в ее кабинете, мы с Ваней ждали его в коридоре. Ваня нервно ковырял дырку в линолеуме носком потрепанной кроссовки. Потом сказал:
– У меня проблема.
– Какая?
– Как мне называть твоего папу?
– А какие у тебя варианты?
– По имени или по отчеству.
Я представил, как это – обращаться к человеку по отчеству. Ильич, Петрович, Михалыч…
– Давай лучше по имени, Вань, – попросил я.
– Хорошо. – Ваня кивнул и снова принялся ковырять линолеум.
Помолчав, он спросил:
– А как зовут того друга?
– Лев.
– По имени или по…
– Просто Лев, Вань. Когда человека зовут Лев, отчество можно не использовать. Это уже достаточно уважительно. Да и вообще, какая разница? Чего ты множишь сущности без необходимости?
– Ладно, больше не буду, – веско сказал Ваня.
С манерами у Вани не заладилось еще на выходе из ворот. У калитки была огромная лужа, классическая такая, российская. Мы со Славой ее обошли, а Ваня пошел прямо по ней, промочив кроссовки и заляпав джинсы. Еще и очень радовался при этом своему глупому поступку.
– Хочешь знать, что Лев думает о детях, которые так делают? – тихо шикнул я на него, когда мы уселись на заднем сиденье машины.
– Но я не матерился…
– Глупости он тоже не любит.
– Но это весело!
– Весело теперь в мокрой обуви ехать?
– Весело по лужам ходить! – ответил Ваня и, показав мне язык, отвернулся, уставился в окно.
Слава, наблюдавший за нашей перепалкой в зеркало заднего вида, вдруг засмеялся:
– Какой же ты зануда стал! Весь в отца.
Тут уже не надо было уточнять, в какого отца. Не первый раз мне указывали на наше со Львом жуткое сходство в характере. Я и раздражался от этого, потому что вспоминал, как меня иногда бесит Лев, и все-таки в глубине души очень гордился тем, что на него похож.
Рояль в кустах
Ваня оглядывал нашу квартиру, как Том Кенти – королевские покои принца Эдуарда. От всяких простых вещей у него в изумлении открывался рот: от телевизора, ноутбука, микроволновки, даже дивана. Он прижался к подлокотнику щекой и принялся его наглаживать, повторяя:
– Какой мягкий…
А я заметил странную особенность: Ваня казался каким-то чумазым. То есть объективно, на самом деле он, конечно, был чистый и умытый, но его лицо все равно выглядело будто припорошенным пылью. И глаза, даже когда удивлялись или восторгались, смотрели так, будто все вокруг – пустое. И всегда будет пустым.
В общем, операция «Понравиться Льву» чуть не провалилась. Когда Ваня заносил в комнату рюкзак, который собрал на эти два дня, он уронил его себе на ногу, громко выпалил:
– Сука! – И тут же закрыл рот обеими руками.
Но было поздно. Хотя нет, не то чтобы совсем поздно, одна промашка – это еще не провал операции. Однако вторая случилась довольно скоро, когда Ваня громким шепотом спросил меня, можно ли у нас курить. Таким громким, что слышно его было всем.